хочу сюди!
 

Юля

39 років, скорпіон, познайомиться з хлопцем у віці 35-45 років

Замітки з міткою «my poetry»

Картинки с выставки

Что-то в этом есть!

Полсотни пресыщенных жизнью бойцов
Отдельной секретной дивизьи бомонда
В немом понимании мучат лицо.
- Блистательно! - Неподражаемо! (Модно!)

Утомленный нарзаном

- Духовных знаний чашу я сполна испил,
Религий, школ, учених самых разных,
Все ведомо во всех концах земли...
- Товарищ! Вы не бодхисаттва, часом?

Смешанная изобразительная техника

Давно по галереям, каюсь, не бродил,
И мой багаж - "Художник юный" - книги детства,
В резьбе по дереву свят-силуэт застыл.
И надпись маркером столь черным. Верх эстетства.

Обломала

- Ну что ж, поведайте, творенья те о чем
С баштана девушке простой, не разберусь я...
- Ах, полно скромничать, ведь книжек Ваших счет...
- "С баштана дева?" Не читали?! Это ж Брюсов!

Дискомфорт

Как мало надо, чтобы ощущать богемно
Себя на выставке. Ну... шарф, как у педрил,
Вино (халява), пара фраз (искусства феня),
Хотя бы несколько в толпе знакомых рыл.

Смотрю на картину духовным лишь зреньем

Сознанье распахну, а разум спать отправлю,
И чувства враз вспорхнут в невиданную высь,
И лик тот неземной затягивает далью...
А это что за кот? Чай шелудивый? Брысь!

Що це було?

Так это рыбки или пули? Нить? Лучи?
То Ангел? Дева? Эх, не помешала б рожа!
Художник свой талант, видать, не приручил.
Как там старик Дали учил? Писать похоже?

Это не религия! Это образ жизни!

... на том собрании Борис Гребенщиков
Неоднократно говорил в беседе личной...
И наше естество наполнила любовь,
И не хотелось есть. - Скажите ж! Как практично!

Homo Ignoramus на фотовыставке

«Ах, вкус какой, какой масштаб!» -
Воскликнул друг старинный Вовка.
Я ж вижу только голых баб
И мне от этого неловко.

Ах, Вова, мог предупредить,
Что надо подчитать немножко,
А то я разговора нить
Теряю в глянцевых дорожках.

Художник удивить хотел
«Мышлением полифоничным».
Сравненье с глиной женских тел
Как бы помягче?... Непривычно.

Над выставкой взлетают ввысь
Слова столь наукообразны,
Модель «girl-strong»? Изыди, брысь!
Эстетство, вдруг оно заразно?

Это Венеции эдем?
Ну как две капли – просто Питер!
Москва и Питер, между тем,
Два разных… Что Вы говорите?

Два града? (фактов череда)
И с уникальной планировкой
С линейкой Первый Петр тогда…
И где ж ты ходишь, друг мой Вовка?

Меня подбрасывают вверх
Речей великосве… ухабы.
«Она чиста, как юный стерх…»
Опять? Дались вам эти бабы!

Простите, я вот не пойму…
«Бедро… изгиб…блик… контур… резкость…»
А где же здесь мужское ню?
И гендерная где корректность?

Как фон – моделей фото сны,
Ни бровь не вздрогнет, ни эпитет,
Пред ними – яблоки красны
Двузначны. Злачны. Аппетитны.

Поэтический концерт

Обмен впечатлениями между двумя коллегами, присутствующими на концерте:
Младший научный сотрудник Хрюндель
Профессор Христофор Целихович Склеротичный

Мнс Хрюндель:

Нет, я в поэзии не дюж,
Мне б лучше по бозонам вжарить,
А здесь – скользит, как шустрый уж
Мысля. Пчела сатирой жалит.

И автор греческих забав
Видать читал и знает много
В лесах, где не валялся фавн,
Эх, шел бы я своей дорогой.

