Пришло празднословие в гости к молчанию. И - ну без умолку говорить: о том, о сем… о сем, о том…

А молчание молчит. Только глаза слезами наполняются.

Не выдержало празднословие и говорит:

- Я тебя веселю-веселю, а ты все грустнее становишься. И вообще, почему ты молчишь?

- Я не молчу, - отвечает молчание. – Я считаю! Вот ты с того момента, как пришло, уже 2253 слова сказало. И все ни о чем!

- Сколько? – не поверило празднословие.

- 2253… точнее – уже 2254! – поправилось молчание. – И это когда за каждое праздное слово можно осудиться. А сколько ты их сказало за всю жизнь?

- Я? – задумалось празднословие и принялось считать.

Считало… считало…

Да только так и не могло сосчитать. Потому что даже когда считало, продолжало пустословить, увеличивая и без того огромную цифру…

*

Монах Варнава (САНИН)

Захотел человек гору с пути убрать.

Всю жизнь положил на это. Но срыл-таки гору. Одно ровное место осталось.

Прошел он без помех через гору, оглянулся и подумал:

«А зачем?»

Не проще ли было просто взять да обойти ее?..

*

Монах Варнава (САНИН)

Забралось воровство в дом бедняка. И то, что он своим трудом за всю жизнь заработал, украло. И так там почти ничего не было, так выгребло и последнее.

Забросило воровство мешок на плечо и бежать. Но вот напасть: когда через забор перелезало, за гвоздь зацепилось. Ни туда - ни сюда.

А по двору уже бедняк с дубиной бежит. Жалко с добром расставаться. Да и, как следует, вора проучить не мешает!

И тут, на свое счастье, видит воровство: идет по дороге милосердие.

- Эй, помоги! – принялось кричать воровство что есть сил.

А милосердие мимо идет, словно его и не замечает.

- Освободи меня! – еще громче стало взывать к нему воровство. – А не то мне сейчас, ой, как достанется! А потом еще и в тюрьму посадят!

- Нет, - говорит милосердие. – Не стану я помогать тебе!

- Как?! – возмутилось воровство. – Ты же ведь - милосердие!

- Да, – милосердие. Но я тоже могу послужить злу, если буду действовать неразумно. И поэтому помогу не тебе, а тому бедному человеку, которого ты обокрал и обрек на холодную и голодную смерть.

- Но ведь он же прибьет меня!

- Не прибьет, – улыбнулось милосердие. - Я попрошу его быть милостивым даже к тебе!

И попросило уже замахнувшегося дубиной бедняка не бить воровство.

Что тот и сделал.

Потому что многим был обязан милосердию…

*

Монах Варнава (САНИН)

Захотела кривда правдою стать. Но как говорить правдиво - не знает. И пошла она к правде, учиться.

- Нет ничего проще! – сказала ей правда. – Видишь солнце? Так и говори: оно круглое и горячее!

- Квадратное и холодное! – испорченным эхом повторила кривда.

- Ладно, попробуем на другом примере! – терпеливо продолжила правда. – Вон – озеро: большое и синее!

- Белое и маленькое, словно лужа! – упрямо повторила кривда.

Рассердилась правда и говорит:

- Ты, кривда, всегда говорила и говоришь только ложь!

- Я говорю только правду! – привычно возразила кривда и, прислушавшись к тому, что сказала, с радостным криком: «Научилась! Научилась!» - поспешила говорить всем, что научилась говорить правду.

И что самое странное – многие ей поверили…

*

Монах Варнава (САНИН)

Назвало себя море в шутку большой каплей.

Услыхала это капля и всерьез назвала себя маленьким морем.

И даже обиделась, когда люди подумали, что это тоже шутка.

А зря.

Ведь до тех пор, пока ты думаешь, что ты нечто, то ты – ничто. И только если поймешь, что ты ничто, то, как знать, может, и, правда, будешь представлять из себя нечто!

*

Монах Варнава (САНИН)

   

Решила зима весну погубить. Тогда и лета не будет. И осень не придет. И навсегда настанет ее, зимы, время!

Пригласила она для этого весну в гости. И так и эдак пыталась ее заморозить. Но у добра-то ведь сил больше! И, защищаясь, сама растопила весна зиму.

То-то удивлялись в тот год люди. До чего же ранней пришла весна!

А та, даром, что был февраль, разбудила природу, озеленила все вокруг и уступила черед лету. Та – осени. А осень, как положено – холодам.

И снова пришла зима.

Которая уже никогда не звала весну в гости…

*

Монах Варнава (САНИН)

Обидно стало лисе, что ее пушистую новую шубку из-за деревьев никто не видит. И решила она - лес выкорчевать!

Хитрости ей было не занимать, умения уговаривать тоже, - долго ли, нет – свели люди лес.

И сразу ее шубку заметили! И оценили. Одна беда – во сколько, лиса так и не узнала…

*

Монах Варнава (САНИН)

Посмотрел дубовый пень на свое отражение в луже и вздохнул:

- Раньше одну только мою тень целое озеро вместить не могло. А теперь в крошечной луже умещаюсь, да еще и место остается!

- Помню-помню те славные времена! – печально отозвалась лужа. – Ох, и красавцем ты был тогда! Да и я, под стать тебе, – озером! И чем мы только людям с тобой помешали? Приехали, всё изрубили, осушили… Копошатся теперь на пригорке с каменными домами, словно точки.

Поговорили пень с лужей и замолчали. О чем им было еще говорить?

А люди, и правда, сами после этого измельчали.

Только, в отличие от них, пока еще этого не заметили…

*

Монах Варнава (САНИН)

Захотелось пауку одну из падающих звезд в свою сеть поймать. А что? Будет светить по ночам и приманивать глупых мотыльков и мошек.

Плел он плел, весь лес оплел паутиной, да только звезду так и не поймал. Хотя неосторожных мошек и мотыльков в нее видимо-невидимо угодило. Но он на них даже внимания не обращал. Ему нужна была только звезда.

Так и умер он от голода и усталости.

А может, от чего-то другого?..

*

Монах Варнава (САНИН)

Полетел мотылек на огонь.

- Куда ты! – попытался остановить его сидящий на пути мотылек с обожженным крылом. – Я вон полетел, и что из этого вышло?

- Значит, не с того конца подлетал! – весело отозвался мотылек, осторожно подлетел к костру и… тоже обжегся, разве что чудом не сгорел.

Сидят они вдвоем, горюют. Вдруг видят – еще один мотылек на огонь летит.

- Стой! – кричат. – Погоди!!!

Да какое там! Он их даже слушать не стал. Так мчался, что не то что крыло – весь в пламя угодил…

Переглянулись мотыльки, вздохнули. И, как только пришли в себя и подлечили крылышки… снова помчались к костру!

*

Монах Варнава (САНИН)