За окном метет метель. На улице минус 10, по моим одесским меркам – страшный мороз!!! Я люблю солнце и море, а еще пальмы, и конечно лето! Зима – это мертвый сезон. Радуют только рождественские базары и скидки. Ну и еще Новый год.

Долгое время у меня была традиция: 31 декабря, днем, когда все вокруг суетятся в поисках елок и подарков, когда повсюду истерия в магазинах, очереди в кассы супермаркетов и запись в салоны красоты, мы с мужем ходили в наш любимый ресторанчик в Горсаду. Зимой у них всегда появляется новое меню, обновляется и карта напитков. Появляются зимние коктейли, которые призваны помочь посетителям согреться и прогнать тоску. Есть здесь и глинтвейн, и пунш, есть коктейли с названиями экзотическими, а потому уже согревающими, такими как например – Зурра. Замерзнув на улице от мороза или продрогнув от сырости, или просто зайдя в поисках чего-то пестрого, радующего уставший от серого неба и асфальта глаз, ты попадаешь в другой мир, в уют буржуазной одесской квартиры начала прошлого века. Ты слушаешь джаз, листаешь страницы любимых книг, стоящих тут же на полке и ждешь свой волшебный напиток. И вот он – маг и чародей – официант со стаканом на подносе. Он улыбаясь ставит стакан передо мной. Я смотрю на этот солнечный цвет коктейля, я вдыхаю его аромат, аромат фруктов и мяты, белого вина и корицы, делаю первый глоток, он обжигает как одесское солнце летом. Становится жарко…

А за окном мороз. И метель… Вот бы сейчас в летнюю сказку, ну или хотя бы в лето коктейля…Но выходить не хочется, даже из-под одеяла вылазить лень. И только мысль о чем-то горячем и согревающем поднимает меня с кровати и манит на кухню. В поиске лимона я открываю холодильник. Но взгляд мой падает на банку с вишневым вареньем. Вишня… Июнь… Лето… И сразу становится уютно и тепло. Я достаю варенье, кладу пару ложек в чашку и заливаю кипятком. Чудесный нектар и ничуть не хуже чем коктейль. Кисловатый вишневый вкус, насыщенный кровавый цвет, он напоминает о вишневом компоте. А еще о варениках с вишней…

Точно!!! Вареники с вишней!!! Мои самые любимые! Помню я никогда не могла наесться ими. Я ела их до боли в животе. Знала, чувствовала, что больше не могу, но ела. Вареники с вишней… Они напоминают мне еще и о детстве. Помню, как только появлялась вишня, мы с сестрой требовали у мамы вареников. У нас никогда не было ни пистолетиков для удаления косточек, ни шприцов, ни ложечек. Да и к чему они? Мы вытаскивали косточки сами, своими пальцами. Это был целый ритуал. За окном июньская жара, в доме духота и одежда прилипает к телу. Мама ставит миску с вишней перед нами. Мы раздеваемся почти догола, повязываем фартуки и начинаем чистить вишню. Мы что-то рассказываем друг другу, болтаем, смеемся, хохочем. И пытаемся не перепутать: куда вишню, а куда – косточки. Вишня брызгает, красные капли летят на лицо, на стол, на стену. Пальцы красные, с них капает сок. Мы заливаемся смехом… А потом наперегонки бежим в душ. Кто первый помоется, тот первый и есть будет! И вот вареники на столе. Жадно, отталкивая друг друга, мы раскладываем их по тарелкам, поливаем вишневым сиропом, посыпаем сахаром. Они еще горячие, но нам не терпится, ждать просто нет сил. И вот ты кусаешь первый вареник, вишня обжигает тебя, но остановиться ты уже не можешь… Вкусно!!!

Как давно это было. Как давно. Вареники с вишней, вишневый компот, лето, море, детство… Вареники с вишней… Я и сейчас не могу остановиться и ем их до боли в животе. И клубнику ем сколько хочешь… А как хочется как в детстве делить по тарелкам: одна – тебе, одна – мне, одна – тебе, одна – мне… А ты себе больше положила, а у тебя клубника крупнее, а так не честно. Мама, ну скажи ей…

Зима, снег за окном, горячий вишневый напиток в любимой чашке. Пойду позвоню сестре. Как же давно мы не виделись, как же она далеко…

Они сидели на диване в гостиной и смотрели телевизор. Главные герои фильма, стояли на берегу океана в Санта-Барбаре, держась за руки, смотрели друг другу в глаза и целовались в лучах заката под шум волн…

 

- Скажи, а ты меня еще любишь?

- В смысле?

- В прямом. Ты меня любишь?

- … ну да

- а без «ну» нельзя?

- Почему нельзя, можно

- Ну так, так и скажи: Я люблю тебя.

- Я люблю тебя.

- Ты говоришь так, как будто я заставила тебя это сказать

- Так оно так и есть…

- То есть ты не любишь меня?! – предательски подступил ком к горлу

- … послушай, да что с тобой происходит? – он оторвался от телевизора и озабоченно посмотрел ей в глаза

- Ничего не происходит!!! Я просто хочу знать, любишь ли ты меня.

- А можно подумать, ты этого не знаешь!

- А как я должна об этом знать, если ты мне даже одной простой фразы сказать не можешь – просто сказать - Я люблю тебя, - голос начинал срываться на крик

- Я могу, но смысл?! И вообще, я хочу говорить то и тогда, когда я хочу, а не когда от меня этого требуют другие.

- Значит, я другая?! – уже всхлипывая, спросила она

- Не перекручивай, я всего лишь сказал, что сам хочу решать,когда и что мне говорить.

- Но ты же мне вообще никогда не говоришь, что меня любишь!!! – ее глаза были полны слез

- А что только слова имеют значения? Слова – это что? Сочетание букв и звуков. А любовь ведь, она не в словах. Она в поступках, в отношении. Ну, скажи, ты разве не знаешь, что я тебя люблю, не чувствуешь, не ощущаешь?...