Профессор Склеротичный:

Хитоном вытру я щеку,
И борода от слез промокла.
Поэзия! Шарман! Old school!
Мон шер, читали ль Вы Софокла?

Что ни строка, то блеск, ажур!
На стену дома! Крупным шрифтом!
«Уйди!» - начальнику скажу
Как Дио… - первый дауншифтер.

Мнс Хрюндель:

Прошу заметить, монсеньёр,
Здесь философия безбрежней,
Но мозг мой – перегретый вздор
Жаждет графитовые стержни.

С пиитом рядом, полным драм, 
Мой взор орлиный стразу стынет,
Душой богат он, как Сезам,
Мой мир внутри лежит в пустыне.

Профессор Склеротичный:

Окститесь, Хрюндель, разве Вы
Под звук стихов в унынье пали?
Они летят на звук молвы 
И утоляют все печали.

И да, статейку заказал
На шеф (и Зевс, и небожитель)
Как там в кино? «Не вижу зла?»
Вы ж за добро? Тогда пишите!

Записки Мнс Хрюнделя:

Про речку Гераклита слышал каждый,
Но как пиит ввернул свой перефраз!
«В ту самую жену войдешь ли дважды?»
(Помилуй, дважды! Мне хотя бы раз…)

Дедал был видно «парубок моторный»
Изобретений всяких больше ста.
Корова медна, пусть еще не порно,
С предназначеньем явным – «три креста».


Профессор Склеротичный (после прочтения записок):

Уклон Вы взяли, батенька, неважный,
Прочтя, наш шеф подымет страшный ор.
Луч в царстве тьмы или журавль бумажный,
Где прочий высокодуховный вздор?

Пишите: «Автор остр, как соус чили,
Красноречив, понятен, как Перикл».
Чему в аспирантуре Вас учили?
Куда воротите свой поэтичный лик?

Мнс Хрюндель:

Да-да, я понял: «Звонок и отраден
Слог автора. И ясен горизонт.
Ведет нас к правде нитью Ариадны».
…эх, лучше я гонял бы свой бозон.

Черный шум



Боян, умолкни, слышишь, друг,
Попридержи былины прытки,
До дури здесь словесных мук
Иль, как там правильно, - «в избытке»?
И смыслов не твори еще
Слов волшебством и кистью магий,
Кто вам сказал, что все не в счет?
Они не только на бумаге,
Они давно не на холсте,
Пусть нам сдается – мир не ропщет,
Астроном, добрый дон Хосе,
Сказал, что черных дыр все больше.
Вселенная устала от
Абрисов дивных, звуков томных,
И мирозданья вечный свод
Энергий и материй темных
На три четвертых полон уж,
Коль ты рисуешь светлы дали,
В аккордах, песнопеньях дюж,
Закрой… творенья каплет краник.
И ты в творцы себя не прочь,
Все, что мы создаем, столь черно,
Что если б мог ты слышать ночь,
То ясно различил: «Довольно!»
Какой же космос вмЕстит дум,
Чувств, мыслей необъятны рати?
Как нарастает черный шум…
Довольно. Полно. Просто хватит.

Без названия

У дома анемичная сирень
Ей, видимо, чего-то не хватает
Чтоб в половодье красок полном мае
Персидскими узорами гореть

Тюльпанов восхищенных лепестки
К земле стремятся слишком быстротечно
Чумацкий Шлях грустит о чем-то млечно
Каштанов пирамиды громоздкИ

Не попадают в рамки теорем
Взращенных Пифагором геометрий
Чего же не хватает? Лести ветра?
Или ирисов греческих трирем?

Колодцы нОчи дико глубоки
И выбраться из них, отнюдь, не просто
Дверь распахнуть и крикнуть: "Нужен воздух!"
В ответ услышать: "Тьфу ты, нечисть, сгинь!"

