В пищевой кашице, которую я усердно перетирал зубами, внезапно что-то завибрировало, зажужжало, в глаза ударили искры мерцания разноцветных светодиодов. Где-то среди моих челюстей синтезированный голос призывал: - Подними телефон, возьми телефонную трубку, ответь же! Выплюнув на ладонь голубой зуб я разразился на него ругательствами по поводу прерванной трапезы и обломанного кайфа чревоугодия. Средство связи отозвалось неясным урчанием, после чего из него глубокий и ужасающе мертвенный бас зловеще-торжественно объявил: - С этой минуты вы, господин хороший, являетесь безвременно усопшим и обязаны последовать в нижние чертоги для качественного определения продуцированных вами сущностей и испытанных ощущений! Озадаченный я почесал затылок, сплюнул три раза пищевой кашицей через левое плечо и машинально перекрестился. Тут мое нахождение в дольнем мире прервалось.

Выйдя из парилки в предбанник, я, к своему приятному удивлению, обнаружил там накрытый разнообразнейшей снедью и уставленный многочисленными напитками трапезный стол. Ах... ах... чего там только не было: разнообразнейшие икры милогов, слук и хребешков, крученые мокроустницы в капрюшоновом маринаде, жаренное мясо филейных частей висмауков и копченая грудинка маралового беготня, салаты из мочек и заусенцев, сосуды наполенные нектаром медунника, соком пестурниц и выделениями хлёпалёк, а венчал это праздничное убранство король всех блюд - огромная саркома головного мозга тушеная в лимфатической житкости свежепойманых левственниц. Такого чревоподношения я еще не видовал ни разу в жизни - пир обещал быть эйфоричным и продолжительным. Для начала я взял с ближайшего блюда зажаренную в кляре ножку многодусиницы и стал с назлаждением поглащать нежнейшую мяготь исполненную животного сока.

Я уселся на мокрую деревянную скамью окутанный нестерпимо горячим паром. Воздух был наполнен испарениями мяты и эвкалипта, из угла доносилось шипение кипящих масел на раскаленных камнях. Возле меня на лавке появилась тень в виде объемного силуэта безликого человека. От тени веяло тоской и холодом. Потрескивание дров в жаровне неожиданно превратилось во вполне распознаваемые слова, казалось, обращенные ко мне от имени тени: - А если б не было тебя, со всеми твоими сомнениями, переживаниями, памятью, наконец, то этот мир бы был совершенно иной, может и не лучше, но все было бы уж точно по другому, более того, такие миры существуют и я могу находится одновременно во всех них, поэтому я везде и выгляжу всего лишь тенью... Тяжело вздохнув более громким треском, тень умолкла и вскоре растаяла, оставив меня наедине со своими мыслями и своим миром.

Портал открылся, пора было прощаться со своим вечным я и принимать новое воплощение. Но я говорю - до свидания, это не навсегда, я буду возвращаться к себе бессчетное число раз, из каждой рожденной былинки, тваринки появившейся на свет самопроизвольно или созданной волею индуцированной манипуляции. Чем новый неопознанный мной мир сможет удивить меня - порадовать или наоборот испугать, будет ли он сродни раю или полон страданий и испытаний? Впрочем, к чему напрасные рефлексии - я собрался с силами и словно распаренный в бане мужик со сладким ужасом в сердце прыгающий в студеный сугроб, ринулся в новорожденную реальность чувственного бытья... Бр-р-р-р... Да уж, снег действительно был обжигающе холодный! Словно упругий латексный мячик я отскочил от него и поспешил вернуться назад в натопленную баньку.

Суетный свето-звуковой остров светской жизни скрылся за стволами столетних дубов и стометровых сосен, растаял во всеобъемлющей ночи сна разума. Темнота как воплощенная свобода простиралась передо мной, казалось я своим взором создавал из небытья тропинку по которой следовал неизвестно куда, неизвестно когда и неизвестно для кого, абсолютно автономно пока сознание дремало, отдыхая от вычленения вероятностей. В таком состоянии мне удалось узреть собственное я, представляющее собою рыхлый серый шар, мерно покачивающийся в абсолютном мраке. Ум отдыхал, тела не было, я завис темной сферой в ультимативной черноте, а вход уже почти вызрел, но был еще невидим.

Бал был в разгаре, я весь взопрел, но прыти не утратил. Нещадно эксплуатируя партнершу во время танцев и затаскивая ее в кусты в перерывах между номерами, я дошел до той степени внутренней экзальтации, когда новые физические нагрузки приносят лишь радость перенасыщенному адреналином и эндорфинами телу, нагнетая разум вспышками эйфории и неуемной жаждой чего-то большего. Во время шестой фигуры очередной кадрили моя напарница вдруг вырвалась из моих объятий, упала на пол и начала судорожно биться в конвульсиях под испуганные возгласы сбегающейся к ней публики. Я же обратил внимание на скрючившегося в тени дерева у края танцплощадки старичка, его руки хаотично дергали рычажки резной коробочки, которую он истово прижимал к себе. И что интересно, рваный ритм движений его рук каким-то невероятным образом совпадал с пульсацией конвульсий павшей танцовщицы. Моя дама, словно кукла управляемая на расстоянии, была во власти загадочной коробки в жилистых руках старикашки, и шла в разнос вместе с агонистическими движениями умирающего правителя. Я подошел к этому кукольному дирежеру, выбил носком туфли дистанционный пульт из его дрожащих конечностей и в этот момент беснующая дама успокоившись замерла под изумительные вскрики наблюдателей. Я же в сметенных чувствах пошел прочь от этих тонцулек в зловещую пустоту ночи.

