Послеобеденная часть заседания прошла скучно и незаметно. Заявление о литературной дуэли быстренько рассмотрели, не вникая в подробности и причины, постановили утвердить, назначили секундантов, оставив скучающих блогеров самих разбираться в собственных недоразумениях. 

"Феменизм, эвфемизм, популизм, пессимизм....Нет, это чёрт знает что такое. -- Третий ангел уныло брёл по заснеженной улице, проклиная собственную инициативность, которая, как известно, сильно наказуема. -- И дёрнуло ж меня высунуться. Теперь изволь наблюдать, собирать литсовет, писать отчёты..."

Он невесело подмигнул своему изображению в витрине секс-блога мадам Нинель, почитал на двери объявление о сезонной распродаже красивых картинок и поддел ногой некстати выкатившийся камм. Улица имени очередного конца света широким сталинским проспектом впивалась в горизонт, переливаясь предновогодними шутками, блестя подарками хэнд-мейд и новыми трендами в области высоких технологий. 

Город жил своей размеренной жизнью. На каждом шагу встречались рекламные щиты, утверждающие, что одной фразы достаточно, никогда, впрочем, не развивая мысль, для чего именно достаточно. Возле них кучковались туристы и завсегдатаи, с радостью встречая новую смену гениальностей с целью восхититься глубиной или разочароваться в банальности. Дома в глубинах собственных блогов были монументальны и основательны, как крепости времён Тюдоров.

В воздухе чувствовалась предновогодняя истерия, усиленная стараниями ленивых майя, не потрудившихся сделать календарь подлиннее. Стайки запоздалых ночных блогеров лениво забредали то в один, то в другой блог, отмечая своё присутствие обильными цветами, цёмками и котиками, наивно полагая, что любой блог от этого только похорошеет.

Третий остановился на перекрёстке и прислушался. В блоге напротив кто-то отчётливо плакал. Тихо, как-то особенно пронзительно и жалобно, как может плакать только человек, доведённый до иступления жизненным тупиком и собственным бессилием. Третьему стало не по себе. Он уже совсем было решил плюнуть на инструкции и сходить посмотреть в чём дело, но рыдания прекратились так же внезапно, как начались.

"Удалился...-- Подумал Третий с некоторым облегчением -- не полностью, а только частично постами. Ну и славно. Глядишь, к утру полегчает". Он внимательно вгляделся в замысловатый вензель АВ на воротах блога и подумал, что рано радовался. У ворот резко притормозила лошадёнка кирпичного цвета с щеголеватым франтом в кожанной куртке и почему-то солнечных очках. Третий остановился в тени отливающих золотом, стройных, как корабельные сосны, постов ближайшего блога и стал наблюдать, никем не узнанный и посему пребывающий почти в блаженстве от сознания выполнения собственного долга.

Последний прохожий с трудночитаемой абревиатурой на портпледике, явно недавно прибывший, озираясь, потрусил в переулок, внимательно разглядывая блоги в поисках своего прибежища. Город погрузился в то сладостное время, когда те, кто ложась под утро хотят поспать подольше, уже поздоровались с теми, кто встал пораньше, а авторы устроили ритуальное чаепитие с баранками и пряниками в надежде на вездесущую музу или, скорее, на завалявшийся червонец. Начиналось утро нового дня....

В воздухе явственно запахло озоном и жжёной шерстью. Третий оглянулся и с удивлением увидел, как посреди ещё недавно пустовавшего места проявляются вполне узнаваемые контуры. Остап Ибрагимович поправив легендарный шарф почесал штиблетом щиколотку и непринуждённо сбежал с крыльца в блог. Однако по мере его приближения к воротам Третьего стали одолевать смутные подозрения.

При ближайшем рассмотрении реинкарнация легендарного праобраза оказалась мутноватой, тяжеловесной и абсолютно не креативной. Можно было только порадоваться, что старина Ильф с Петровым, пришедшие на смену Булгакову, врядли увидят, во что превратили их искромётного героя.

Третий уже пожалел, что не свернул в переулок под Триумфальной аркой, когда на глаза ему попалась небольшая лавочка букиниста. От нечего делать и по долгу службы он спустился в мрачноватый подвальчик и взял в руки первую попавшуюся книжку. Это оказался сборник фантастики Стругацких. Третий наобум раскрыл книгу....