- Ну почему у всех все как у людей, а я одна должна догадываться?! – слезы уже лились по щекам, голос дрожал. Казалось еще немного, и с ней начнется истерика

- Ну ты и дурочка у меня. Насмотришься всей этой глупости, а потом несешь чепуху. Ну все, успокойся, иди ко мне. – Он обнял ее, притянул к себе, вытер слезы, поцеловал поочередно правую и левую щеки, глаза. А потом, нежно смотря в ее карие глаза, сказал - Ну конечно я люблю тебя. Кого же мне еще любить?! Ты моя самая любимая и родная. Моя единственная!

Он взял ее лицо в ладони и поцеловал самым что ни на есть голливудским поцелуем.

Ты слиш­ком при­ук­ра­ша­ешь дей­ст­ви­тель­ность, — скеп­ти­че­ски раз­гля­ды­вая на­тюр­морт, го­во­рил отец. — У те­бя цве­ты в три раза боль­ше ва­зы, к то­му же че­рес­чур яр­кие. И ба­боч­ка от­ку­да-то взя­лась...

— Я так ви­жу, — по­жи­ма­ла пле­ча­ми Ва­рень­ка.

Отец мах­нул ру­кой.

— Лад­но. Толь­ко я те­бя очень про­шу, ко­гда бу­дешь ри­со­вать Ко­пы­ти­на, со­блю­дай про­пор­ции. Поб­ли­же к ре­а­лиз­му, так ска­зать... А то сде­ла­ешь ему уши, как у сло­на, он и пла­тить от­ка­жет­ся.

Ва­ря по­мор­щи­лась. Идея пи­сать

порт­ре­ты на за­каз ей пре­ти­ла. Но се­мья ну­ж­да­лась в день­гах. Ста­ро­мод­ные пей­за­жи от­ца не про­да­ва­лись, ма­ма бо­ле­ла, а Ва­рень­ка, не­смо­т­ря на три­д­цать два го­да и силь­но оза­бо­чен­ных этим фа­к­том ро­ди­те­лей, ни­как не мог­ла вый­ти за­муж. Так что кор­мить се­мью бы­ло не­ко­му. Дав еще не­сколь­ко цен­ных на­ста­в­ле­ний, отец ушел в боль­ни­цу к ма­ме, а дочь ста­ла ждать Ко­пы­ти­на. Но де­ла­ла она это со­вер­шен­но на­прас­но. По­том­ст­вен­ный мяс­ник Ко­пы­тин вче­ра с раз­ма­хом от­ме­тил свой пя­ти­де­ся­ти­лет­ний юби­лей и се­го­д­ня, не вста­вая с по­сте­ли, весь день ле­чил­ся рас­со­лом.

...А в это вре­мя на дру­гом кон­це

го­ро­да По­ли­на Ива­нов­на, груз­ная да­ма в крас­ном ха­ла­те с ог­не­ды­ша­щим дра­ко­ном на спи­не,?го­во­ри­ла ба­сом:

— Смо­т­ри, Се­ме­нов, ты ме­ня зна­ешь. При­дешь без яиц — го­ло­ву ото­рву!                                                                                            

Се­ме­нов — вы­со­кий, су­ту­лый муж­чи­на с блед­ным не­вы­ра­зи­тель­ным ли­цом, вздох­нул. Же­ну он дав­но не лю­бил и по­ба­и­вал­ся, но, вы­пол­няя ее по­ру­че­ния, все вре­мя что-ни­будь за­бы­вал. В ма­га­зин за яй­ца­ми он хо­дил три­ж­ды. В пер­вый раз вер­нул­ся с пал­кой сы­ро­коп­че­ной кол­ба­сы, во вто­рой — с дву­мя ли­мо­на­ми, а в тре­тий — с зуб­ной па­с­той, мо­чал­кой и на­бо­ром раз­но­цвет­ных при­ще­пок. По­ли­на Ива­нов­на зе­ле­не­ла от зло­сти и об­ру­ши­ва­ла на го­ло­ву не­пу­те­во­го су­п­ру­га страш­ные про­кля­тия. Но Се­ме­нов толь­ко взды­хал. Он был бо­та­ни­ком. В пря­мом смыс­ле. Изу­чал со­г­ла­со­ван­ность раз­ме­ров пе­с­ти­ков и ты­чи­нок у са­мо­опы­ля­ю­щих­ся рас­те­ний и сто­ял на по­ро­ге ве­ли­чай­ше­го от­кры­тия. Од­на­ко бес­ко­неч­ные по­ру­че­ния су­п­ру­ги ото­дви­га­ли это со­бы­тие на не­оп­ре­де­лен­ное вре­мя.

— Сна­ча­ла за­едешь в

хим­чи­ст­ку — за­бе­решь мое паль­то, — гроз­но ба­си­ла По­ли­на Ива­нов­на. — За­тем на поч­ту?— сче­та оп­ла­тишь, а уж по­том от­пра­вишь­ся по это­му ад­ре­су. Там жи­вет моя под­ру­га. Она мне кое-что обе­ща­ла. Да­ма со стран­но­стя­ми — не уди­в­ляй­ся. За­бе­решь па­кет, от­дашь ей день­ги и — в ма­га­зин за яй-ца-ми!

Слег­ка ог­лох­нув от по­с­лед­не­го сло­ва, Се­ме­нов по­плел­ся к вы­хо­ду.

Че­рез час в квар­ти­ре Ва­рень­ки про­зву­чал зво­нок.

— Ну на­ко­нец-то, — ска­за­ла она. — Про­хо­ди­те, са­ди­тесь.

Се­ме­нов по­слуш­но про­шел в ком­на­ту и сел на ука­зан­ное ме­с­то.

— Я ра­бо­таю ак­ва­ре­лью, — пре­ду­пре­ди­ла Ва­рень­ка и ста­ла к моль­бер­ту.

Се­ме­нов на­пряг­ся. “Не­уже­ли По­ли­на ре­ши­ла сде­лать мне сюр­приз ко дню ро­ж­де­ния? Так то­пор­но, в лоб... Впро­чем, это в ее сти­ле”.

— Расс­лабь­тесь, — по­про­си­ла ху­дож­ни­ца.

