Я видел сон, что вовсе не` был сном.
Измеркло солнце яркое, а звёзды
блуждали-гасли в вечном беспределе
без троп и блесков; льдя`ная земля
шаталась слепо, чёрная, в безлунье;
часы рассветов дней не обещали,
а люди страсти в горе утопили
опустошённости своей; сердца,
себе моля о свете, охладели.
Все жили близ огней-- и троны,
дворцы царей коронных, и лачуги,
жилища всех существ прозябших
горели на кострах-- пропали грады.
А люди сгру`дились вблизи домов пылавших
чтоб лишний раз чужим вглянуть в лицо.
Счастливцы жи`ли близ очей вулканов,
на гранях факелов горящих гор.
Надежда робкая наполнила весь мир;
леса пошли в изжёг-- и с каждым часом
безлистые они, треща, валились.
И всё черным черно. Чела людей
сидящих у костров казались чу`жды
невыносимы в сполохах ночных;
ложились те к земле глазами, плача;
иные отдыхали, подперев
руками подбородки-- лыбясь;
иные суетились там и здесь,
кормили погребальные костри`ща,
глядели вверх с безумным беспокойством
на небо скучное, на саван мира--
и снова падали, кляня остатки, в прах,
зубами скрежетали, выли.
Напуганная дичь, крыла`ми трепля,
к земле снижалась в судорогах страха;
дрожа, ручным подобны, приходили
брутальнейшие хищники; а гады
сползались-путались средь толп людских,
шипя, не жалили-- рубили их в котлы;
Война, что ненадо`лго прекратилась,
вновь запылала-- мясо добывалось
лишь с кровью-- каждый насыщался
вдали от всех, угрюмо нажирался;
и не осталось меж людей любви.
Земля наполнилась одною думой-- смерть,
бесславная и неизбежная; а голод
свёл судорогой внутренности всем;
и умирали люди, оставались
непогребёнными их кости-плоть;
приморенные жрали доходяг;
и псы своих хозяев затравили,
один лишь оставался верен трупу--
он лаем трупоедов отгонял,
пока их голод оземь не свалил
иль не сманили прочие останки,
притом себе он пищи не искал,
но с жалостным, протяжным стоном,
и кратким грустным криком всё лизал
ладонь на ласку жадную-- и умер.
Толпа от глада извелась помалу;
лишь двое в городе большом остались--
и встретились они, у алтаря,
где были в кучу собраны святыни
потребы грешной ради-- рыли
дрожащими холодными мослами
остывший пепел, чей последний вздох
давал им малость жизни-- и зажгли
они костёр, который был насмешкой;
когда светлее стало им, они
глаза подня`ли, свиделись-- и с криком
погибли оба в ужасе взаимном,
им Голод указал :"Твой ближний--враг".
Мир стал пустым, а был он многолюден,
могуч-- и обратился в хлам: ни душ,
ни трав, листвы, деревьев, жизней,
смертельный хлам-- хао`с застывших глин.
Озёра, океан и реки стали--
ничто не шевелилось в безднах тихих;
безлюден, флот на море догнивал,
крошились и валились мачты в глыби,
не возмущали волн-- те умерли; приливы
погибли, ведь Луна, их госпожа
усопла прежде; ве`тры истощились
в застойном воздухе; пропали тучи;
Тьма не нуждалась в помощи стихий--
она, Вселенная, одной осталась.
перевод с английского Терджимана Кырымлы 
Darkness
I had a dream, which was not all a dream.
The bright sun was extinguish'd, and the stars
Did wander darkling in the eternal space,
Rayless, and pathless, and the icy earth
Swung blind and blackening in the moonless air;
Morn came and went--and came, and brought no day,
And men forgot their passions in the dread
Of this their desolation; and all hearts
Were chill'd into a selfish prayer for light:
And they did live by watchfires--and the thrones,
The palaces of crowned kings--the huts,
The habitations of all things which dwell,
Were burnt for beacons; cities were consumed,
And men were gathered round their blazing homes
To look once more into each other's face;
Happy were those who dwelt within the eye
Of the volcanos, and their mountain-torch:
A fearful hope was all the world contain'd;
Forests were set on fire--but hour by hour
They fell and faded--and the crackling trunks
Extinguish'd with a crash--and all was black.
The brows of men by the despairing light
Wore an unearthly aspect, as by fits
The flashes fell upon them; some lay down
And hid their eyes and wept; and some did rest
Their chins upon their clenched hands, and smiled;
And others hurried to and fro, and fed
Their funeral piles with fuel, and looked up
With mad disquietude on the dull sky,
The pall of a past world; and then again
With curses cast them down upon the dust,
And gnash'd their teeth and howl'd: the wild birds shriek'd,
And, terrified, did flutter on the ground,
And flap their useless wings; the wildest brutes
Came tame and tremulous; and vipers crawl'd
And twined themselves among the multitude,
Hissing, but stingless--they were slain for food.
And War, which for a moment was no more,
Did glut himself again;--a meal was bought
With blood, and each sate sullenly apart
Gorging himself in gloom: no love was left;
All earth was but one thought--and that was death,
Immediate and inglorious; and the pang
Of famine fed upon all entrails--men
Died, and their bones were tombless as their flesh;
The meagre by the meagre were devoured,
Even dogs assail'd their masters, all save one,
And he was faithful to a corse, and kept
The birds and beasts and famish'd men at bay,
Till hunger clung them, or the dropping dead
Lured their lank jaws; himself sought out no food,
But with a piteous and perpetual moan,
And a quick desolate cry, licking the hand
Which answered not with a caress--he died.
The crowd was famish'd by degrees; but two
Of an enormous city did survive,
And they were enemies: they met beside
The dying embers of an altar-place
Where had been heap'd a mass of holy things
For an unholy usage; they raked up,
And shivering scraped with their cold skeleton hands
The feeble ashes, and their feeble breath
Blew for a little life, and made a flame
Which was a mockery; then they lifted up
Their eyes as it grew lighter, and beheld
Each other's aspects--saw, and shriek'd, and died--
Even of their mutual hideousness they died,
Unknowing who he was upon whose brow
Famine had written Fiend. The world was void,
The populous and the powerful--was a lump,
Seasonless, herbless, treeless, manless, lifeless--
A lump of death--a chaos of hard clay.
The rivers, lakes, and ocean all stood still,
And nothing stirred within their silent depths;
Ships sailorless lay rotting on the sea,
And their masts fell down piecemeal: as they dropp'd
They slept on the abyss without a surge--
The waves were dead; the tides were in their grave,
The moon their mistress had expir'd before;
The winds were withered in the stagnant air,
And the clouds perish'd; Darkness had no need
Of aid from them--She was the Universe.
Lord Byron (1788 - 1824) 
)
