http://www.pravmir.ru/preodolenie-vera-v-gody-bezbozhiya-150-foto/

С 8 ноября по 9 декабря 2012 года в Государственном центральном музее современной истории России (г. Москва, ул. Тверская, 21) пройдет выставка, посвященная гонениям на Церковь в советские годы. Выставка организована Православным Свято-Тихоновским гуманитарным университетом совместно с музеем и приурочена к двадцатилетию университета.

Бывший Английский клуб, бывший Музей революции, сегодня Музей современной истории

- Каждый день Николай Евгеньевич смотрел, сколько обращений к базе новомучеников было за день и каждый день пересматривал все фотографии новомучеников — рассказывает Оксана Васильевна — вдова Николая Евгеньевича Емельянова — одного из первых исследователей, начавших титаническую работу по сбору и систематизации всей информации о тех, кто отдали свою жизнь за Христа.

Нельзя — хотя бы отчасти — понять, что такое была эпоха гонений на веру, если не увидеть того, что собрано на этой выставке. Триумфальные выпуски «Безбожника» и огромные плакаты «Нет Христа!», рядом — каторжные номера святых, карманные евхаристические наборы, крохотные, от руки переписанные молитвословы. Медицинский набор святителя Луки Войно-Ясенецкого. Помянник: «О упокоении Патриарха Тихона» — мы так не молимся о святителе, мы молимся ему. » В последнем зале — огромные фотопортреты новомучеников. Глаза, лица… виновен, расстрел.

Целью выставки, по словам протоиерея Владимира Воробьева, ректора ПСТГУ, организовавшего выставку совместно с музеем, стало «желание показать историю духовного сопротивления безбожию на примере истории России». По его словам, «те, кто не любит свою историю, не достоин будущего», поэтому очень важно изучать историю, чему и посвящена выставка. Он также подчеркнул, что «гонения в России были против людей, идей, и против памяти», в связи с чем, собрать экспонаты об эпохе гонений было очень трудно. Отец Владимир поблагодарил тех, кто не остался равнодушным к проведению выставки, и предоставил экспонаты, драгоценные для их владельцев. Ректор Свято-Тихоновского Университета поблагодарил сотрудников отдела НИО НИРПЦ ПСТГУ, участвовавших в организации выставки, отметив, что именно они писали историю Церкви ХХ века, ведь 20 лет назад эта история еще не была написана, а то, что было известно из советской печати «это была не история, а нечто вместо истории».

Протоиерей Владимир Воробьев обратил  внимание собравшихся на то, что  в Иерусалиме существует музей холокоста  «Яд Вашем», в который вложены  большие деньги: «Можно столько восхититься, как еврейский народ хранит память своих собратьев. Правильно делает, именно так и нужно делать. Мы так не умеем делать». Отец Владимир считает возможным сравнивать историю гонений на Церковь со стороны коммунистов и историю преследования евреев фашистами: «Этот музей («Яд Вашем», — прим. ред.) говорит о страданиях евреев в течении нескольких лет фашизма. Наш период гораздо больше — 70 лет гонений на Церковь. Там пострадало несколько миллионов евреев. У нас пострадало несчетное количество людей. Никто не скажет, сколько людей пострадало от советской власти. Те сведения, которые мы слышим — это только расчеты, точных данных до сих пор нет».

В заключении Отец Владимир Воробьев призвал хранить память о святых предках  и изучать их историю: «Мы знаем, что пострадали наши деды и отцы. Память о них должна жить, их подвиг должен воскресить в наших душах все то святое и ценное, чем может жить народ. Если не будет веры, то не будет жизни. Надеемся, что выставка поможет нам вместе трудиться для памяти наших мучеников».

На выставке представлено более 1000 экспонатов, многие из которых являются уникальными ранее никогда не выставлявшиеся. Университет связался с различными музеями как государственными так и частными, с просьбой предоставить материалы для выставки, посвященной гонениям. Так как все эти экспонаты связаны с болью то они не оставляют равнодушными никого, разве что палачей, если бы таковые пошли в музей.

Экспонаты размещены в шести залах в хронологическом порядке: период до революции, начало революции гражданской войны и гонений на церковь, предвоенный период нарастание гонений, достигших апогея в 1937 году, начало войны и ослабление гонений, период «оттепели» и хрущевских гонений, и наше время. Ядром экспозиции являются подлинные личные вещи святых, такие как хирургические инструменты святителя Луки Войно-Ясенецкого, потир еп. Нестора Камчатского, икона всех русских святых, вдохновляясь которой, владыка Афанасий Сахаров в течении многих лет составлял службу все русским святым, и которая послужила образцом для составления служб новым мученикам и исповедникам, в том числе и самому святителю Афанасию.

В экспозиции присутствуют такие вещи как пистолет, из которого был расстрелян святой император Николай II, форма палача НКВД, и спица которой он убил двух человек (об этом он сам рассказал, когда покаялся в конце жизни).

Внимание уделено также материалам антирелигиозной пропаганде, которая заполонила собой всю страну: школы, вузы, учреждения прессу и литературу. Посетители могут увидеть периодические издания, плакатами, карикатуры, книги. Общее внимание привлекла отвратительная кукла священника, которая использовалась в 1920-х годах при постановке антирелигиозных спектаклей.

8 ноября 2012

Александр Филлипов

ПРАВМИР

Слайд шоу и видео можно посмотреть по ссылке в начале и в конце публикации.