Абонент тимчасово недосяжний

Поклич мене на перший сік берез
Налитий в кришталі холодних ранків
Де Фрейд читає хмарам секс-лікбез
І сонце снить теплом в жертовність Данко

Де в затінку доношують сніги
Останні светри з танучою вовни
І проліски небесно-голубі
Розхитують для нас нечутні дзвони

Де б’є від серця аж до голови
Тюльпанам кров ритмічно і невпинно
Їх радіолокатори живі
На частоті весняної «латини»

Позви мене в подвір’ях і садах
Рожево абрикосами хурделить
Де спорожнів Амура сагайдак
І квіт пливе, як та Царівна-лебідь

Вже мандрівник к бузковим полюсам
Безхмарно зазирнув мені в обличчя
Та не шипіть, я добре знаю сам
Чому між квіточок ніхто не кличе

Уборка прошлогодней травы. Быстро и эффективно.



Мы сжигаем сухую,
Как память, траву
На полях и полянах,
Нами призванный всуе
Огонь-Маниту
Голубями к древлянам
Ринет, рвет и порхает,
Парсек и версту
Поглотив без заминки,
В самом черном из крАев
Не пишет Катулл,
Только жертвуют инки
Кровожадным, голодным
И многим богам
Как родных, так и пленных,
И, ликуя в свободе,
Цветок запылал
Небиблейской геенны,
Счесть ли кто соизволит
(Столь занят и смел)
Обгоревшие избы?
Что, деревья, заборы 
Жалко по простоте?
Их навалом в Отчизне…
Проплывет клин-каноэ
Обронит сквозь лет:
«Гусь свинье не товарищ…»
Над моею страною
Знакомо встает
Сладкий запах пожарищ.

Фальшстарт

А Вы подумали – весна,
Сквозняк вдохнувши в душном классе?
Мотив приятный – регги, ска
Играет вдоль Юкрейнен-штрассе?

«А *** вам хлопці, пішки йдіть!»
И, хлопнув дверцей кадиллака,
Увозит «сонячну блакить»
В поля, где постигают злаки

Все тайны роста по фен шуй,
Самопознанья славный дао
Тепла воздушный поцелуй
Минул орешник, плес, дубравы

И канул в городской фольклор
Таким прозрачным обещаньем,
Что Компанелла, Томас Мор
Наверно, подавились щами.

А виршеплет и клаводав
Подхвачен веяньем беспечным
Решил вложить свое бла-бла
В уста весны столь юной вечно.

Все, что меня не убивает



Не жди меня, я не вернусь,
Найди кого-нибудь достойней
Для вознесенья-рандеву.
У нас здесь – кризисы и войны.

Наверно, редко смотришь вниз,
Тех утр роса едка, как щелочь,
Средь миражей шенгенских виз
Я стал порядочная сволочь.

Мораль, как мудрость всех страшил,
Была мне выдана на вырост,
И если где не согрешил,
Так там возможность не открылась.

Как не испачкаться в помет,
Где ни ступи – удобный случай,
И что меня здесь не убьет,
То непременно скурвит, ссучит.

И я молюсь на свой портрет
Страстнее Дориана Грея,
Что не свело меня на нет
Отнюдь, не сделало добрее.

O, du lieber Augustin, alles ist hin



О чем печаль, о чем грустим,
Мой друг, du lieber Augustin?
Что ж бледен ты, как тот мертвец
Средь килотонн и гигагерц?

Гляди, во всю буяет жизнь,
Благоухают парижИ,
Весна так от бедра идет
Показом высочайших мод,

За блеском золотца колец
Мелькает профессиональный жнец,
В краю он нашем наследил,
Собрав обильные плоды,

Оставь вялотекущий сплин
И будь попроще, Августин!
ХаОса всадника и зла
Конь закусил уж удила,

Весна пустила сердце вскачь
Подснежников рыданье-плач
Слезами синими упал
В век, не дракон где Зверь – шакал,

Засим молчи в сияньи лжи
Лишь вешний луч, неудержим
Расчертит будущего высь
В нам незнакому тайнопись.