Се­ме­нов вы­дох­нул, бег­ло ос­мо­т­рел ком­на­ту, ус­та­в­лен­ную на­тюр­мор­та­ми, и ли­цо его про­си­я­ло. Он си­дел в ок­ру­же­нии не­ве­ро­ят­но­го ко­ли­че­ст­ва цве­тов. Здесь бы­ло все: ги­а­цин­ты, нар­цис­сы, ане­мо­ны, фре­зии, тюль­па­ны, фи­ал­ки, ли­лии, за­га­доч­ные стре­ли­ции и про­сто­душ­ные лю­ти­ки...

— Пре­крас­ные ра­бо­ты, — не сдер­жав­шись, ска­зал он. — Про­сто фан­та­сти­че­ские...

— Спа­си­бо, — по­кры­лась неж­ным ру­мян­цем Ва­рень­ка и по­ду­ма­ла: “Ка­кой он ми­лый. А еще го­во­рят, мяс­ни­ки — гру­бые лю­ди”.

Че­рез два ча­са порт­рет был го­тов. С не­го на мир взи­рал ши­ро­ко­пле­чий кра­са­вец с му­же­ст­вен­ным от­кры­тым ли­цом.

— Это я? — уди­вил­ся Се­ме­нов. — Не очень по­хож..

— Я вас так ви­жу, — крот­ко со­об­щи­ла Ва­рень­ка.

— Прав­да?

И они по­смо­т­ре­ли друг на дру­га

дол­гим, не­при­лич­но дол­гим взгля­дом. Се­ме­но­ву за­хо­те­лось сроч­но по­це­ло­вать под­ру­гу же­ны, но здра­вый смысл не дал ему сде­лать это. Ва­рень­ка же в свою оче­редь пы­та­лась спра­вить­ся с бе­ше­ным серд­це­би­е­ни­ем. В ито­ге ни­че­го не про­изош­ло. Се­ме­нов от­дал день­ги, за­мет­но вол­ну­ясь, по­про­щал­ся и, со­в­сем по­за­быв о яй­цах, вер­нул­ся до­мой.

— Вот, — про­тя­нул он же­не порт­рет.                                                         

—Что это? — не­до­вер­чи­во по­ко­си­лась она.

— То, что ты про­си­ла за­брать у под­ру­ги.

— Се­ме­нов, ты в сво­ем уме? — зло­ве­щим ба­сом спро­си­ла По­ли­на Ива­нов­на. — Чей это порт­рет?

— Мой.

— Твой?! — по­доб­но Ме­фи­сто­фе­лю за­хо­хо­та­ла о­на. — Твой! Да здесь му­жик на­ри­со­ван, а не ба­ба в шта­нах. Где ты был, иди­от?!

Се­ме­нов на­звал ад­рес.

— Опять все пе­ре­пу­тал! — взре­ве­ла По­ли­на Ива­нов­на. — И яй­ца, ко­неч­но же, не ку­пил?! Бы­ст­ро воз­вра­щай день­ги!

— Так ведь я их за порт­рет от­дал... — рас­те­рял­ся Се­ме­нов.

Скан­дал был гран­ди­оз­ным. Три­ж­ды су­п­ру­га пы­та­лась ра­зо­рвать в кло­чья порт­рет, и три­ж­ды Се­ме­нов ка­ким-то чу­дом спа­сал его, про­яв­ляя не­свой­ст­вен­ный ра­нее ге­ро­изм. Стра­сти утих­ли да­ле­ко за пол­ночь. По­ли­на Ива­нов­на, на­кру­тив жид­кие ло­ко­ны на же­лез­ные би­гу­ди, лег­ла спать, Се­ме­нов же за­крыл­ся в кух­не и, не­от­рыв­но гля­дя на порт­рет, шеп­тал: “Она ме­ня так ви­дит...”

На­у­т­ро слу­чи­лось

не­ожи­дан­ное. Впер­вые за две­на­д­цать лет су­п­ру­же­ской жиз­ни Се­ме­нов от­ка­зал­ся ид­ти в ма­га­зин, пред­поч­тя это­му скуч­но­му за­ня­тию ис­сле­до­ва­тель­скую ра­бо­ту. Порт­рет он по­ве­сил на про­ти­во­по­лож­ную от сто­ла сте­ну ря­дом с зер­ка­лом и ка­ж­дый раз, под­ни­мая го­ло­ву, не­воль­но срав­ни­вал ко­пию с ори­ги­на­лом. А по­том про­изош­ло со­в­сем уж не­во­об­ра­зи­мое. В день зар­пла­ты Се­ме­нов не от­дал же­не все до ко­пей­ки, как это бы­ло рань­ше, а по­шел в уни­вер­маг, ку­пил се­бе но­вый ко­с­тюм, бо­тин­ки, гор­шок с гор­тен­зи­ей и от­пра­вил­ся по ад­ре­су ми­лой ху­дож­ни­цы.

— Это вы? — об­ра­до­ва­лась она.

— Вы те­перь со­в­сем та­кой, ка­ким я вас ви­де­ла... Че­рез год они по­же­ни­лись. Еще че­рез пол­то­ра Се­ме­нов сде­лал свое от­кры­тие, о ко­то­ром уз­нал весь бо­та­ниче­ский мир. Его да­же на­гра­ди­ли пре­ми­ей и по­ка­за­ли в но­во­стях. Ва­рень­ка си­де­ла пе­ред те­ле­ви­зо­ром и, гля­дя на лю­би­мо­го, ти­хо гор­ди­лась им.

А в это вре­мя на дру­гом кон­це

го­ро­да груз­ная да­ма в крас­ном ха­ла­те с ог­не­ды­ша­щим дра­ко­ном на спи­не мрач­но смо­т­ре­ла на эк­ран и ду­ма­ла: вот ведь как не­спра­вед­ли­во уст­ро­е­на?жизнь. Ты его, мож­но ска­зать, растишь, вос­пи­ты­ва­ешь, уму-ра­зу­му учишь, а де­неж­ки дру­гой до­с­та­ют­ся. Ни за что ни про что..

                                                                                                  Алла Сницар (Женский журнал"Натали")   .