В моем фотоальбоме в папке "Преодоление" также можно посмотреть фотографии с экспозиции выставки -  http://photo.i.ua/user/3070369/345424/

Отец Виктор Потапов, настоятель храма святого Иоанна Предтечи в Вашингтоне, родился в Германии, а с 1951 года живет в Америке. Церковь, в которой он служит, относится к епархии Русской православной церкви за границей. По просьбе Slon он высказал свое мнение об идущем в Москве процессе над участницами Pussy Riot.

– Я наблюдатель со стороны, и, может, меня не все так затрагивает, как людей внутри страны. Конечно, я священник Русской православной церкви, но я родился на Западе, в Германии, воспитывался в Америке, и обстановка культурная, социальная вокруг меня – другая. Поэтому я заранее приношу извинения, если кого-то, может быть, оскорблю или огорчу своими словами.

Безусловно, то, что сделали эти девушки, – глубоко безнравственно. Это не этическая ошибка, это безнравственно. Они пришли в святое место, в храм, главный храм России, причем в тот, что уже был осквернен большевиками и потом восстановлен (и мы знаем, что в финансовом смысле, может, не лучшим образом). Тем не менее он был восстановлен и снова является памятником героям, памятником победы над нашествием Наполеона в Россию. И то, что они вытворяли перед алтарем... Дело не в Путине, Путин тут – ничто (хотя храм все равно не место для политических демонстраций), а в том, что они произносили очень много кощунственных вещей. На этот текст очень мало внимания обращают, говорят только о том, что они оскорбили Путина, патриарха, но на самом деле огорчили они очень-очень многих людей. Я хочу это заявить сразу.

Однако тот шум, который поднят вокруг них, тоже огорчает сильно. Перед Россией сейчас стоят большие проблемы нравственного характера, и они заслуживают столь же пристального внимания, какое уделяют процессу. Церковь должна заняться вплотную этим, направить паству, но создается впечатление, что застряли на Pussy Riot (простите, что я это слово произношу, оно тоже – оскорбительное), застряли на этой панк-группе, и мне это очень обидно. С другой стороны, кризис, группой вызванный, обнаруживает огромные изъяны современного общества, как верующего, так и неверующего.

– Девушки просто обнажили противостояние между государством, обществом и церковью, правда?

– Да. С одной стороны, добиваться демократических прав такими действиями – глубоко безнравственно, а с другой, наказывать их длительным сроком заключения – мракобесное требование, почти инквизиторское, и оно безнравственно тоже. Я этого не понимаю. Я считаю, что церковь, мы, пастыри, должны взывать к совести. Они уже долго сидят, из них строят каких-то мучениц, и они себе, наверное, на этом, увы, карьеру сделают, как это часто бывает в таких громких делах.

Я боюсь, что момент упущен, но, конечно, гораздо лучше было бы иметь с ними беседы, стараться воздействовать на их совесть, рассказать им, девчонкам, что то, что они сделали, – глубоко оскорбительно, безнравственно. Наказать, конечно, надо было бы, но не таким длительным сидением в изоляторе или в тюрьме, а уж тем более – не семилетним сроком, как многие предполагают. Надо было бы заставить их работать в каком-нибудь учреждении: приюте или хосписе.

– Сейчас много внимания приковано к суду, многие ходят на него, называя инквизицией, и ожесточения – все больше. Что делать с этим, с ожесточением, которое воспроизводится?

– Я надеюсь, что мыслящие люди видят это. Надеюсь, что они начнут писать, обсуждать эту проблему – отсутствия милосердия, накала жестокости, к которому призывают люди. Об этом надо говорить, это надо обсуждать, но не так, как это делалось до сих пор, – или-или. Надо прийти к какому-то компромиссу. Мыслящие люди и церковь должны одуматься, надо сделать так, чтобы паства успокоилась, не надо способствовать ожесточению.

Честно говоря, я разочарован в представителях Русской православной церкви, которые выступают по телевидению. (Или – выступали раньше, потому что сейчас я меньше это замечаю, – до выборов они чаще выступали, да и вообще программы по русскому телевидению были интереснее – круглые столы, обсуждения, а сейчас их перестали передавать). Их ответы по этому делу неадекватны, они меня глубоко разочаровывают, к сожалению. Я не буду называть имена.

– Они известны. И понятно, кого вы имеете в виду. В 2007-м году Русская православная церковь за границей и РПЦ объединились, и сейчас это одна церковь. Нет каких-то способов донести это отношение до патриарха, до его окружения? Есть ли какие-то способы воздействовать на них?

– Нам воздействовать? Я думаю, что мы не будем публично призывать патриарха помиловать или взывать к его совести. Я думаю, что это должен делать человек на его уровне. И я надеюсь, что наш митрополит Иларион, который был недавно в Москве, говорил на эту тему. Я этого не знаю, но надеюсь.

Во всяком случае я, как священник столичного прихода, говорю вам, что меня глубоко смущает отношение церкви к этому делу, хотя, повторю, что поступок этих девчонок глубоко безнравственен. У меня есть подписка на Google – ко мне на компьютер приходит все, что касается русского православия, и я вижу, что и средства массовой информации, и блогеры только об этом и говорят. А какие это темы? Квартира патриарха, освящение храма ФСБ патриархом, вот и все. При этом я знаю, что в России идет духовная жизнь, есть много самоотверженных пастырей, священников, верующих по всей стране, но на это никто не обращает внимания, потому что все затмили скандалы. Я не хочу сказать, что церковь придумала эти скандалы, но как-то она утратила контроль над ситуацией. Чем это объяснить, я не знаю. Но в конце концов, после восьмидесяти лет безбожия, может, это все – болезни роста? Может, стоит ожидать, что иерархи и пастыри будут делать ошибки на пути развития? Но хочется надеяться, что мы признаем это ошибками и их исправим.

