,

.

.

.

Один человек пришел к старцу и сказал:

- Отче, родители мои все плачутся да бормочут, жить спокойно не дают. Видно, от старости у них ум за разум зашел. Не могу я больше этого выносить! Не отправить ли их в богоугодное заведение?

- Понимаю, трудно тебе, - покачал головой старец, — но подумай, когда ты был в люльке, ведь тоже небось день и ночь хныкал, да и большим умом не отличался. А отец с матерью брали тебя на руки и ласкали нежно, с любовью. Они скорее с жизнью бы расстались, нежели с тобой. И чем же ты теперь хочешь им отплатить?

.

.

.

.

Грязное белье рано или поздно нуждается в стирке. Можно годами складывать его в огромный бак, копить, откладывая неприятный момент, когда придется стирать всю эту гору. Беда в том, что по прошествии времени грязь въедается глубже, и отстирать ее становится сложнее: вот и приходится кипятить, обжигая пальцы и обдирая кожу с ладоней, тереть, тереть, тереть... Многие дни, многие годы. Представляете, сколько грязных рубах может накопиться за длину человеческой жизни? Можно стирать белье по мере его загрязнения. Пока грязь свежа, иные пятна можно замыть простой водой. Другие приходится застирывать с мылом. А третьи, самые глубокие — вытравлять едкой щелочью, от которой слезятся глаза. Каждая прачка скажет вам, что сложнее всего отстирать сало и кровь. Наши грехи и неблаговидные поступки — это грязное белье, и каждый — сам себе прачка. Нам дана уникальная возможность — в чем-то счастливая, в чем-то горькая — не копить грехи всю жизнь, до того самого момента, когда будет подведен итог нашим земным делам, а начать искупать их еще при жизни — то есть в том отрезке времени, когда еще реально что-то исправить. Это правильно и логично, поэтому не стоит удивляться тому, что после каждой белой полосы следует черная: представляете, какая чернота ожидала бы нас всех после абсолютной белизны?

.