                                                                                            Кстати.., читайте  журнал ,прям, в Инете..- интересно!))

Она была сама чистота. Её, сидящую в кресле у окна, вечером заваливали кучей грязного белья, утром которое оказывалось чистым, выглаженным и накрахмаленным, пахнущим фиалками.
Она принесла недолгое , но и не даровое, как скоро выяснилось, счастье Крашенинниковым :кто-то неизвестный бросал в почтовый ящик выигрышные лотерейные билеты. Краша на работе повысили. Сын только раз, когда ему исполнилось семь спросил отца:
- Папа, а что между вами было?
- М-м-м-м... Н-ничего не было...
Это не так. Надя была первой любовью Краша, они вместе работали, в одной комнате чертили что-то пошедшее в металлолом в начале бедовых 1990-х. Она хромала- может быть, это остановило Краша.
В кабинете напротив сидел начальник. Он там остался поныне. Ликом почернел, руки и ноги его почему-то растут суставами как пырей. Ноги уже упираются в стену, а руки свисают, тянутся по ежёдневно мытому невидимой уборщицей паркету, ладонями вверх к просто выбеленному потолку.
Он когда-то работал в этом НИИ в центре Симферополя, а теперь по субботам ходил на собрания неформального кружка без устава, программной цели, прочей бумажной мишуры и даже без названия. Более того, участниками действа строго возбранялось говорить друг с дружкой, обмениваться какой-либо инфой, да еще, в особенность строго- касаться друг дружки.Преступники, не сразу- вначале им становилось плохи и требовалось покаяние деньгами главному, постом, уединением дома- то есть, нераскаявшиеся оступники бесследно исчезали, их никто не разыскивал, не погребал, не оплакивал, только самые близкие люди долго, по-скорпионьи, хранили память о пропавших: они снились живым ,сидящие в пустых и прохладных старомодных кабинетах, похожих на больничные палаты, за канцелярскими столами, будто восковые, совсем не изменившиеся, застывшие навеки где-то, но где же? поблизости.
Главный, так его звали за глаза, нет- исключительно про себя, даже не шёпотом, тридцатилетний лысый толстячок-коротышка, бывший детдомовец-сирота, служил где-то вахтёром, занимал комнату без окон в общежитии на окраине, где-то на Маршала Жукова, куда раз в полчаса ходила маршрутка, комнату три на три метра, в дверь которой врезал было стеклянное окошко 20 на 20 сантиметров, после чего комендант распорядился вывинтить лампочку в коридоре напротив. Жилец был бодр и выглядел несколько младше своих лет, не маньяк, не вампир, в порочащих связях не замечен. Он доставал из-за ворота вилку на длинном чёрном кабеле и втыкал её в действующую розетку. Глаза его горели пуще кошачьих: до утра или до вечера- как когда смена- лежа на пружинной кроватке, жилец читал одну-единственную книгу, какую же? больше книг в комнате без окон не водилось.
Люди собирались к девяти по субботам, лысый шествовал к проходной впереди всех, он двумя руками отворял стеклянную, тяжёлую как надгробье дверь ,семенил к стойке и ,привстав на цыпочки, молча совал вахтёрше пару-тройку мятых мелких банкнот- та, потупив свиной взгляд в дешёвых очках, доставала связку, почему не один? ключей. На шестой, верхний этаж добирались на лифте группами, причём главный садился один и последним. Он сам отворял комнату 666.
Все по очереди, прижимая к задницам канцелярские стулья, семенили к главному, восседавшему за длинным столом у окна, одна створка всегда, в любую погоду, была распахнута. Розовая, лёгкая и долгая занавеска то соблазнительно пузырилась и, стремительно поддавшись порыву невидимого ветра, надувалась прозрачным колоколом, то -но уже медленно и недовольно,- снова обречённо замерев в недолгом ожидании, опадала. Прихожане молча садились напротив, доставали из за пазух особые, скроенные и сшитые из серой в зелёную полоску фланели самим главным мешочки, вытряхивали оттуда "беды и горести" на стол. Записки ,накануне сунутые в кисеты, чудесным образом сыпались на лакированную столешницу подсолнуховой шелухой, скрепками, пластмассовыми колпачками и обрезками ногтей. Главный брезгливо смахивал их в чёрную пластмассовую корзину-образину, которую затем, в понедельник, чистила невидимая уборщица. Он что-то шептал, гладил дрожащие, заплаканные лица, трогал плечи, груди, загривки... Исповедь длилась минут десять, но бывали исключения. Однажды главный ласковым своим щенячьим, но и сверлящим, острым- тоже взглядом заставил Краша дрожать полчаса. Сзади нервно ёрзали стулья. Краш слышал кашель и сопение неизвестных своих коллег. Он только успел подумать: "Это же мой НИИ... Это должно случиться", как сирота, не погладив его, молча сунул ему в левую ладонь жёлтый ключ с номером 691. "Это же мой ключ..."
На своём месте сидела Надя. Она не изменилась, а Краш постарел на десять лет. Она не дышала и не жила, но тело её оставалось тёплым. Лицо её было как и прежде всегда-  ухоженным. Краш метнулся вон. Он успел заметить в соседнем, без дверей, покое начальника, чья трёхметровая рука простиралась вдаль по паркету. Краш, сдерживая утробный вой, пронёсся лестницей вниз. Он успел метнуть ключ дверей старенькой вахтёрше и поддать плечом тяжёлую как асфальтовый каток дверь.........................
Краш взял трёхдневный отпуск чтоб всё уладить. С женой он договорился подозрительно легко:
- Понимаешь, мы когда-то просто дружили...
- Поняла.
- Она не жива, но...
- Да, она не требует ухода.
- А...?
- Подруга кстати рассказала мне свой странный сон. Коленька, это счастье! ты понял? Сча-стье-е-е-е...
С директрисой НИИ удалось договориться даром:
- Я Крашенинников...
- Да, пожалуйста, приезжайте, забирайте свою Надю. Мы очень рады, и за вас -тоже.
Левая ступня Нади была обута в обычный, не ортопедический сапог!
Каждый вечер супруги раздевали живую куклу, клали пораньше её к себе в кровать.
Затем до полуночи поочерёдно поодиночке удалялись на кухню пить кофе...
Надя однажды бесследно исчезла. В комнате ещё долго витал аромат фиалки.
В тот же день Краш разбился на машине. Утром, когда Крашенинниковы были вне себя от пропажи, им позвонил Осленко:
- Краш, это Осёл. Поехали в Феодосию: там тачку дёшево купим: наверно, ворованная, на запчасти...
Пришлось ехать в субботу.
В девять утра они врезались в акацию.
Осленко, он не пострадал, передал мне кисет с записками погибшего: "Сочини, Мемет, чего-нибудь, только не привирай! И на блог свой выдай ,я непременно ознакомлюсь".
Через неделю после похорон вдова Краша зачем-то позвонила в НИИ:
- Ах, вы вдова...?
- Да, я...
- Кем вам приходилась Надя?
- Да никем. Она- первая любовь моего покойного...
- А-а.
- ...............?
- Надя у нас.
И бросили трубку.
Вдова солгала: Надя была ,то есть стала было и её первой любовью!
Но было поздно: настоящая любовь не терпит даже мимолётной, ради сохранения собственного лица лжи.
Этот рассказ ещё и о том, что счастье требует платы, а даровое счастье грозит страшной, даже смертельной расплатой. Вот как. Всё.