– Я хотела задать этот вопрос вам, как человеку, который прожил на Западе всю жизнь. Сейчас многие размышляют о том, что было бы, если бы то же самое случилось не в России. Какое бы наказание следовало бы в Америке?

– Я слышал, что в Калифорнии есть закон, который наказывает за подобный акт годом тюрьмы. Они могут условное наказание сделать, заставить человека пойти прибирать в церкви, ухаживать за бомжами.

 – Год – максимум?

– Да. Хорошо было бы найти закон, процитировать его, но вот это – в Калифорнии, прогрессивном штате, а как в других штатах – не знаю.

– Вы с подобным не сталкивались?

– Слава Богу, нет.

Если подросток провинился в чем-то, управлял машиной без прав, вытворял хулиганства, то судья обычно приговаривает к 48 часам общественных служений. И, если это ребенок моих прихожан, я предлагаю им, чтобы он поработал у нас в храме. Он помогает убирать, чистить, а я пишу письмо, что он отработал у нас в храме, и это принимается.

– Принимается государством, вы имеете в виду?

– Да, и это хорошо. Ребенок приносит пользу обществу, возвращает ему свой долг в храме, святом месте, которое имеет определенное воздействие.

– Но официальной позиции Русской православной церкви за границей по поводу этой ситуации нет?

– Да, нет. Большевики после революции каждый день разрушали, оскверняли храмы. А что могла русская церковь с этим сделать?

Я надеюсь, после этого случая выработают. Да и само государство, может, тоже, примет какие-то законы, ведь статьи – довольно жестокие, неадекватные тоже...

Мне кажется, что в храм Христа Спасителя небезопасно сейчас заходить, он стал средоточием экстремистов каких-то. Честное слово! После выходки этих девчонок, как во всяком крупном городе, это привлекает странных людей – повторить, подражать.

– В Севастополе вчера уже пытались.

– Ну вот видите. Это как во время массовых убийств в Америке, когда люди боятся, что кто-то захочет скопировать убийства.

– Я нашла цитату. Епископ Ишимской и Сибирской епархии Никон назвал нынешний судебный процесс «результатом сращивания иерархии Московского патриархата и государства». Вы также это оцениваете?

– Я не могу заявить так категорично, как он.

Я родился на Западе, и мне очень нравится наша система. Я чувствую себя хорошо, правительство на меня не давит. В свое время как сотрудник «Голоса Америки» я мог быть с протестующими рядом с Белым домом, протестовать против бомбежки Америкой Югославии в 99-м году и совершенно не бояться, что меня уволят.

Мы молимся тут, многие американцы принимают православие, и это – лучше всего. А когда церковь чрезмерно близка государству, всегда есть много искушений. Церковь должна быть совестью народа, она должна обладать правом говорить свободно, не оглядываясь по сторонам, не зависеть от чиновников. Боюсь, что в России, к сожалению, присутствует обратное. Мне это не нравится.

– Такое ощущение, что православие становится инструментом политики.

– Возможно. Я надеюсь, что опомнятся и не допустят этого.

Одна из причин этого – в том, что церковь считает, что государство должно вернуть утраченное. Нынешнее государство считает себя правопреемником советского, которое все разрушило, и церковь хочет, чтобы государство восстановило утраченное. А дальше что? Не знаю. Повторю, я не живу там, но я, конечно, интересуюсь и болею за Россию, даже за российских спортсменов сейчас болею, как ни странно. Но меня не устраивает, и я очень надеюсь, что будут внесены в отношения между церковью и государством какие-то коррективы.

– Но, наверное, такого отделения церкви от государства, как в Америке, не будет?

– Наверное, не будет. Наверное. Я надеюсь, что система хотя бы будет похожа на ту, которая есть в некоторых европейских странах, хотя бы на вот таком формальном уровне, как в Финляндии. Там официальные религии – лютеранство и православие, и государство не вмешивается, но какие-то привилегии даются. А куда деваться? Русская церковь как-никак церковь с тысячелетней историей, и в русской жизни она, безусловно, играет роль церкви, создавшей русскую культуру, государственность. Она должна иметь какие-то привилегии.

– Вы наверняка встречались с государственными чиновниками в течение жизни. Как эти контакты складывались у вас? Как к вам относятся?

– С большим почтением, с уважением. Когда Рейган был президентом, я был приглашен неофициальным советником по делам религии в Советском Союзе, это было чисто почетное звание. То, что уделили православной церкви внимание, говорит о глубоком уважении, которое американское государство имеет к церкви.

Конечно, у нас тоже есть проблемы, много вопросов социального характера – вопрос однополых браков, гомосексуализма, это обсуждается. Но меня не могут заставить совершать такие браки, это – внутрицерковное дело. Если я откажусь совершить такой брак, у моего прихода не отнимут специальный налоговый статус (мы освобождены от подоходного налога), я буду открыто выступать, и никто меня преследовать за это не будет. В Америке это отделение – подлинное, конституционное, и оно свято охраняется.

