Те же обрывки снов/обрывки мыслей.

Набор всё тех же слов...

...и пустота...

В сердце нет местя для любимых/близких.

Лишь одинокий стук...

...и тишина...

Истошный крик в надежде,что услышат.

Но в мире всё как прежде...

...чернота...

Ведь каждый занят своим делом слишком.

И нет таких уж чувств,как доброта.


Сквозь дебри,заросли,леса и редколесья


Ты ищешь тех,кто сможет всё понять.

Но по пути встречаешь только разногласья...

Не знаешь просто,что тут предпринять...


Смирившись с миром,ты становишься безликим.


Огромным пиром торжествует Зло...

Становишься одним из маникенов лишних.

И кукловодов нет.Все заодно.


Теряешься в толпе..и постепенно гаснешь...


И ту же сторону идёшь.Туда где все.

Поиски нужных тебе людей бросаешь.

Из этой жизни и не вылезти уже...


В каждом из нас есть чувства.Глубоко.


Их жизнь туда зароет.Вот и всё.

Бросаем всё.Живём мы словно куклы.

Ну а сценарий прежний мы начнём на утро.

Такого нового года у, практически бывшего, студента Сереги еще не было. В затянутое байковым одеялом окно дул пронизывающий до костей московский январский ветер. Серега поежился, кутаясь в спальник. Приятель, что снабдил его спальником, рассказал о выселенной хрущевке в районе Академической, в которой еще не отключили свет и воду. Ребята из общежития дали ему бутылку водки, два куска торта и три мандарина

Причиной всему, как это часто бывает, была роковая женщина по имени Лена. Однажды, невинно взмахнув огромными ресницами, она сказала, что ей нужно разобраться со своими чувствами и упорхнула из Серегиной жизни. Он расстроился и запил. В результате - три несданных зачета, выселение из общежития за драку и перспектива казарм весеннего набора.

Мандариновый запах было единственным, что напоминало студенту про новогоднюю ночь. Серега пил водку маленьким глотками, закусывал куском торта «Пражский» и нюхал мандариновую корку, пытаясь вызвать в памяти образ Деда Мороза. Ничего, кроме недавно увиденного пьяного толстого мужика в костюме американского Санта Клауса в затуманенную алкоголем голову не лезло. Сереге стало до слез жалко себя. Обида на несправедливость жизни переполняла его, и он даже немного всплакнул.

Потом он, ежась от холода, пошел на кухню. Из-за промерзших зимой труб вода из крана не текла, а капала. Серега подставил кружку под открытый кран и поплелся обратно в комнату. Откусил кусок торта, запил его хорошим глотком водки. И, как-то незаметно, под мерное "кап-кап" крана, уснул, прислонившись к стенке и закутавшись в теплый спальник. Он спал и не слышал, как освободившаяся ото льда труба, с шипением, стала выбрасывать белые брызги воды. Как, перелившись через край, вода побежала по неровному полу к окну. Как, просочившись через еле заметную щель в стене, она стала стекать тонкой струйкой со второго этажа, мгновенно замерзая на январском морозе. Он не слышал, как кусок стены выпал наружу, и окно, покосившись, упало внутрь залитой льдом кухни.

Серегу разбудили холод и сирены МЧС. Бывший студент увидел оранжевые отблески на стенах, и, не ожидая ничего хорошего, побросал все вещи в рюкзак, забежал на кухню, и широко раскрыл рот от вида ужасного черного провала, зияющего вместо стены. Хотел взять эмалированную кружку из раковины, но она прочно вмерзла в лед. Взяв отломанный кусок подоконника, он хотел было ударить им по кружке, но пальцами почувствовал металл. Перевернув кусок бетона, он увидел круглую коробку из под леденцов, крест на крест приклеенную к подоконнику. Он оторвал ветхую изоленту, сунул коробку в карман и сбежал по ступенькам вниз.

Через семь дней он сидел в кабинете у декана в ожидании разрешения переэкзаменовки. Почему-то ему казалось, что все удастся, как удалось уладить недоразумение с общежитием. В руках он вертел жестяную коробочку. В ней было три вещи. Зеленый пластмассовый солдатик. Письмо на бланке 1-ой Градской больницы: "Сынуля, все пройдет. Я буду любить тебя всегда. Твоя мама". И письмо, написанное неуверенным детским почерком на разлинованном тетрадном листе: "Дорогой Дед Мороз. Пожалуйста, умри мою маму обратно. Ей наверно хорошо на небесах, но я ее очень люблю и очень по ней скучаю. Миша".

Когда, дрожа от холода, Серега прочитал это в первый раз, сидя на скамейке, рядом с Академической, у него мгновенно вылетел из головы весь хмель, и пришло осознание того, насколько мелки его проблемы. Он понял, что надо делать. Перестать жалеть себя. Проблемы решаемы. Все. Кроме безвозвратных.

(c) Oleg Lukibanov