хочу сюди!
 

YuLita

50 років, рак, познайомиться з хлопцем у віці 43-55 років

Замітки з міткою «николай i»

Император Николай Павлович как православный государь и верующий

Штрихи к социально-психологическому портрету

С. Л. Фирсов

Парадный портрет Николая I. Гравюра 1830 Получалось, что повиновение себе Николай I рассматри­вал как религиозный долг любого, кто жил под его скипетром. Для подданных, таким образом, эта была религиозная обязан­ность.

О том, что иначе в самодержавном государстве и быть не может, постоянно говорил Московский митрополит Фила­рет (Дроздов). «Народ, благоугождающий Богу, — провозгла­шал святитель, — достоин иметь благословенного Богом царя. Народ, чтущий царя, — благоугождает чрез сие Богу: потому что царь есть устроение Божие. Как небо, бесспорно, лучше земли, и небесное лучше земного, то также, бесспорно, луч­шим на земле должно быть то, что устроено по образу небес­ного, чему и учил Бог Боговидца Моисея: Виждь, да сотвориши по образу показанному тебе на горе, то есть на высоте Боговидения. Согласно с сим Бог, по образу Своего Небесного еди­ноначалия, устроил на земле царя, по образу Своего вседержительства — царя самодержавного, по образу Своего Царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, — царя наследственного»36.

Показательной иллюстрацией к прозвучавшему утверж­дению можно считать российский гимн «Боже, Царя храни», первое прослушивание которого состоялось в ноябре 1833 года в Певческом корпусе столицы. На нем присутствовал и сам император. Первое публичное прослушивание прошло в Боль­шом Петровском театре Москвы 11 декабря, а спустя две неде­ли — 25 декабря, после Рождественской службы и традицион­ного благодарственного молебна по случаю изгнания францу­зов в 1812 году, в присутствии царской семьи, Двора, чинов гвардии и армии, ветеранов Отечественной войны, гимн полу­чил высочайшее утверждение. С тех пор и до революции 1917 года он был главной символической песней Российской импе­рии. И хотя гимн состоял всего из шести строк, но в них заклю­чалась суть понимания Николаем I его, как самодержавного государя, связи с Богом.


Хор Валаамского монастыря

Боже, Царя храни. Сильный, державный, Царству на славу, на славу нам. Царствуй на страх врагам, Царь Православный. Боже, Царя, Царя храни37.

Известно, что Николай I трепетно относился к гимну, не допуская его исполнения «просто так». В. В. Розанов в одной из своих заметок привел любопытный пример, характеризующий это отношение. Однажды вечером Николай Павлович, проходя по дворцу, услышал, как его малолетние тогда дети — великие княжны, — собравшись вместе, пели «Боже, Царя хра­ни». Постояв у открытой двери и дождавшись окончания пе­ния, император вошел в комнату и сказал ласково и строго: «Вы хорошо пели, и я знаю, что это из доброго побуждения. Но удержитесь вперед: это священный гимн, который нельзя петь при всяком случае и когда захочется, «к примеру» и почти в игре, почти пробуя голоса. Это можно только очень редко и по очень серьезному поводу». И далее В. В. Розанов, в своей манере, лаконично прокомментировал приведенный пример: «разгадка всего»38.

Николай I, как видим, чрезвычайно серьезно относился к своей власти и ее символам, полагая невозможным профани­ровать установленный порядок, разрушать «форму». При этом «форма» мыслилась им в национальном ключе. Соответствен­но, и отношение к Православной Церкви у него было в этом смысле «функциональное»; он не рассматривал ее как препят­ствие всеобщему мультиконфессиональному христианскому братству (что в годы правления Александра I стало камнем преткновения и привело к столкновению «православной оппо­зиции» во главе с архимандритом Фотием39 и идеологами «еван­гельского государства» во главе с князем А. Н. Голицыным40). Церковь для Николая I — прежде всего хранитель националь­ного прошлого, защитник самодержавия от шедших с Запада вредных учений и революции.