– А вам приходилось отказывать в совершении подобных браков?

– Нет. Слава Богу, не было.

– Но, скорее...

– Не будет.

– Если к вам придут, вы откажете, вы это имеете в виду?

– Если ко мне придут православные люди того же пола, я объясню, что это совершенно неприемлемо с нашей точки зрения, и вы не можете считать себя православными христианами и вступать в такой брак. Просто и ясно.

– Но тогда будет широкая дискуссия на эту тему.

– Мое дело как священника – поговорить по душам с людьми. Если кто-то придет, я не собираюсь устраивать скандал, я просто объясню нашу точку зрения.

– Это один из конфликтов, который заложен в американской системе. А есть еще конфликты, которые сейчас обнажены? Как их общество преодолевает?

– Вопрос абортов – это серьезный общественный разговор. И хотя Верховный суд постановил, что женщина имеет на аборт конституционное право, но общество продолжает обсуждать это очень живо. И половина американцев против этого, причем, они исходят из нравственных, религиозных побуждений, и этот вопрос далеко не решен. Скоро пройдут выборы. Республиканец Ромни выступает определенно против разрешения абортов, а либерал Обама – определенно за. Этот вопрос тоже будет фигурировать во время кампании, хотя главный ее вопрос – экономический. И, когда он будет разрешен, вопрос про аборты снова всплывет, как важный общественный вопрос.

– Последний вопрос. Девушек, скорее всего, посадят. Что дальше?

– Я как церковный человек считаю, что церковь должна за них заступиться, церковь должна стать печальницей, но не нужно оправдывать, естественно, их поступок. Мое мнение, что церковь должна требовать их освобождения или иного наказания. Другие священники могут с этим не согласиться, но, думаю, что большинство священников вам скажет, что наказывать так жестоко нельзя, это абсолютно неадекватно. Мы должны быть милосердными, не забывать Христово учение, а Христос с креста говорил: «Господи, прости, не ведают, что творят», о распинателях так говорил. А иначе что же, мы – язычники?

***
2.08.2012
Наталия Ростова

Наталия Ростова находится в США благодаря программе имени Галины Старовойтовой при Институте Кеннана.