Терджиман Кырымлы
г. Акмесджит (Симферополь), 02.12.2009 г.

Я никогда не любила осень…

Весну – да. Весна - мое любимое время года. Весной просыпается природа, мир становится ярче и красочней, на лицах людей появляются улыбки, а в душе новые надежды. И радуется глаз. Глаза женщины загораются, когда она видит легкие воздушные платья, выставленные в витрине модного французского  бутика, а в соседней – подходящие туфельки и сумку. Глаза мужчины, когда он, вдруг разом проснувшись от зимней спячки, обнаруживает вокруг восхитительные декольте, короткие юбки и длинные ноги…

Или вот лето… Великолепное время года. Время для путешествий, встреч с друзьями под гитару, пикников, романтических свиданий, танцев на пляже до утра. И если весной чувства пробуждаются, то летом от страсти порой искрится воздух…

Ну, или на крайний случай зима. Но только если она не серо-мокро-унылая, а морозная и снежная. Вся такая невинно красивая в белом наряде и такая удивительно сказочная в мерцании гирлянд и отражении елочных шаров, пахнущая хвоей и мандаринами. А еще дарящая надежду на исполнение желаний, загаданных в новогоднюю ночь, вселяющая уверенность, что в новом году обязательно всё будет хорошо…

А что осень? Серая, унылая пора. По небу тоскливо плывут серые облака, моросящий дождь делает нас заложниками дома, а эти туманы… От них только головная боль… Так я думала всегда, но этой осенью случилось чудо.

 

Осень выдалась удивительная.

Сентябрь был восхитительным продолжением лета, а может даже и лучше. Он был не таким жарким, более мягким и таким удивительно солнечным. Мы часто гуляли у моря, мечтали о дальних краях, плавали наперегонки, а потом быстро выбегали из воды, заворачивались в одно большое полотенце и грелись о тело друг друга. А потом пили чай в пляжном кафе, любовались закатом и играли в игру: отгадай, куда улетают птицы…

Октябрь был золотым. И казалось, сама природа устроила удивительно по своей красоте соревнование. Каждое дерево пыталось привлечь внимание именно к себе. Своей окраской, листвой, шорохом. Листья, такие удивительные: красные, желтые, бордовые, оранжевые и немного зеленых. И даже дожди и туманы были красивыми. Когда дождь барабанил в окно, так хорошо было сидеть дома, укутавшись в плед и читать книгу. А потом приходил Он с чашкой горячего чая с медом. Пока я пила его, он нежно массировал мне ступни, а когда я ставила чашку на прикроватную тумбочку, начинал щекотать. Я вырывалась и хохотала, хватала его за руки, а потом мы упоенно целовались. И вот уже вместе оказывались под пледом… А дождь все барабанил в окно. А эти туманы. Я только теперь полюбила туманы. Они так таинственны и романтичны в свете вечерних фонарей, так мистически прекрасны…

А потом наступил ноябрь. Он был как никогда теплым. Казалось, солнце не спешило в спячку, оно щедро дарило свое тепло, и может от этого настроение было немного весенним. Деревья теряли свою листву, и земля была удивительно прекрасна.

Мы шли за руки по осеннему парку, листья шуршали под ногами, где-то невдалеке слышны были крики птиц, а наглые белки чуть ли не из-под ног выхватывали и уносили в свои тайники орехи. Нам казалось, что мы одни на целом свете и что именно для нашего романа природа создала идеальные декорации. И было так хорошо. А потом он сказал мне: «Закрой глаза, дай мне руку и иди за мной.» Я аккуратно ступала по мягким листьям. Моя рука в его руке, он нежно сжимал мои пальцы. Я чувствовала только тепло солнца на моих закрытых веках, а еще удивительное счастье от осознания того, что наконец-то в моей жизни появился человек, которому я могу полностью доверять, рядом с которым я в полной безопасности. Мы остановились. Он поцеловал меня нежно в губы, и я открыла глаза. Мы стояли на самой красивой поляне из всех, которые я когда-либо видела в своей жизни. На поляне, покрытой ковром из желтых листьев. Он стоял рядом со мной, держал меня за руки и улыбаясь спросил: «И что, ты до сих пор будешь утверждать, что осень некрасива? Ты посмотри на нее: она ведь похожа на тебя. Она также переменчива, как ты. Иногда грустна, иногда в слезах, но чаще всего теплая и нежная, ласковая и добрая, а еще такая же рыжая…»