Дмитрий Слепушин. Николай I. Дмитрий Слепушин. Николай I.

Но, рассматривая ее как основную нравственную силу общества, император в отношении иерархов и иереев, в случае необходимости, вел себя достаточно жестко, как не терпевший возражений самодержец. Даже мелкие ошибки и случайные огрехи прощались далеко не всегда. Так, неожиданно для на­сельников прибыв 24 мая 1835 года в Юрьев монастырь Нов­городской епархии, император лично все проверил и обошел. Настоятель монастыря — известный архимандрит Фотий (Спас­ский) сумел приветствовать монарха только post factum. На­скоро надев синюю бархатную рясу, Фотий прибежал к царю и, в суете, не благословив его, примкнул к свите. Первоначально никакого неудовольствия Николая I он не заметил; импера­тор даже отметил то, что монастырь отлично содержится, по­желав только проведения в соборе ектеньи. Служба состоялась, причем настоятель стоял рядом с монархом. После этого, Ни­колай I попросил благословения, которое и было ему препода­но. Фотий протянул императору свою руку для целования, в ответ не поцеловав его руку. Казалось бы, мелкий эпизод. Од­нако Николай I так не считал: через несколько дней архиманд­рита вызвали в Петербург и сообщили, что Синод получил от монарха информацию о хорошем устройстве монастыря и об ошибках Фотия: сам не служил ектеньи, не подносил к целова­нию крест, не поцеловал руку царя, сам протянул руку; был одет в фиолетовую рясу. В результате Фотия отдали под нача­ло наместника Александро-Невской лавры для научения и вра­зумления, как должно встречать царствующих особ41. В июне его специально «обучали» (хотя более с царем архимандрит так и не встречался). Для влиятельного в предыдущее правле­ние настоятеля это был тяжелейший удар, а для императора, вероятно, вполне оправданное «вразумление» провинившего­ся клирика.

Годом ранее, в феврале 1834 года, Николай I устроил разнос епископу Смоленскому и Дорогобужскому Иосифу (Ве-личковскому), который, как уже говорилось, принимал учас­тие в коронационных торжествах самодержца и, очевидно, был лично ему известен. История была в духе николаевского прав­ления. В феврале Николай I посетил Смоленск и епископ Иосиф приготовил торжественное слово по этому случаю. Но при виде императора владыка так оробел, что вместо проповеди начал кропить его святой водой. Государь, вместо того, чтобы свести случившееся к шутке, гневно закричал на епископа: «Что вы делаете, Владыко, бесов из меня выгоняете, видно? Вы совсем облили меня водой!». В тот же день вл. Иосиф был уволен на покой и повелением жить в Киево-Печерской лавре42.

Страницы: 1 2 3 4 5

Император Николай Павлович как православный государь и верующий

Штрихи к социально-психологическому портрету

Ботман Е.И. Портрет императора Николая I Портрет императора Николая I. Ботман Е.И.

Внутренний мир каждого человека есть тайна, разгадать которую чрезвычайно непросто, если вообще возможно. Тем более сложна реконструкция религиозных переживаний, чувств, эмоций. Не всегда даже сам человек — «носитель» этих пере­живаний — может понять и объяснить, как и почему он отдает предпочтение одним «формам» и игнорирует другие.

Император Николай Павлович Портрет императора Николая I.

И это вполне закономерно — слишком много составляющих, кото­рые необходимо учитывать: рождение в определенной религи­озной среде, полученное или не полученное в детстве религи­озное воспитание, знание или незнание конфессиональных тра­диций, фактор времени, и много-много другого. В подобной ситуации большинство предпочитает не искать ответа на воп­рос о глубинном смысле своей религиозной жизни, а просто жить, в идеале не слишком отклоняясь от того, в чем общее мнение признает норму и пример для подражания. И все-таки следование по этому пути у каждого проходит по-своему. Из суммы мелочей постепенно формируется индивидуальность, религиозная составляющая которой может обозреваться иссле­дователем с большей или меньшей полнотой. Данное обозре­ние (с учетом заявленного выше) не должно претендовать на безусловность, но отказ от проведения поставленной социаль­но-психологической задачи (если исследователь полагает кор­ректным ее ставить) был бы ошибкой. В конце концов, без по­нимания религиозных оснований жизненных мотиваций, че­ловек, особенно выдающийся, никогда не может быть понят и, следовательно, адекватно оценен.