SLON

Митрополит Иоанникий Двадцать три года назад коленопреклоненно стоял я у престола луганского кафедрального собора. На моей главе лежали благословляющие и утверждающие руки владыки Иоанникия. С этого момента начался иной отсчет времени, иная жизнь… Епархиальное управление тогда еще Донецкой и Ворошиловградской епархии состояло из одного небольшого здания, непонятным образом вмещавшего и епископские покои, и приемную, и кабинет секретаря, и бухгалтерию. Импозантный особняк, хотя и находился в старом купеческом районе Луганска, к началу 90-х годов прошлого века выглядел заброшенным, унылым и по-мещански неказистым. Во дворе центра всего православного Донбасса, за железными воротами,  напротив владычных «хором», тянулся длинный сарай под гордой вывеской «Епархиальный склад». Еще одно продолговатое строение как бы дописывало в епархиальном дворе незавершенную букву «П». Оно вмещало в себе комнатку для приезжих, квартиру епархиального секретаря и гараж, в котором гордо возвышался черный «ЗИЛ» времен раннего Хрущева или позднего Сталина. На содержание этого железного коня  уходила значительная часть епархиального бюджета, ибо он вечно требовал ремонта и крайне неэкономно пожирал топливо. Вот и все управление… …на крыльце которого в те, первые, годы возрождающейся Церкви вполне бы уместилось все священство двух областей и еще осталось бы место для регентов, алтарников и псаломщиц. Владыка, носивший титул Донецкого и Ворошиловградского, больше все же полюбил патриархальный Луганск[1]. Полумиллионный город оставался в тени юзовских, горловских и макеевских терриконов, промышленности и современности, но все же географически возвышался над оставшимися приходами, вынесшими лихолетья гонений 60-х годов и десятилетия государственного презрения остальных времен развитого социализма. В Луганске был много претерпевший, но выстоявший Петропавловский собор, который, как тогда казалось, и стал главным аргументом в выборе епархиального центра. Но, скорее всего, владыка уже тогда знал, что не пройдет и двух лет, как вторая кафедра станет – первой. Так и случилось. Городу Луганску вернули его исконное имя, а затем образовалась новая церковная административная единица: Луганская и Старобельская епархия. Случайностей, как известно, не бывает. Но до дня нынешнего удивительна последовательность событий, приведшая меня к владыке Иоанникию… Все началось с аввы Дорофея. Вернее, с его книги «Душеполезные поучения» Эта книга, выпущенная в Оптиной Пустыни большим тиражом, стала началом возрождения издательской деятельности Церкви. Даже Троице-Сергиева Лавра не могла в то время выпустить достаточно увесистый томик святоотеческих поучений. Опасались издатели, что переменится погода за кремлевской брусчаткой… Именно за  «Душеполезными поучениями» и заехал в Оптину епархиальный секретарь из Луганска. Оставшись в монастыре на раннюю Литургию, он ночевал в издательском отделе, где в то время трудился и я. Утром, после службы, загрузили мы машину секретаря архиерейского книгами, а он возьми и скажи:–  Ты бы ехал к нам. Священники нынче нужны. Духовник мой монастырский был рядышком и все слышал. Он же и ответил: – Приедет. И я поехал. По благословению. Владык до этого времени я видел немного, да и тех – издали… Но нагоняй от брянского архиерея уже успел получить, когда, разволновавшись, назвал его по телефону «батюшкой». Поэтому, стоя в кабинете епархиального секретаря, с тревогой и боязнью ждал, когда откроется дверь и выйдет строгий епископ двух областей. Секретарь успокаивал, но его слова не уменьшали дрожь в коленках и сухость во рту. Дверь в кабинет архиерея была высокая, двухстворчатая. Владыка приоткрыл ее немного, с улыбкой посмотрел на меня, затем распахнул и вторую створку и жестом пригласил: – Ну, заходите, заходите… Дальше не помню. Ни как брал благословение, ни как отвечал на вопросы. Страх прошел практически сразу. Да он и не мог не пройти, потому что архиерей смотрел на меня внимательно, с любовью и легкой лукавинкой, чуть прищурив глаза… По-отечески! Запомнились лишь вопросы о матушке, да где учился и чем занимался. Затем, усадив меня на стул, владыка что-то негромко сказал секретарю. Тот вышел, а я остался в архиерейском кабинете. Так просидел часа полтора. Владыка в это время беседовал с заходящими, звонил куда-то, вызывал кого-то… В какой-то момент даже подумалось, что обо мне забыли. Зря я так решил. Вошла женщина, взяла у архиерея благословение, а потом вынула матерчатый метр и стала меня обмеривать… Оказывается, пока я в кабинете архиерейском восседал, уже съездили за портнихой, которая, как благословил епископ, должна была «быстренько» пошить мне подрясник. Потому что именно в ближайшую субботу, в день небесного покровителя владыки – преподобного Иоанникия Великого, меня будут рукополагать в сан диаконский… Это была первая встреча с моим архиереем Время идет быстро. От Рождества до Покрова с каждым прожитым годом дни все короче. Мы, вольно или невольно, делим временные отрезки своей жизни на этапы, и, слава Богу, что вехами моего земного бытия, как, впрочем, и бытия каждого священника, являются те моменты и события, где обязательно присутствует архиерей. Несказанно изменилась за эти годы епархия. Вернее, ее уже нет, той прежней «Луганской и Старобельской», потому что за два десятка лет вознесли к небу свои купола сотни новых храмов, появились четыре обители монастырские, три духовных училища… Вот и решил Синод преобразовать ее в митрополию, а затем создать на этой территории еще одну епархию – Северодонецкую. Еще один кафедральный Свято-Владимирский собор, Богословский университет, духовные училища, Свято-Предтеченский монастырь, десятки новых величественных храмов и сотни приходов, попечительство о бедных, больных и заключенных, многочисленные социальные и просветительские проекты, нескончаемые приемы посетителей с вопросами важными и обычными, воспитание священства и еженедельные поездки по области, службы, беседы, встречи. Все это – обычная повседневность для нашего владыки. Перечислять свершения можно много и долго, но каждое дело и всякая молитва начало берут с благословения владыки. Да и все мы, кто пред престолом Божиим «Святая святым» возносит, с него же путь свой пастырский начинали. Часто спрашивают: «Строгий ли у вас архиерей?» Мне, да и, наверное, большинству епархиальных священников ответить на этот вопрос непросто, потому что ответ парадоксален. Абракадабра какая-то выходит. Оксюморон. Единство противоположностей. Ответ звучит так: – Строгий, но добрый. Объяснить, как сочетаются отеческая доброта и архиерейская строгость по отношению к более чем трем сотням клириков, можно лишь тем, что владыка, имея феноменальную память и держа в уме информацию обо всех и каждом, обладает бесконечной любовью… Это не громкие слова и не попытка лести. Отнюдь. После более чем двух десятков лет священства становится очевидно: никакого другого способа удержать в единстве и истине столь разных по мировоззрению, уму и образованию служителей Церкви, кроме любви, нет. Причем это не любовь «в общем», не «любовь» сильных мира сего, которые любят всех, не зная никого. Здесь иное. Христово. Одна овечка в стаде заблудилась, и на нее архиерей силы тратит: о ней молится и беспокоится. А кто заботы архиерейские сосчитает? Есть ли что-то в нашем церковном бытии, о чем не нужно заботиться владыке, о чем не надо печалиться? Добавьте сюда еще дела государственные, представительские, попечительские. Не перечесть. На каждой службе мы молимся о священноначалии, понимаем, что без него корабль наш церковный к доброму берегу не пристанет, что житейские мудрования и страсти не туда могут его привести. Именно поэтому отношение к владыке особое, ведь он всегда подскажет, поправит, а если надобно, то и отечески пожурит.     Двадцать три года назад коленопреклоненно стоял я у престола луганского кафедрального собора. На моей главе лежали благословляющие и утверждающие руки владыки Иоанникия. С этого момента начался иной отсчет времени, иная жизнь… ----------------------------- [1] Город Луганск с 1935 по 1958 гг. и с 1970 по 1990 гг. носил название Ворошиловград. 2012-06-27 Протоиерей Александр Авдюгин Православие в Украине

Академик Борис Раушенбах, один из основателей космонавтики, создавший научную школу космической навигации, обратился в конце жизни к изучению пространства иконы и математическим моделям, объясняющим Троичность Бога. Этот поворот не был случайным, к новым научным интересам ученый пришел через работу над оптикой космических аппаратов.


