Взаимопонимание
- 16.09.18, 20:13
Что делать, когда очень хочется, но хочется не хотеть еще больше чем хотеть. В моменты прилива и отлива ощущается острая потребность броситься в волны и ощутить невесомость сродни твердой опоре под ногами, так чтобы исследование глубин было безопасным и интересным одновременно. Но так не бывает! Ты либо голодный, либо уставший. Определись! Волна уже над твоей головой, а ты все еще не надел гидрокостюм и не накинул баллон с воздухом на спину, вода накрыла тебя и поглотила тебя вместе с твоими жалкими надеждами, что стихия страсти будет кротко сидеть у двери с жалобным взглядом вдаль.
Хочется хотеть и хочется не хотеть. Выбор всегда кажется очевидным, выбора нет, это одно и то же. Все что нами движет по жизни это сплошные желания, которые требуют срочного и непоколебимого удовлетворения себя (и тебя, если повезет). Мы просто способ удовлетворения этих желаний. Возможно, кроме вирусов, на вероятную роль владения нашими телами претендует еще ДНК, желания (мысли, импульсы) и как вариант для романа в стиле кибер-панк – нейронная сеть (мы просто передвижной роутер местного галактического провайдера). По большому счету не так уж и важно, что за желание нами довлеет, сексуальная похоть или стремление убить соседа, желание выделиться или получить лайк своей новой статьи, все это суть одно и тоже – импульс сгенерированный непонятно где и непонятно зачем. Все, что мы потом делаем это нам на размышления на злобу дня, но, по сути, мы настолько мало задумываемся, что мы вообще делаем (делаем, в смысле «делаем»), что наши действия, есть не что иное, как просто перевод энергии в неизвестном нам направлении.
Так я хочу хотеть или я хочу не хотеть? Как в принципе понять это и как будучи клиентом можно осознать свои мотивы своих собственных поступков, когда ты даже не понимаешь, что ты их в принципе делаешь. Что может быть сложнее, чем понять, что ты что-то сделал? Наверное, только осознать, почему и зачем ты это сделал. «Как я мог хотеть сделать это если я даже не хотел этого хотеть?» - спросит он меня. И действительно, чего только не скажешь, когда совершенно очевидна связь между твоими поступками и тобой самим. И мы тоже этого хотим. Не осознавать. Очень сложно признать свои желания своими, это действительно лежит за гранью добра и зла, это нечто более могущественнее, чем банальное присваивание ярлыков для уже давно известных вещей, это нечто такое глубинное, что принадлежит к этому же бессознательному желанию. Я думаю, что бессознательное желание осознать можно лишь de facto по продуктам его воплощения в реальности нами, т.е. по нашим действиям.
Преступление и наказание влечет за собой и осознание причин своего действия, а следовательно и самого желания, и как финальная точка расследования – себя самого. Что может быть более жестоким наказанием для человека, чем познание самого себя? Возможно, только жажда по исследованию своих глубин. «Я хочу не хотеть знать себя», - мне именно так видится главное действие, которое разворачивается в психотерапии. Это так страшно признать, что людям нужен специальный человек и условия для того чтобы в этом признаться. И это выглядит гораздо интимнее, чем фото в стиле ню. Оголяется та часть нас, которую мы сами никогда не видели, и тут важно, чтобы в это время был кто-то рядом, чтобы совершить мистический обряд инициации осознания «хочу хотеть». И это ко всему и страшно. Срывание одной травинки вызывает дрожь всей вселенной. За каждым «не хочу» стоит свое «хочу».
Есть такая теория "ошибки выжившего". Ее идея в том, что нельзя делать выводы лишь на основании опыта победителей, не спросив проигравших. Например, мы судим о доброте дельфинов, исходя из опыта тех тонувших, кого эти животные толкали к берегу и спасли. И не учитываем опыт тех, кого дельфины толкали в обратном направлении и …
И эта же теория работает в отношениях украинцев со своим государством. Для иллюстрации: в российском коллективном бессознательном "власть" и "государство" неделимы, они плоть от плоти друг друга, а потому смена власти для российского обывателя равноценна атаке на государство. Голосование за действующего президента – это голосование за государственное статус-кво. Это – голосование за границы, депозитную ставку, флаг и инфраструктуру. Любое предложение что-то изменить пугает российского обывателя - травма 1991-го столь велика, что в России дискредитированной оказалась сама идея "перемен". И Владимир Путин в этом смысле – олицетворение той самой "стабильности", которая позволяет прятаться от ответственности. Не нужно ничего менять. Не нужно ничего переделывать. "Им виднее".
А в Украине все строго наоборот. В отечественном бессознательном "власть" и "государственность" разведены по разным краям спектра. И для украинского обывателя именно эта готовность идти до последнего сделала возможным Майданы. Потому что для нашего обывателя идея свержения "власти" не несла в себе никаких связок с возможной угрозой для государственности. До сих пор украинские институты – при всей их слабости и аморфности – устояли. Но в итоге, оба Майдана создали у нас тот самый эффект "ошибки выжившего". Нам кажется, что любая внутриполитическая схватка не приведет к краху государственности. Мы привыкли, что любые потрясения не чреваты хаосом. А потому не ощущаем границ допустимого в схватке за "светлое будущее".
Надежда Савченко собиралась расстрелять парламент? Так им, поделом! У протестующих нашли боевые гранаты? Ложь, но давно пора! Украинский обыватель убежден, что в борьбе с властью все средства хороши. Включая те, что ставят под угрозу само тело украинской государственности. ...
Украина любит противопоставлять себя России. В том числе – в готовности менять реальность, не считаясь с издержками. Раз уж у них – тотальный застой, то у нас – тотальная вольница. Мы слишком увлеклись крайностями, забыв о том, что правильная модель – это не обязательно та, что на противоположном полюсе от российской. …
Нам кажется, что в нашей борьбе за будущее мы рискуем лишь недостатками. Что достоинства быта – это константа, которая никуда не денется. Что вода из крана не перестанет течь, поезда не перестанут ходить, а товары из магазинов не исчезнут. Забывая о том, что все это возможно лишь потому, что институциональная Украина продолжает существовать. То, во что превращается страна без государства – это Сомали, когда единственный возможный институт – это институт насилия.
В этом смысле мы похожи на людей, которые разбирают боевые снаряды на металлолом. "Тридцать лет так делаем, и ничего".
Проблема лишь в том, что в случае ошибки о ней попросту некому будет рассказать.
(Павел Казарин, журналист, автор Slon.ru, обозреватель Крым.Реалии и ведущий телеканала ICTV)