хочу сюди!
 

Юля

39 років, скорпіон, познайомиться з хлопцем у віці 35-45 років

Замітки з міткою «my poetry»

Молчи, Гораций!


Горацию, 
имение в Сабинских горах

Горит апреля млечный путь
В садах, и двориках, и скверах,
Ночами дивные химеры
В цветах приходят отдохнуть.

И лижут белы языки
Их шерсть старательно и мирно,
КурЯт вселенской трубкой мира
Груш, яблонь, вишен явь и сны.

Скажи Гораций, как могли
Лет двадцать кануть в омут млечный
И где апрель, в чей жар кузнечно
Раскалены цветов угли?

Безмолвен, ритор и поэт?
Не будем же тревожить словом,
Пусть справедливым, но суровым,
Прекрасных заблуждений свет.

Молчи, мудрец и острослов,
Пусть почивают так беспечно
Химеры грез недолговечных
На белых простынях цветов.

Искренне твой,
Меценат 

Простите



Простите, вешние цветы,
За то, что больше я не верю
В пересеченье параллелей
И покоренье высоты.

Не верю в дивный аромат
Букет чей тонок, идеален,
Свет ночника горячих спален – 
Молочно-белый томный взгляд

На тле сапфира простоты
Всем краскам свеженанесенным
Довериться как-будто стремно,
Пускай полутона чисты,

Пускай так новы кружева,
Как строчки-вязь арабских сказок,
Шахерезад язык развязан,
Но поясов шахидов – тьма.

Их малахитовы костры
В хозяек медных гор обличья
Палят намеком неприличным
И предложеньем непростым.

Покинув белой пешкой строй,
Закончишь редким негодяем,
Простите, что не доверяю
Вашей симфонии шестой.

Апрельский колорит



Надежд весенний колорит
На то, что «все здесь не случайно»
Моя душа чрез синь парит
Воздушным змеем Made in China

Залил цветущие сады
Происхожденьем благороден
Сплошь обезжиренный кефир
Иль йогурт, коли Вам угодно

И, посрамив любой парфюм,
Взрастив одним движеньем злаки,
Касаясь потаённых струн,
Плывут, как афродизиаки,

Белее снега лепестки,
Что знают наперед секреты
Изгибов грифа и руки
И тленья лета-сигареты

И, этим газом веселим,
Чешу седеющую бровь я:
Тюльпаны в цвет Шампани вин
Соседствуют с венозной кровью.

Hello, Russians!

Хеллоу, рашинз,
Мой лик не страшен,
И дед мой не служил в СС «Галичина»!
Телепродакшн
Срывает башни
Ведь так нужна победоносная война!
Имперский призрак
В звездах и ризах
Вновь подымается из самых мутных вод,
Средь всех коллизий
Теплю я мысли
О том, что, все-таки, великий вы народ.
Но на старуху
Увы, проруха,
Возьмем, Германию, случалась (и не раз),
Однако разум
Лечил заразу
И делал так, чтобы в стране «все было джаз».
Ах, подростковость!
Взрастить суровость
Тем, кто слабей, сполна отвесить тумаков…
Взрослей скорее,
Мой «добрый гений»,
И докажи свое величье не со слов.

Разочарованному поэту



А в долгих и тяжелых размышлизмах
Я нить повествованья рву порой,
И опыт, в синяках и эмпиризмах,
Дыша мне в ухо, шепчет: "Слышь, изгой,
Воздень же два крыла в изящность линий,
Отбей копытами (шестью) нестройный ряд,
И восемь рук, от вдохновенья синих,
Стихи клавиатурой пусть стучат!"

Анестезия



И брызнут на апрельски кроны
Со щедрой кисти модерниста
И селенит неограненно,
И изумруд мелкозернисто.

Град нераскрывшихся бутонов
Раскатит жемчугами тайны
О влажном блеске стрел зеленых
Из малахита усыпальниц.