Свою автобиографию академик Б. В. Раушенбах начинает словами: «Я довольно редкий экземпляр царского еще “производства”: родился до революции». Его отец был родом с Волги, а мать из прибалтийских немцев. С детства будущий ученый «увлекался всем, что летает, участвовал во всех детских кружках, связанных с полетами». Будучи студентом Ленинградского института гражданского воздушного флота, Раушенбах занялся проектированием новых летательных аппаратов — бесхвостых самолетов и бесхвостых планеров. Однажды вместе с другом он приехал на испытания в Крым, где познакомился с Королевым, у которого начал работать по окончании учебы.


С началом Великой Отечественной войны Раушенбах приступил к работе над оборонными проектами, участвовал в разработке секретных реактивных минометов, знаменитых «Катюш». Однако, как немец по происхождению, вскоре был репрессирован.


В заключении ученый не переставал трудиться: окончил расчеты полета
самонаводящегося зенитного снаряда. Это и спасло ему жизнь: работу
высоко оценил авиаконструктор Виктор Федорович Болховитинов, по
ходатайству которого непосильные каторжные работы Раушенбаху заменили работой по специальности — математикой. Освободили ученого в 1946 году, благодаря стараниям великого ученого-математика Мстислава Келдыша.


Будучи состоявшимся ученым, Раушенбах внезапно решает «начать все
с нуля», заняться новым направлением: «Уже будучи профессором, уже имея возможность “отрастить пузо”, я... всё бросил и начал всё сначала.
Занялся новой тогда теорией управления космическими аппаратами. Еще
никакого спутника и в помине не было, но я знал, что это перспективное
направление». Затем исследователь вновь начал сотрудничать с Королевым и стал главным конструктором, разработавшим системы управления космическими аппаратами «Луна», «Венера», «Восток» и орбитальной станцией «Мир».


Борис Раушенбах был последним человеком, с которым общался перед
полетом Гагарин: «Голова была забита тем, чтобы не отказал какой- нибудь прибор, чтобы не вышла из строя какая-либо система… Вот что занимало голову, а вовсе не то, что происходит нечто эпохальное. И успокоение наступало только тогда, когда телеметрические приборы корабля из космоса передавали, что системы работают нормально. Когда я понял, что все прошло хорошо, то встал и перекрестился. К великому изумлению всех присутствовавших на командном пункте космодрома».


Разрабатывая проблему стыковки космических кораблей, Раушенбах задумался о том, как наиболее точно отобразить пространство на экране, ведь космонавт не может наблюдать стыковку непосредственно, а изображение на экране искажалось. В результате ученый разработал новую теорию перспективы. «До сих пор теория перспективы опиралась на работу глаза (если угодно, фотоаппарата), — писал ученый, — а на самом деле видимая человеком картина пространства создается мозгом. Изображение на сетчатке глаза всего лишь “полуфабрикат”».





Далее мысль исследователя обратилась к живописи. Он стал изучать
памятники древнерусского искусства и был удивлен тем, как в них
передавалось пространство. «В иконописи повсеместно используется
странная “обратная перспектива”, которая кажется абсолютно алогичной,
противоречащей очевидным правилам, известным сегодня всем и подтвержденным практикой фотографии. Неужели это результат “неумения”, как об этом писали многие? Почему вообще художники пишут так, а не иначе? …Я пытался найти рациональные корни, для этого пришлось учесть работу не только глаза, но и мозга при зрительном восприятии. А это, в свою очередь, потребовало математического описания работы мозга. Оказалось, что “обратная перспектива” и многие другие странности совершенно естественны и даже неизбежны».


Однако пытливым ученым руководил не только сугубо научный интерес: «Повлияло и мое детство, когда меня водили в церковь, приобщали святых тайн, а детские впечатления — это не такая вещь, которая забывается и исчезает бесследно. Во все времена моей жизни мне была весьма неприятна антирелигиозная пропаганда, я всегда считал ее чушью и болел за религию…» Итогом стали четыре книги об искусстве, первая из которых вышла в 1975 году («Пространственные построения в древнерусской живописи»), последняя — в 1994-м. В своих работах академик «поверил алгеброй гармонию».


Что же привлекло внимание ученого в области иконописания? Многие античные и средневековые художники изображали предметы на картине так, будто они не изменяются при удалении — это так называемая параллельная перспектива, однако это не было связано с неумением рисовать, ведь еще в X—XI веках в Китае создавались вполне реалистические изображения, где предметы уменьшались по мере удаления от смотрящего. В эпоху Возрождения было разработано учение о классической перспективе, однако, спустя некоторое время, художники обнаружили, что точное, реалистическое изображение не всегда создает нужное зрительное впечатление. Грубо говоря, более значимые предметы иногда бывают написаны крупнее или же, чтобы композиция казалась целостной, удаленные друг от друга предметы волей художника изображаются ближе, чем на самом деле.




Что же такое «обратная перспектива»? И чем она отличается от прямой?
В прямой перспективе есть только одна точка, откуда смотрит наблюдатель,
и все видимые предметы уменьшаются по мере их удаления от смотрящего,
приближаясь к общей «точке схода» на линии горизонта. А в обратной
перспективе «точек наблюдения» может быть много, изображение имеет несколько горизонтов, предметы кажутся увеличивающимися по мере удаления от зрителя, словно центр схода линий находится не на горизонте, а внутри самого зрителя — кажется, что икона пытается заглянуть в самое сердце предстоящего перед ней.