".......Но тут раздался грохот, треск, сверкнуло пламя и запахло серой.
Посередине приемной возник Мерлин. Магнус Федорович, шарахнувшийся от неожиданности к окну, сказал: "Тьфу на вас!" - и выбежал вон.
- Good God! - сказал Ойра-Ойра, протирая запорошенные глаза. - Canst
thou not come in by usually way as decent people do? Sir... <Ужель обычный
путь тебе заказан - путь достойного человека? Сэр... - (англ.)> - добавил
он.
- Beg thy pardon <Прошу прощения... - (англ.>, - сказал Мерлин
самодовольно и с удовольствием посмотрел на меня. Наверное, я был бледен, потому что очень испугался самовозгорания.
Мерлин оправил на себе побитую молью мантию, швырнул на стол связку
ключей и произнес:
- Вы заметили, сэры, какие стоят погоды?
- Предсказанные, - сказал Роман.
- Именно, сэр Ойра-Ойра! Именно предсказанные!
- Полезная вещь - радио, - сказал Роман.
- Я радио не слушаю, - сказал Мерлин. - У меня свои методы.
Он потряс подолом мантии и поднялся на метр над полом.
- Люстра, - сказал я, - осторожнее.
Мерлин посмотрел на люстру и ни с того ни с сего начал:
- Не могу не вспомнить, дорогие сэры, как в прошлом году мы с сэром
председателем райсовета товарищем Переяславльским...
Ойра-Ойра душераздирающе зевнул, мне тоже стало тоскливо. Мерлин был
бы, вероятно, еще хуже, чем Выбегалло, если бы не был столь архаичен и
самонадеян. По чьей-то рассеянности ему удалось продвинуться в заведующие
отделом Предсказаний и Пророчеств, потому что во всех анкетах он писал о
своей непримиримой борьбе против империализма янки еще в раннем
средневековье, прилагая к анкетам нотариально заверенные машинописные
копии соответствующих страниц из Марка Твена. В последствии он был вновь
переведен на свое место заведующего бюро погоды и теперь, как и тысячу лет назад, занимался предсказаниями атмосферных явлений - и с помощью
магических средств, и на основании поведения тарантулов, усиления
ревматических болей и стремления соловецких свиней залечь в грязь или
выйти из оной. Впрочем, основным поставщиком его прогнозов был самый
вульгарный радиоперехват, осуществлявшийся детекторным приемником, по
слухам, похищенным еще в двадцатые годы с Соловецкой выставки юных
техников. Он был в большой дружбе с Наиной Киевной Горыныч и вместе с ней занимался коллекционированием и распространением слухов о появлении в лесах гигантской волосатой женщины и пленении одной студентки снежным человеком с Эльбруса. Говорили также, что время от времени он принимает участие в ночных бдениях на Лысой горе с Ха Эм Вием, Хомой Брутом и другими хулиганами.
Мы с Романом молчали и ждали, когда он исчезнет. Но он, упаковавшись
в мантию, удобно расположился под люстрой и затянул длинный, всем давно
уже осточертевший рассказ о том, как он, Мерлин, и председатель
Соловецкого райсовета товарищ Переяславльский совершали инспекторский вояж по району. Вся эта история была чистейшим враньем, бездарным и
конъюнктурным переложением Марка Твена. О себе он говорил в третьем лице, а председателя иногда, сбиваясь, называл королем Артуром.
- Итак, председатель райсовета и Мерлин отправились в путь и приехали
к пасечнику, Герою Труда сэру Отшельниченко, который был добрым рыцарем и знатным медосборцем. И сэр Отшельниченко доложил о своих трудовых успехах и полечил сэра Артура от радикулита пчелиным ядом. И сэр председатель прожил там три дня, и радикулит его успокоился, и они двинулись в путь, и в пути сэр Ар... председатель сказал: "У меня нет меча". - "Не беда, - сказал ему Мерлин, - я добуду тебе меч". И они доехали до большого озера, и видит Артур: из озера поднялась рука...
Тут раздался телефонный звонок, и я с радостью схватил трубку.
- Алло, - сказал я. - Алло, вас слушают.
В трубке что-то бормотали, и гнусаво тянул Мерлин: "И возле Лежнева
они встретили сэра Пеллинора, однако Мерлин сделал так, что Пеллинор не
заметил председателя..."
- Сэр гражданин Мерлин, - сказал я. - Нельзя ли чуть потише? Я ничего
не слышу.
Мерлин замолчал с видом человека, готового продолжать в любой момент.
- Алло, - сказал я в трубку.
- Кто у аппарата?
- А вам кого нужно? - сказал я по старой привычке.
- Вы мне это прекратите. Вы не в балагане, Привалов.
- Виноват, Модест Матвеевич. Дежурный Привалов слушает.
- Вот так. Докладывайте.
- Что докладывать?
- Слушайте, Привалов. Вы опять ведете себя, как я не знаю кто. С кем
вы там разговаривали? Почему не посту посторонние? Почему в институте
после окончания рабочего дня находятся люди?
- Это Мерлин, - сказал я.
- Гоните его в шею!
- С удовольствием, сказал я. (Мерлин, несомненно подслушивавший,
покрылся пятнами, сказал: "Гр-рубиян!" - и растаял в воздухе.)...."