Я посмотрела в его глаза и сказала: «А еще она, так же как и я, любит дарить любовь тем, кто ее любит.» Я притянула его к себе, обняла и поцеловала. От него пахло солнцем, осенью и моим любимым Dolce&Gabbana. Этот запах сводил меня с ума. И еще его зеленые глаза. «Я люблю тебя, люблю осень, а еще люблю, когда ты меня любишь». Я снова посмотрела пристально в его глаза, нежно провела пальцем по губам и поцеловала. Во мне уже полыхал огонь. Мой взгляд был полон желания, мой поцелуй полон страсти. Он обнял меня еще крепче. Его губы искали то мочку уха, то шею. Его руки под курткой искали мое тело. Он уже успел изучить меня, изучить мое тело. И тело мое отвечало ему взаимностью. Оно больше не подчинялось мне, в голове было только одно: «Хочу!» Мы целовались до истомы в губах, наши руки судорожно искали те заветные места на теле другого, которые так кричали «хочу», которые так требовали нежности, которые так отзывчиво отвечали на ласки. А потом мы упали на ковер из желтых листьев… Осень, такая теплая, нежная, ласковая, заботливая, красивая окружила нас своей тайной, погрузила как в туман в пучину страсти, заколдовала чарами любви…

Потом мы еще долго лежали на ковре из желтых листьев, вглядываясь в проплывающие по голубому небу облака, вслушиваясь в крики пролетающих птиц и наслаждаясь теплом осеннего солнца…

 

 

Ну вот и все. Ушел. Все закончилось.

А она брела по городу и думала почему так бывает - двое живут одной жизнью, а потом как лезвием - и... У него теперь две жизни: одна "старая" - это та, которая с ней, а другая новая. А что осталось у нее? Ничего. Нет новой, нет. И старой жизни нет - ее забрали, он забрал с собой.

Осень. Мост. Слезы капают, но не долетают до воды, растворяются в тумане. Еще подумалось... а ведь  город - как спрут, у него нет легких, только жабры, чтобы дышать в том болоте, которое создали люди...

Мы ждем, надеемся, верим... Колечко с маленьким камешком упало в воду. Ей тоже туда.

Что-то дотронулось до ее ноги. Большая черная собака смотрела  в глаза. Просто смотрела, будто понимала. Вдруг все перевернулось в душе. "Идем" - сказала она собаке .

По ночному городу шли женщина и собака. Им не было дела до машин и редких прохожих. Они шли домой.

- Какой, по-вашему, самый важный религиозный вопрос? - спросил Мастер.

Тотчас посыпалось:

- Существует ли Бог?

- Кто такой Бог?

- Что такое путь к Богу?

- Есть ли жизнь после смерти?

- Все это не то, - отмахнулся Учитель. - Самый важный вопрос - "кто я?".

Ученики поняли, на что он намекал, когда нечаянно услышали, как он спрашивает
проповедника:

- Значит, вы говорите, что после смерти ваша душа будет в раю?

-Да.

- А тело будет в могиле?

- Да.

- А где же, позвольте спросить, будете вы?

А вы бы как ответили?

Рамачандра (воплощение Бога) однажды спросил своего великого сподвижника Ханумана:

— Сын мой, в каком отношении ты рассматриваешь меня?

Сподвижник отвечал:

—Когда я думаю о себе, как о воплощённом, я — Твой слуга, и Ты — мой Господин.
Когда я думаю о себе, как о дживе (т.е. высшем «Я»), я — Твоя часть, и Ты — Всеобщее Целое.
Но когда я думаю о себе, как об Атмане, то я с Тобой — одно.
Тогда я чувствую, что я — это Ты, а Ты — это я.

… каждое утро одно и то же. Выйдешь пораньше - приходишь на работу чуть свет, а подходящие чуть позже коллеги ёрничают: «А ты вообще домой ходила или так с вечера тут и сидишь?...» Выйдешь вовремя - стоишь бесконечно на остановке. И не то, чтобы транспорта не было, просто все маршрутки такие переполненные, что надо не уважать себя, чтобы туда лезть. Ведь потом в скрюченном состоянии или на одной ноге, держа сумку почти в зубах будешь стоять на протяжении всего пути на работу… Тем более, что чаще всего едешь вместо 20 минут вдвое дольше из-за тянучек и пробок. Но ехать всё равно надо, и как только появляется нечто, где я вижу просвет, соответствующий моей фигуре, я решительно направляюсь вовнутрь.

Сегодня мне повезло. Как только я подошла к остановке, сразу же подъехала маршрутка. И она даже не была слишком полной! Я встала напротив двери, одела наушники, включила МР3. Ну не могу я без музыки, а «Народное радио» водителя меня ну уж никак не устраивает. Как говорит народная мудрость – у вас своя свадьба, а у меня своя… Мы доехали до следующей остановки. Маршрутка гостеприимно открыла двери, и – народу прибавилось! Как же я не люблю, когда кто-то вторгается в мое личное пространство, когда слишком близко подходит, когда стоит над головой, дышит в затылок… Но это общественный транспорт, тут ничего не поделаешь. Хоть бы доехать побыстрее! Но не тут-то было! Сегодня наверное все машины города договорились ехать в мое время, в моем направлении, по моей дороге! Тянучка образовалась ещё та!!! Мы почти не двигались. Да, это надолго. Тут поможет только одно! Я закрываю глаза, включаю погромче музыку и пытаюсь сбежать в свой мир. Чудная медленная композиция U2 помогает мне в этом. Она уносит меня в мир музыки, гармонии, совершенства. Тут так прекрасно, что забываешь обо всём. Мир, полный фантазий и тайн…

Вдруг маршрутка дернулась, от падения на других меня спасает чья-то рука, вовремя ухватившая меня за талию. Я открываю глаза. Прямо на меня смотрят серо-зеленые глаза обладателя руки на моей спине.

- Извините…

Его рука чуть дольше положенного задержалась на моей талии, а его взгляд чуть дольше положенного на моем лице.