От изучения иконы Раушенбах перешел к богословию, без которого невозможно понимание иконы. Последние его работы посвящены Святой Троице. Следует сказать, что многие святые отцы пытались найти аналогии в мире, которые позволили бы объяснить, как три личности являются одним Богом. Святитель Василий Великий приводил в пример радугу: «Один и тот же свет и непрерывен в самом себе, и многоцветен», а святитель Игнатий Брянчанинов — человеческие свойства: «Наш ум, слово и дух, по единовременности своего начала и по своим взаимным отношениям, служат образом Отца, Сына и Святого Духа». Раушенбах предложил сравнение из математики: «Я сказал себе: будем искать в математике объект, обладающий всеми логическими свойствами Троицы, и если такой объект будет обнаружен, то этим самым будет доказана возможность логической непротиворечивости структуры Троицы и в том случае, когда каждое Лицо является Богом. И, четко сформулировав логические свойства Троицы, сгруппировав их и уточнив, я вышел на математический объект, полностью соответствующий перечисленным свойствам, — это был самый обычный вектор с его ортогональными составляющими...»


Многих ученых удивляло, как человек науки может быть религиозен? На этот вопрос сам Раушенбах отвечал так: «Все чаще людям в голову приходит мысль: не назрел ли синтез двух систем познания, религиозной и научной? Хотя я не стал бы разделять религиозное и научное мировоззрение. Я бы взял шире — логическое, в том числе и научное, и внелогическое, куда входит не только религия, но и искусство — разные грани мировоззрения...»


Автор ЛИНДЕ Юлия

Ф О М А       №4 (96), апрель 2011

Цитаты приведены по книге Борис Раушенбах «Пристрастие», М., 2002 г.
- http://pravbeseda.ru/library/index.php?page=author&id=101

Из Википедии

Борис Викторович Раушенбах (5.01.1915, Петроград - 27.03.2001, Москва)  — российский советский физик-механик, один из основоположников российской космонавтики, академик АН СССР, лауреат Ленинской премии (1960).

Легко представить себе человека, который устал от житейской непонятицы, от хаоса мнений, от отсутствия в стране сколько-нибудь ясной и надежной идеи, от отсутствия, наконец, внутренней опоры, твердого ориентира для души и сознания. Он приходит в Церковь и надеется обрести именно это: ясность, определенность, твердость и неизменную надежность всеохватывающего учения. Человек совершенно прав: где же еще это искать, если не во Христе и не в Церкви! Но, если он не ограничится посещением служб и захочет расти, узнавая все больше и больше, если он будет читать книги и посещать православные Интернет-ресурсы,— он очень быстро увидит, что в Церкви, если иметь в виду ее земную человеческую составляющую, вовсе не царит тишь да гладь. Палуба церковного корабля весьма ощутимо вибрирует от полемики. И далеко не всегда эта полемика протекает «в духе братской любви и взаимоуважения».

Ибо, во-первых, слышу, что, когда вы собираетесь в церковь, между вами бывают разделения, чему отчасти и верю. Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные,— писал апостол Павел христианам Коринфа (1 Кор. 11, 18–19). То есть сама по себе ситуация разногласия, спора — нормальна. Мы должны знать, где положен этим спорам предел, какое утверждение поставит полемизирующего вне Церкви, вне Православия. Но, во-первых, даже и это мы, не кончавшие ни семинарий, ни академий, знаем не всегда, а во-вторых, и не выходя за пределы православного вероучения, любой из нас может оказаться в ситуации выбора: кому следовать, кого слушать?

— Наш батюшка призывает нас причащаться как можно чаще. А вот на этом сайте такой почтенный, такой ученый протоиерей пишет, что благочестивые христиане издавна причащались только пять раз в год — в каждый пост, в Великий — дважды. А причащаться часто, с его точки зрения, неблагочестиво и вредно…

— Мой духовник посоветовал мне прочитать книгу Александра Шмемана о Евхаристии; а когда я приехал в монастырь и сказал там, что читал эту книгу, то услышал: «Считай, что влил в себя отравленную кровь».

— С огромным интересом читаю книги схиархимандрита Софрония (Сахарова), никакие другие пока не давали мне такого ощущения духовной реальности. Но от профессора Осипова, да и не только от него, можно услышать, что старец Софроний находился в прелести, что книги его опасны…

— Профессор Осипов, кстати, считает, что нельзя крестить младенцев, что креститься человек может только сам, сознательно, во взрослом возрасте… А ведь он в Духовной Академии преподает!

Бабушка в церковном дворике сует мне бумажную «иконку», изображающую Ивана Грозного, и листочек с «акафистом» ему же. «Где вы это взяли? Кто вам сказал, что он святой?!» — «Я в монастырь езжу, к старцу, он мне все это и дал». Старец, о котором она говорит,— вполне легитимный иеромонах, и в служении его никто не запрещал. Впрочем, это случай несложный: бабушке надо объяснить, что Церковь не канонизировала и не собирается канонизировать Иоанна IV Грозного и что соборное мнение Церкви должно быть для нас выше мнения конкретного священнослужителя, кем бы он ни был и как бы мы его ни уважали. Другие случаи посложней.

Так как нам быть, как ориентироваться, на что опираться, поневоле оказавшись в спорной ситуации? Где взять уверенность, что поступаешь правильно?