... Третий задумчиво повертел в руках книгу. Всё это напомнило ему последний увиденный блог и он ещё долго изумлялся, как странно устроена память и какие невообразимые шутки способно шутить с нами наше сознание.....
 

Третий шёл по городу, удивляясь, как может населённый, живой, дышащий и думающий мегаполис оставлять впечатление пустыни и комунальной квартиры одновременно. Это было странно и любопытно. Блоги всё так же жили своей размеренной жизнью. По расписанию в них зажигался и гас свет, расчищались подъездные дорожки, открывались и закрывались ворота, впуская постоянных и случайных гостей, множились камменты и плюсики... но всё это не оставляло впечатления живого.

Третий представил себя жителем комунальной квартиры. С бесконечным полутёмным, из экономии, коридором, вечно заваленным старыми шифоньерами, поломанными велосипедами, ржавыми санками, мамашиными чемоданами и дырявыми корытами для купания младенцев.

Никаких младенцев в квартире давно не было, но корыта хранились с завидным упорством, подвешиваясь под самый потолок на таких же старых бельевых верёвках и время от времени падая от туда на жителей и посетителей.

Странное дело, но никто особо не ругался и не требовал немедленно прибрать этот хлам, вкрутить нормальные лампочки, смести паутину и прорубить окно если не в Европу, то хотя бы во двор. Наоборот, на жуткий грохот свалившихся воспоминаний из дверей появлялись старожилы и любовно водружая очередной раритет на место с умилением предавались ностальгическим воспоминаниям о младенцах, временах, нравах и темах.

На общей кухне мирно обсуждались новые тарифы и современный подход к подаркодарению, привычно поругивали власть и выясняли, как же всё таки уснуть побыстрее и покрепче. Обычные темы любой комунальной кухни периода полураспада. Никто не плевал в соседский борщ, не гонял выкрашенную гуашью кошку и вчерашних чертей.

Молчал общий телефон, не провоцируя напоминаний о том, что он общий. Какая разница, чей телефон, если всё равно никому не звонят.

Третьему казалось, что он подслушивает и подглядывает в открытые двери, читая чужие письма и хрустя чужим печеньем, за которое никто не станет ругать. Люди приходили и уходили из блогов, оставляя диалоги большей или меньшей степени приватности, весьма далёкие от предложенных тем, создавая впечатление садовых посиделок. С той только разницей, что не обязательно было прятаться в кустах сирени, что бы уловить обрывки фраз.

Третьему стало грустно. Город, превратившийся в комунальную квартиру, не имел ничего общего с той живой книгой, которая ещё недавно шелестела страницами, обещая нечто неизвестное и увлекательное.

В принципе, можно было готовить отчёт для комиссии. Потому как у комунальных квартир только одно будущее -- расселение с последующим сломом и новым строительством класса "люкс". Это было грустно и привычно.

"Привычка -- подумал Третий -- вот что мне мешает трезво посмотреть на город и, хладнокровно отчитавшись перед комиссией, вернуться к обычной живой жизни. Я привык к Городу в микромире комуналки и мне это нравится, как нравятся забытые уголки родного города детства, которые видишь не сегодня, а сто лет назад. Мне нравится волшебный фонарь прошлого и состояние сопричасности к настоящему. И не важно, это порог дома, задворки города или страницы блога -- важно само ощущение зависания в движении".

Третий ещё немного поудивлялся новизне восприятия и, пообещав самому себе обязательно в себе разобраться, отправился дальше подслушивать и подглядывать осколки чужих жизней, которые никто не прятал.

Третий решительно придвинул стопку бланков и вытащил именной "Паркер".

ОТЧЁТ. Красивенько и витиевато легли буквы. 

"Довожу до вашего сведения, что никакого дуэлянства из этой глупой затеи, разумеется, не получилось. Каждый поёт то, что хочет видеть и видит то, что просто хочет. При этом одни чему-то радуются, другие -- ищут виновных. Стабильное равновесие с небольшим креном в сторону радующихся даёт повод в ближайшее время не беспокоиться о судьбе Города и его населения. Точка. Дата. Подпись. Факсимильный оттиск..."