Сказанное относится и к русским монархам имперского периода, чья религиозность изучена с разной степени полно­той. Если о последнем самодержце России — Николае II — в интересующем нас ключе много писали и пишут, то о его вен­ценосных предшественниках такого не скажешь. Разумеется, успешно изучалась церковная политика и история, церковно-государственные отношения, проблемы канонического устрой­ства Церкви в Синодальный период и т.д., но не личная рели­гиозность императоров. А этот вопрос, полагаю, имеет боль­шую самостоятельную значимость. Ведь русский император был не только самодержавным государем, располагавшим аб­солютной властью, но и Верховным Ктитором Православной Российской Церкви. Насколько личная религиозность самодер­жца влияла на его отношения к этим «ктиторским» полномо­чиям, да и влияла ли?

Празднования на площади в день Коронации. Празднования на площади в день Коронации.

Дать ответ можно, лишь изучив вопрос о религиозности императора. В нашем случае — императора Николая I, в офи­циальной дореволюционной историографии именовавшегося Незабвенным. На протяжении ряда лет занимаясь исследова­нием отдельных вопросов, связанных с церковной политикой его эпохи1, я пришел к выводу о невозможности игнорировать вопрос о религиозности этого самодержца (тем более, что опыт исследования религиозных взглядов его самодержавного правнука — Николая II, у меня уже имелся). Однако, если пос­ледний самодержец, в 2000 году канонизированный Русской Церковью как страстотерпец и мученик, в православной тра­диции всегда рассматривался как глубоко верующий, мисти­чески настроенный человек (хотя оценка подобной настроен­ности могла и не быть однозначной), то Николай I никогда не характеризовался таким образом. Разумеется, никто из писав­ших на эту тему историков Церкви не подвергал сомнению личную религиозность монарха, но особо акцентировать на ней внимание читателей также не считал необходимым2.

Церковь в Зимнем дворце. Э.П.Гау. Церковь в Зимнем дворце. Э.П.Гау.

Правомерно ли это? Полагаю, что не вполне, ибо Нико­лай I — это прежде всего религиозно ориентированный само­держец, для которого идея власти, олицетворением которой он себя осознавал, существовала неразрывно с идеей Бога. Насколь­ко одно вытекало из другого, и каким образом сказывалось на церковной политике его времени можно лучше понять, разоб­равшись в вопросе о Николае I как православном государе.

Не будет особым открытием констатация того, что исто­рия — наука чрезвычайно субъективная. От позиции ученого часто зависит то, каким образом расставлены акценты, меняю­щие очевидные для современников изучаемого им события или персоны «плюсы» на «минусы» и наоборот. Особенно субъек­тивизм проявляется, когда ученый является и современником своего «героя» или эпохи. Николаю I в этом отношении доста­лось, пожалуй, больше, чем какому-либо другому монарху XIX столетия. Его эпоха стала притчей во языцех (как и он сам) для большинства русских (и не только) исследователей еще до ре­волюции 1917 года. А в советский период о нем иначе, чем о «коронованном жандарме» официальная историография гово­рила крайне редко.