Я вынимаю один наушник

- Да нет, ничего, Вы ведь меня спасли

- Всегда к Вашим услугам

Приятная улыбка, хитринка в глазах. Я тоже дарю ему улыбку. Больше сказать нечего. Ведь не скажешь: «Молодой человек, Вы очень симпатичны, я хотела бы с Вами познакомиться» А потому остаётся только смотреть. В серо-зеленые глаза. На лицо, на темные курчавые волосы… Очень привлекательный мужчина… Мы стоим и смотрим друг на друга. Время от времени кто-то из нас отводит взгляд, но потом взгляды снова встречаются. В них интерес, любопытство и что-то еще, что невозможно описать словами. Но что так чувствуется и буквально электризует окружающую обстановку. Ах, это волшебство первого знакомства, когда встречаются только глаза, когда о человеке ты знаешь только то, что говорят тебе о нем его глаза. А еще эта музыка в наушниках… Как по заказу - медленная, мелодичная и романтичная песня. Под такую музыку можно думать лишь о том, как прижаться всем телом к партнеру в танце… И этот мужчина рядом со мной, его тело так предательски близко, так соблазняющее опасно. И запах его туалетной воды. Свежий и легкий, но оттого еще более дурманящий… Он так близко. И эти глаза… Маршрутка медленно въезжает под мост и останавливается. Над нами стук колес проезжающего поезда, а вокруг полумрак. Его лицо уже так близко, его глаза смотрят в упор, они одновременно спрашивают разрешения и требуют подчинения, его приоткрытые губы уже почти рядом с моими…

Маршрутка резко тормозит. Я открываю глаза. Передо мной стоит обыкновенный, ничем не примечательный студент. В ушах у него наушники, но слушал он явно не ту музыку…

Поезд Берлин – Одесса тронулся… Он медленно покидал самый современный вокзал в Европе. За окнами уже начинало смеркаться. Чудесный июльский вечер пятницы тихо опускался на Берлин.

В поезде царила суета. Пассажиры искали и занимали места в 3х-местных купе, знакомились с соседями на ближайшие полутора суток, пытались пристроить свой многочисленный багаж, переодевались в то, что поудобней. Одним словом – располагались.

Я стояла у открытого окна и прощалась с Берлином. Поезд как по моей особой просьбе ехал медленно, предоставляя возможность еще раз во всей красе увидеть Берлин. Набережная Шпрее, уютные летние кафе, кинотеатр под открытым небом, искусственные пляжи… Там, у них, только начиналась все самое интересное! А у меня? Мимо проплывает остров музеев, я последний раз бросаю взгляд через окно поезда и окно музея  Пергамон на античные скульптуры… Фридрихштрасе, Александерплатц… Телебашня шлет последний привет. Поезд чуть набирает ход, потом добирает пассажиров в Берлин - Остбанхоф, и вот уже картинка меняется: за окнами из темноты появляются пригороды Берлина. Я тихо шепчу:

- До свиданья, Берлин.

У меня на глаза выступают слезы. Я пытаюсь не плакать. Я ведь еду домой, но отпуск закончен. Да, я еду домой, но оставляю позади Берлин.

Поезд погружается в темноту. Берлин остался позади, я отрываю взгляд от окна. И только сейчас замечаю, чувствую на себе взгляд. На меня пристально, чуть улыбаясь, смотрит мужчина. Я отвожу глаза, мне сейчас не до этого. Но его взгляд не отпускает меня. Я это чувствую.

Мои соседки по купе все еще что-то раскладывают, живо беседуют, делятся впечатлениями. Им обоим уже явно за 50, и есть о чем поговорить. Из обрывков разговора, долетающих до меня, я узнаю, что одна уже пару лет живет в Германии и едет в «гости», рассказать «своим» о тамошней жизни, к которой так еще и не привыкла. А другая наоборот, была там у дочки и внуков, и теперь едет после «отпуска» домой. Мне не до разговоров, мне комфортней в коридоре.

- Я могу спросить у Вас кое-что?

- Да, конечно…

- Почему Вы так грустны?

Я вытираю остатки слез и пытаюсь повнимательней рассмотреть собеседника. Это конечно же тот самый мужчина, который сверлил меня взглядом до того. Его глаза и сейчас смотрят на меня не отрываясь. Он очень привлекателен, невысокого роста, спортивного телосложения, черная футболка и голубые джинсы выгодно подчеркивают фигуру. Ему хорошо за 40.  У него седые волосы, темные глаза, великолепный загар и соблазнительная улыбка. Если бы я хотела описать его кратко, но метко, то наверное получилось бы так: «Возле меня стоял немецкий Казанова».

- Мой отпуск закончен, я еду домой и покидаю Германию, которую люблю.

- Вы любите Германию? За что? Вечный порядок, постоянные правила, угрюмые лица, жалующиеся на жизнь и цены бюргеры?

 Вот так начался наш разговор. Весьма нестандартно. Украинка, любящая Германию и проводящая отпуск на холодном Балтийском, а не на своем Черном море, и немец, которому поднадоела Германия и едущий в отпуск в Одессу. Такой себе искатель приключений и любитель Восточной Европы.

 Для меня поговорить по-немецки – это всегда пожалуйста, но надо и честь знать. День был длинный. Проснулась я в одном городе, завтракала уже на вокзале другого в скромной привокзальной булочной, поражающей ассортиментом свежей выпечки на любой вкус и дурманящей ароматом кофе. Потом был скорый поезд на Берлин, прогулка по немецкой столице. Я устала и хотела спасть. Не смотря на «детское время», я попрощалась и ушла спать на свою третью, у потолка, полку.

Он был разочарован, но впереди был еще день и еще ночь…

 

На утро я разговорилась с соседками. Милые кумушки конечно же еще вчера заметили разговор с незнакомым немцем и поспешили сообщить, что он еще долго после того, как я уснула, как бы невзначай ходил мимо купе, все время заглядывал в него, поглядывая  наверх, на третью полку.

 Поезд рассекал просторы Польши. Оставались считанные часы до украинской границы. В купе было жарко, беседы соседок о детях, внуках, немецких буднях и ценах в супермаркетах меня не интересовали. Да и чего душой кривить, меня тянуло в коридор. Ведь именно там могла произойти следующая встреча.

А вот и он. Выспавшийся, улыбающийся, просто светящийся от счастья.

- Как спалось?