Дворец сиял. Теплая звездная ночь окутывала многочисленные пары, которые в ожидании начала бала прогуливались по освещаемому желтыми фонарями палисаднику. Скрытый в зарослях кустарника оркестр наигрывал воздушную, пока еще не танцевальную музыку. Я стоял в начале широкой аллеи уходящей к порталу здания и не знал что мне делать. Ко мне подошла совсем юная особа в балеринской пачке и с плаксивыми интонациями в голосе спросила: - Вы хотите танцевать на сегодняшнем балу, если да, то тогда пройдите в правый флигель, где вас переоденут в подобающий случаю фрак?! Я утвердительно кивнул и последовал в указанном мне направлении. В гардеробной уверенные руки портье помогли мне облачится в строгий черный наряд, появившийся из-за партьер распорядитель увел меня на периметр танцплощадки, там, нервно пощелкивая пальцами, изящным движением кисти он извлек из толпы женщину в бардовом вечернем платье и вручил ее в мое распоряжение для приятного провождения званного вечера. Тут грянула мазурка и я автоматически пустился в размашестый парный танец.

Под моими филешками что-то тихо хрустнуло, я пошарил под своим задом и обнаружил на дерматине сиденья грязно-серую помятую брошюру плохой печати. ЛЮБВИ НЕТ - гласила надпись на ней. Я раскрыл куцую книжонку на середине и равнодушно стал читать с произвольного места: ... таким образом, утверждение об уникальности объекта любви теряет всякую значимость, если подойти к вопросу с логической точки зрения, например, используя элементарную статистику; допустим, молодой человек за свою недолгую жизнь встречал 10 тысяч самых разнообразных особ могущих претендовать на его любовь, если принять во внимание 10 миллиардное население нашей планеты, то, даже с большим допуском, откинув всех потенциально неподходящих для любви людей, мы будем иметь по крайней мере 1 миллиард потенциальных кандидаток на сердце нашего условного юноши; получается, что 10 тысяч от 1 миллиарда будет составлять всего лишь одну тысячную процента, следовательно всего лишь один из ста тысяч юношей сможет обрести свою единственную любовь, в то время как специализированные опросы показывают, что с любовью сталкиваются более трети опрашиваемых, отсюда следует вывод, что... Тут я ощутил резкий толчок, брошюрка выпала из моих рук на грязный пол и тут же пропитавшись нечистотами стала абсолютно нечитаемой, впрочем мне уже было не до околонаучного бульварного чтива - складные двери раскрылись и в проеме открылся впечатляющий вид на залитый золотым освещением белокаменный дворец стоящий светящимся янтарем в ночи.

- Я поднимаю этот сосуд исполненный органической материи за тебя, милая, подарившая мне счастье познания добра и зла, застрявшее кадыком у меня в горле, будучи плоть от плоти моим продолжением, твоя переменчивая сущность привнесла разнообразие в равномерное течение дней, которое грозило замкнуться на самом себе, но сейчас, в этот переломный для мироздания час, настало время вернуться тебе к первичному праху из которого спорадически возникают удивительные и фантастические миры, в одном из которых вот уже целую вечность приходится мне прибывать, переполняемый чувством самой искренней благодарности, я посвящаю тебе этот тост, выпиваю сладчайший напиток и утираю свои губы жестом смиренного забвения! - сказавши так, я осушил чашу до дна, вытер рукавом испачканный рот и умиротворенно опустился в мягкое покачивающееся кресло.

Я и дама в плаще зашли в отъезжающий транспорт и сели на обращенные друг к другу сидения, разделенные алюминиевым откидным столиком. За окном уже бушевала буря, в салоне же было тепло, уютно, неяркие лампы создавали приятный полумрак, пол немного покачивался в ритме изгибов дороги, из встроенных динамиков тихо лилась итальянская эстрада. К нам подошел стюард, деликатно кашлянул, предложил черный кофе, шоколадное мороженное, ванильные сигариллы. Мы не стали отказываться. Когда столик заполнился принесенным заказом, я зажег сигаретку, вдохнул ароматный табак и вылил горячий кофе в розетницу с мороженным. Пломбир оплавился и потек, лужа расплавленного воска растеклась из под плаща дамы по резиновому полу, опустевшая одежда осунулась и с легким шелестом опала на сиденье. Я взял посуду с кофе-пломбирной смесью, торжественно поднял ее над столом и выразительно произнес заздравный тост.