Этот вопрос мы задали Митрополиту Саратовскому и Вольскому Лонгину.

— Прежде всего — то, что в Церкви присутствует дискуссия, не должно никого смущать. Это естественно — особенно если учесть, что мы пережили семь десятилетий, когда никаких дискуссий не было — было просто не до них. Вспомним эпоху Константина Великого: Церковь, вышедшая из катакомб, вдруг оказалась охвачена распрями. Сразу появилось много еретиков, ересей, и борьба с ними продолжалась несколько столетий. Какая-то параллель между той эпохой и сегодняшней возможна. Церковь выходит на свободу после долгого периода искусственного сдерживания ее духовной жизни; периода, когда невозможна не только дискуссия, но и сколько-нибудь нормальное развитие духовного образования. И начинаются споры, которые вследствие утраты традиций, а зачастую вследствие отсутствия соборных решений приобретают неоправданно жесткий характер. Это надо понимать, надо относиться к этому как к данности и не воспринимать глашатаев каких-то крайних точек зрения как страшных еретиков.

В истории Церкви было немало примеров, когда люди, признанные впоследствии святыми, при жизни не находили общего языка и согласия друг с другом. Классические примеры — Иоанн Златоуст и Феодорит Кирский, Иосиф Волоцкий и Нил Сорский. Некоторые ситуации просто невозможно достроить до конца, определить в них победившую сторону: может быть, вся проблема в том, что это были просто очень разные люди.

В Церкви не все определено окончательно, есть множество тем, которые не рассматривали Вселенские Соборы. И есть вещи, которые нам просто знать неполезно. Скажем, спор об участи младенцев, умерших некрещеными. Профессор Осипов решительно утверждает, что эти младенцы будут в раю, потому что они не виновны; архимандрит Лазарь (Абашидзе) говорит, что виновность и невиновность здесь вообще ни при чем, некрещеный в Царство Божие не войдет. Дело в том, что богословская ученость — она вообще очень специфическая вещь. Богословие — это не философия и не точная наука, это, скорее — рефлексия над личным опытом, а иначе говоря, выстроенная для школьных нужд надстройка над святоотеческой письменностью, которая являет собою фундамент богословия. Но эта школьная научность богословского труда — она играет какую-то злую шутку со своими носителями. Постоянное использование научного инструментария вырабатывает у человека своего рода самоуверенность: хочется раз и навсегда все решить. Вот так — и никак иначе. Но не бывает такого. Бог — это Личность. И мы не можем заставить Бога действовать в рамках нашей логики: спасать этих младенцев или наоборот. И надо ли нам об этом думать, надо ли нам это знать? И надо ли, наконец, исходить из этого в вопросе крещения ребенка? Церковь веками крестит младенцев, возлагая ответственность за них на родителей и восприемников, и вряд ли частное мнение хотя бы даже и самого ученого богослова может служить этому препятствием. У того же профессора Осипова, кроме спорных утверждений, есть немало полезного, необходимого верующим людям, вот это и надо брать от него, а не вникать в его споры или споры вокруг его имени.

Очень важно держать в памяти вот что: в Церкви нет идеологии. В Церкви есть Хрис­тос. Когда начинается чисто идеологический спор, Христос уходит. А еще важно вот что: разные люди по-разному воспринимают окружающий нас мир. То, что прекрасно для одного человека, может оказаться совсем не полезным для другого. С моей точки зрения, классический пример — митрополит Антоний Сурожский. Удивительный, поистине уникальный человек! Он один такой был — с таким внутренним устроением. Но посмотрите — у него нет ни одного ученика, последователя. Есть эпигоны, которые, мягко говоря, не представляют такого интереса, как он, которым даже в малой степени не удается приблизиться к образу своего учителя. Есть и всегда были такие люди — они настолько широки, настолько свободны, насколько позволяют масштабы их личности. А у эпигонов эта широта превращается в безответственность, а свобода — во вседозволенность. Но именно эпигоны формируют вокруг имени человека, уже ушедшего или еще живущего в этом мире, своего рода идеологию. И то хорошее, то ценное, что было и есть в этом человеке, теряется в спорах, уходит.

Чтобы не дать сбить себя с пути, нужно потрудиться, нужно самому разбираться в учении Церкви и в церковной истории. Сравнение с политикой может показаться некорректным, но посмотрите, что происходит вокруг нас: людей, не знающих истории собственной страны, даже ее последних десятилетий, можно убедить в чем угодно. Эти люди становятся жертвами самой примитивной пропаганды, такой, что человеку, хоть что-нибудь понимающему, слушать ее просто невозможно. То же и здесь. Людей, не понимающих, что такое Церковь, не понимающих церковного учения, не имеющих, наконец, личного опыта богообщения, очень легко увлечь в любые крайности — как модернистского, так и псевдоохранительного толка.

Если нам нужно решить важный вопрос — например, вопрос о частоте Причащения Святых Христовых Таин,— мы можем познакомиться со всеми точками зрения, бытующими в Церкви, и сделать выбор, руководствуясь собственным сердцем и сознанием,— потому что иного способа делать выбор еще не придумали; но при том главной для нас должна быть все-таки общецерковная точка зрения, а не частная, кому бы последняя ни принадлежала. Это следует помнить.

Подготовила Марина Бирюкова Газета «Православная вера» № 6 (458)