Разговор не очень клеился. То ли из-за того, что я чувствовала чрезвычайное любопытство соседок, то ли от того, что мыслями сейчас я была где-то далеко… И тут он попросил о помощи. Он уже был пару раз по делам и в Киеве, и в Белоруссии, но русский не знал. Ему надо было купить карточку для мобильного, в Ковеле поезд стоит несколько часов, не могла бы я?... Пограничный и таможенный контроль позади. Сейчас будут менять колеса. Отправляться поезд будет лишь часа через 2-3. У пассажиров на выбор две возможности: или сидеть в душном поезде, или выйти прогуляться…

Мы покидаем поезд. Покупка карточки заняла всего минут 5, и вроде как бы дело сделано. Но здесь уже нет любопытных глаз, ушей, и в принципе ничего не мешает прогуляться. Чудесный летний день. Мы покидаем суету вокзала и находим милое кафе в центре Ковеля с летней террасой в зелени деревьев. На этот раз разговор завязался быстро и просто. Он рассказывает о себе, естественно только самое лучшее. По ходу дела мило и умело интересуется моей жизнью, делает комплименты. Как бы между прочим замечает, что едет в Украину найти жену… Конечно же я ему не верю, но сказанное заинтриговывает. Я умело перевожу разговор на другую тему. Мы мило беседуем, смеемся и шутим, пытаемся произвести друг на друга наилучшее впечатление. Нам хорошо. И вот впереди уже снова виднеется вокзал. И тут, совсем рядом с вокзалом мы видим церковь. В этот субботний день там проходило венчание.

- А ты бы вышла за меня замуж?

- Это предложение?! – кокетливо интересуюсь я…

- Нет, сейчас это было бы глупо, ведь у меня даже кольца нет.

- …

- Но я бы на тебе женился…

И тут мне становится не по себе.

- Хочешь историю?

- Да, конечно.

- Дело в том, что я уже достаточно долгое время одна. Не хочу сейчас вдаваться в лишние и никому не нужные подробности, но недавно я ушла от мужа, любовь была большая, потом такое же большое разочарование, болезненное расставание. Ты прошел через это, поэтому понимаешь, о чем я. Сначала я вообще не хотела ничего знать о мужчинах, но теперь… Я как каждый человек хочу любить и быть любимой, а любовь все не приходит. И все чаще я спрашивала себя: Почему? А ответа все не было. А потому я, вся такая реалистичная и прагматичная, пошла к гадалке. Сначала я должна была выпить кофе (он был ужасен), перевернуть чашку от себя на блюдце и отдать ее женщине. А потом меня пригласили на кухню. Там и сидела гадалка, вернее гадатель, т.к. это был мужчина. Он посмотрел на кофейную гущу, потом на меня, пригласил присесть и взял колоду карт. Нашел среди карт мою и спросил, на какой вопрос я хочу получить ответ. Я спросила прямо, долго ли буду оставаться еще одна, когда появится рядом со мной мужчина, выйду ли я снова замуж. Я сдвинула карты, он разложил их: раз, второй, третий… И вот, наконец, начал говорить. Он рассказал о том, что я рассталась с мужчиной, с которым была долгое время, которого любила и который причинил страдания. Но теперь это все позади. Через пять недель я встречу мужчину своей жизни…И вот вчера эти пять недель истекли.

Я замолчала. Он остолбенел в буквальном смысле этого слова. Потом правда пришел в себя и все еще не веря, спросил:

- Ты что, серьезно?! И ты веришь во все это?!....

- До отхода поезда осталось всего пару минут, пойдем…

Мимо как раз проходили соседи по вагону, они и «спасли» ситуацию.

 Поезд тронулся. Был тихий вечер, за окном проносились поля, деревни, леса. Мы стояли в коридоре совсем рядом, оперевшись локтями на открытое окно,  и смотрели на пролетающие мимо пейзажи. Жаркий воздух и приятный ветер ласкали руки и трепали волосы. Мы просто стояли рядом, молчали и смотрели в окно. И тут наши локти случайно соприкоснулись. Это был как электрический разряд. Он посмотрел на меня

- Отодвинуть руку?

- Нет, не надо…

В вагоне жизнь шла своим ходом. Кто-то ел, кто-то болтал, кто-то все время проходил мимо, чтобы покурить в тамбуре. А мы стояли в коридоре у окна, так близко друг к другу, чувствуя друг друга. Он обнял меня, потом я позволила себя поцеловать. Какое-то время я еще помнила о том, что мы в поезде, что вокруг люди, что я его совсем не знаю… Но было так хорошо. Мне уже давно не было так хорошо!!! И этот теплый вечер, и заходящее солнце, и бескрайние украинские просторы, и симпатичные деревеньки с хатками, телегами и колодцами, и машущие вслед поезду дети.  И это поезд… И этот мужчина рядом…Я никогда не была особо романтична, но тут: Romantik pur! – Сплошная романтика!!!

В реальность меня вернул какой-то вопрос, который задала то ли соседка по купе, то ли проводница. Я мило попрощалась и ушла в купе.

 

Утором, проснувшись и общаясь за кофе с соседками, я узнала, что к «моему милому спутнику» клеилась, причем очень откровенно, какая-то девушка из соседнего купе, но он очень вежливо отшил ее, и та утешилась в компании проводника...

И вот, наконец-то, он проснулся, подошел к моему купе, пожелал доброго утра мне и дамам, сделал им пару комплиментов. Дамы расцвели, и теперь были полностью на его стороне. До приезда в Одессу оставалось два часа. Мы стояли в коридоре и целовались. Весь вагон с любопытством и восхищением смотрел на нас. В вагоне была суета, все ходили туда-сюда, и мы страшно мешали, но никто, никто не сказал и слова. Наоборот: проходя мимо и невольно задевая, а может даже и мешая нам, они говорили с понимающей улыбкой: «Извините»…

Все-таки любовь- чувство волшебное, оно убивает злость, оно делает людей лучше и добрее.

 А потом был Одесский вокзал. Его встречала какая-то знакомая, меня – родственники. Толпа встречающих, приехавших, грузчиков, таксистов и сдающих комнаты разлучила нас. Но не надолго.

На следующий день, в жаркий июльский вечер мы встретились на Дерибасовской…