Не любил императора и великий русский историк В. О. Клю­чевский, в отношении дворянства настроенный крайне скепти­чески. Скептически относился он и к большинству самодер­жавных представителей Дома Романовых. Николай I не был исключением. По В. О. Ключевскому, этот царь «требовал доб­родетельных знаков, не зная, как добиться самих доброде­телей», был «военный балетмейстер и больше ничего»3. Слиш­ком характерное признание — «больше ничего». А на «нет» и сказать, получается, нечего. За символом власти историк не желал видеть личность ее носителя, полагая, что «наши цари были полезны, как грозные боги, небесполезны и как огород­ные чучелы». Вырождение авторитета власти он усматривает в эпохе, связанной с правлением сыновей императора Павла I. «Прежние цари и царицы — дрянь, — полагал В. О. Ключевс­кий, — но скрывались во дворце, предоставляя эпическо-на-божной фантазии творить из них кумиров. Павловичи стали популярничать. Но это безопасно только для людей вроде Пет­ра I или Ек[атерины] П. Увидев Павловичей вблизи, народ пе­рестал считать их богами, но не перестал бояться их за жандар­мов. Образы, пугавшие воображение, стали теперь пугать не­рвы»4.

Кабинет Николая I в Зимнем дворце. Э.П.Гау. Кабинет Николая I в Зимнем дворце. Э.П.Гау.

Заявление В. О. Ключевского следует признать скорее типичным для русской интеллектуальной среды, чем «случай­ным», вырвавшимся «сгоряча». Что делать! Образ «жандарма» обыкновенно ассоциировался у интеллектуалов того времени именно с Николаем I. Деспотом по природе, воплощенной ре­акцией называл его и учитель В. О. Ключевского — С. М. Со­ловьев, убежденный в том, что царь был «страшный нивели­ровщик: все люди были перед ним равны, и он один имел пра­во раздавать им по произволу способности знания, опытность в делах». Считая это нечестивым посягновением на права Бога, С. М. Соловьев указывал на то, что император окружал себя посредственностями и совершенными бездарностями, до смер­ти не переставал ненавидеть и гнать людей, выдававшихся из общего уровня по милости Божией. Более того, по мнению ис­торика, Николай I желал иметь возможность «одним ударом отрубить все головы, которые поднимались над общим уров­нем»5. Олицетворявший «бездну материализма» и любивший только «бездушное движение войсковых масс по команде», соловьевский Николай I предстает «посягателем» на Божеские права и, следовательно, человеком религиозно слепым.

Не будем спешить с оценками услышанного, но запом­ним мотивацию. Деспот, не терпевший свободы и, таким обра­зом, попиравший человеческую личность. Даже крайне осто­рожный . М. Феоктистов, в эпоху Александра III занимавший кресло начальника Главного управления по делам печати, в своих воспоминаниях вынужден был повторить некоторые сен­тенции С. М. Соловьева, — в частности о гнете, тяготевшим над умственным движением в николаевское время и на «мнимом консерватизме» тридцатилетнего царствования. Посему, по мнению . М. Феоктистова, в тот период «все образованные люди отличались более или менее либеральным образом мыс­лей»6. В таком же духе писал и цензор А. В. Никитенко, видев­ший главный недостаток царствования Николая Павловича в том, «что все оно было — ошибка. Восставая целые двадцать девять лет против мысли, он не погасил ее, а сделал оппозици­онною правительству»7. Восстание против мысли — суровое обвинение, выдвигавшееся современниками и историками про­тив Николая I, игнорировать которое было бы неправильно. Тем более, что приведенные слова принадлежат не явным оппози­ционерам типа А. И. Герцена, а вполне благонамеренным под­данным российской короны. В чем же было дело? Почему им­ператор воспринимался столь однозначно и критиковался столь немилосердно? Может потому, что писавшие о нем не смогли увидеть и понять основные побудительные мотивы, руководив­шие в течение жизни действиями императора? Воспринимая Николая Павловича как олицетворение машины подавления инакомыслия и нарушителей установленного «порядка», они не желали признавать у государя высших христианских моти­ваций. Конечно, они были далеки от того, чтобы вслед за Ф. Энгельсом называть грозного императора самодовольной по­средственностью «с кругозором ротного командира», челове­ком, принимавшим «жестокость за энергию и капризное уп­рямство за силу воли»8, но назвать их оценки положительными вряд ли удастся.

Страницы: 1 2 3 4 5