Третий аккуратно сложил лист, вложил его в конверт, запечатал и прогулялся к ящику по сбору важных донесений и доносов. Его конвертик сиротливо упал на дно и это то же было показателем стабильности. Населению стало не только лень нести, но и доносить.

"Свободен, селянин -- Третий дурашливо подоткнул шутовскую мантию и заскакал дуриком по кромочке льда -- Птичка божия не знает не забот и не хлопот..." На "хлопотах" Третий споткнулся и грохнулся в сугроб. Из сугроба послышалось явственное угрожающее бормотание, похожее на нецензурщину.

Пятый выпрямился, отряхнул снег с плащ-палатки, грустно проводил взглядом последние струйки молока из разбитой крынки, проверил целостность Розы и оглянулся. Третий сидел рядом и мотал головой.

"Зашибся -- подумал Пятый, поднимая Третьего зашиворот".

"Зашибись -- подумал Третий, услышав треск ворота и снова приземляясь".

"Да, это вам не Рио-де-Жанейро...-- Пятый привычно прицепил копипастик к ближайшему кусту и не к месту процитировал профессора Выбегалло".

Третий проникся. Сознание постпенно возвращалось в стукнутую голову. Сотрясаться там было нечему, а мысли сами скоро набегут. Третий с достоинством встал на четвереньки и попытался выровняться. Со второго раза ему это удалось и он смог наконец рассмотреть Пятого.

Третий смотрел в окно на падавший ватными шапочками снег и пытался на глаз определить, сколько в каждой снежинок. Пора было выходить туда, на заметённую и слякотную улицу, но очень хотелось оттянуть этот момент..Ну раз уж он всё равно нарушил инструкцию и зашёл в кафе.

"Ну а как, я вас спрашиваю, можно было в него не зайти? -- мысленно он репетировал оправдательную речь. -- Вы видели эту утку? Это же не утка -- это же поэээма! А запахи? Да простят меня все религии мира, но таких благовоний не воскуряли ни одному божеству Вселенной. Ну и что, что там бытовая химия? В конце концов, она не бросается в глаза, герметично упакована и может считаться сопутствующими товарами, ибо готовя в таком количестве и разнообразии просто не возможно не позаботиться о чистоте нарядов, сервировки и прочего текстиля".

Кафе "У Фила", в котором Третий и репетировал свою речь, действительно выделялось среди соплеменников по общепиту. Помимо того, что оно было одним из старейших заведений Города, оно не являлось точкой питания, как таковой. Это была философия пищи, квинтэссенция кулинарных талантов, призванных очищать душу и помыслы, просветлять разум и пробуждать талант быть счастливым.

Каждый, кто заходил в него из любопытства, становился его завсегдатаем, потому что чувствовал себя в нём родным и желанным. Казалось, что хозяин никогда не спит, ежечасно творя чудо перевоплощения простых вещей в шедевры, каждый из которых был щедро приправлен его любовью к посетителям и отзывчивостью.

Третий в последний раз любовно погладил внушительный трёхтомник "Меню", мысленно сожалея, что не может стащить его, вдохнул упоительные запахи и решительно направился к выходу.

Улица встретила его неприветливой хмуростью и жалобами на слякоть. Зябко ёжась, прохожие скакали по островкам бородатых анекдотов и оптимистичных боянов, пробираясь кто к намеченной цели, а кто к себе домой, что бы там в тиши и тепле предаться рассуждениям на вечные темы.

Третий почтительно пропустил траурную процессию, с неудовольствием отметив, что она больше напоминает состязание поэтов на приз за лучшую эпитафию. Мысли его свернули с умиротворённой волны на более прозаическую -- о том, что люди, как правило, больше ценят себя в искусстве, чем искусство в себе. Попытался вспомнить автора этого изречения, не смог и внимательно смотря под ноги отправился дальше.

Сегодня улица не казалась такой нарядной. Несмотря на все призывы поздравить мужскую часть населения, праздничная нота так и норовила сбежать то в политику, то в пьянку, то в банальный флуд о котЭ. Помимо всего то тут, то там мельтешили на радость эпилептикам призывы познать себя и прочесть наконец Библию.

Чувствуя себя почти недодемоном Шурой, Третий приказал себе перестать ностальгировать, рефлексировать, нести чушь в массы и искать ответ на вопрос "смогут ли женщины". Он почти готов был свернуть в ближайший "Хелп", когда его внимание привлекли знакомые лица...

начало тут http://blog.i.ua/user/4873919/1128596/