И горным хрусталем засветят
Пожары абрикос и вишен,
Взойдет мираж о дивном лете
Пред тем, кто безнадежно грешен.

И, одурманенны дивами,
И, опьяненны терпким цветом,
Зальют поэты стол словами
Слагая па и пируэты.

И это, знаете, гуманно
Анестезию слать невеждам
И наполнять раз в год желанья
Необоснованной надеждой.

Над весенней землей



Как взойдёт над цветущей землёй
Да ущербное сердце поэта,
Как слова притаились в преддверии лета,
Притворились лёгкой ветра струёй.

Как садится на лёгкие пыль,
Наползут, словно вши, те заботы,
Но зато соловьи, сплошь транжиры и моты,
Растрещат ночи древнюю быль.

Небо выгнется глубже, темней,
Испещрённое сказочной пылью,
И тогда мы вспорхнём без тревог и усилья 
В кладезь снов, миражей и теней.

В эту ночь каждый бел лепесток,
Каждый шорох прохладою дышит,
Каждый отмах ветвей ароматом так пышет,
Как надеждой на солнце восток.

Всё в гармонии этой весной,
Лист поймёт соловья с полуслова,
Возрожденье прекрасно и ново,
Как былинок пробившихся строй.

Распускается древ ясен цвет,
Как единый венец мирозданья,
Средь унылых дворов и уродливых зданий,
Средь людей, потерявших нить лет.

И над тленностью мелких страстей,
Над согласием снежного цвета.
Вновь ущербное сердце поэта
Проплывает незримо для всех.

1999

На окраине мира


Я живу на окраине мира
Дальше - только поля и сады,
Я похож на хромого сатира,
Что забрел в заполярные льды,
Жизнь сурова хозяйственным мылом,
Над прудами висят вод пары,
Солнце небо затерло до дырок
И исчезло в туман до поры.
Я прошел бутафорские замки,
Где торгует мечтой Диснейленд,
Проминул лабиринты Петрарки,
Где любовь, словно «Супермомент»,
И тщеславьем полны стадионы
Где в толпе не увидишь лица,
Колоннады фиванского нома,
Там, где сфинкс – лишь слугой подлеца,
Я прошел светлы тронные залы,
Где бал правит летучая мышь,
Я встречал и святых, и лукавых,
И меня мало чем удивишь,
И впечатали в память строенья
Мекки и Гефсимански сады
Постулаты простого ученья
Чтоб рассудок не вел чехарды:
Завтра здесь никогда не наступит,
А придет – так не то, что ты ждешь,
Проповедник иль вероотступник – 
Где твоя во спасение ложь?
Я живу на окраине мира,
Дальше – только сады и поля,
Новость не потрясает эфиры
И сыреет пустая земля.

1994 - 2014

...и всё слышу!

А вам казалось, что я мертв?
Представьте, я все слышу:
Красив чертовски, как метет
Открыткой из Парижу
Весенний ветер все дворы
Касаясь осторожно
Хрустальных шариков миры
Луны во тьме дорожной.
Я слышу, первые цветы
Загнутые ресницы
Распахивают, красоты
Раздвинув вновь границы.
И самый чистый лунный свет
Как тянется перстами
К ивовым прядям, свой обет,
Забыв, как оригами.
Я слышу, джинном как плывет,
Щекочет ноздри запах,
Полночных знаний переплет
Обугленных метафор
Костров вползает через дверь 
Открытого балкона,
Звучит тоскливо, как свирель,
Как эхо кроманьона,
Я слышу, тени как поют
В медитативных позах
Гугнявы мантры «Мир, уют»
И «Харе, Барбаросса!»
Я слышу каждый гулкий шаг
У каменного гостя,
И как архипелаг ГУЛАГ
Подкрался к малороссу,
Как каблучки чрез мост бегут
Проворней серой мыши,
Вот только сердца своего
Так странно, я не слышу.