На портале Книгозавр с разрешения автора опубликован новый текст. Да, название у него именно такое. Рекомендую всем, кто любит читать хорошее и смеяться хорошо.

Юрий Бригадир "Про сиськи"

Написала семнадцатую главу. А обещала Хельге, что, как будет их чуть больше 15-ти, то скину почитать)))

Потому с радостью говорю, что буквально на днях, немного поправив, черновой вариант, Хельга, для тебя выложу и ссылку кину

 

Я никогда не смогу терпеть одиночество. Даже и одну минуту. Даже
мгновение. Наверное ты это знаешь и стараешься быть рядом. Не телом -
мысленно. Я чувствую твое тепло, я глажу твои волосы, провожу рукой по
спине... Ты все такая же - солнечнонеобычная. Настоящая.

Вчера ты схватила меня за руку (было темно... прости, я не сразу понял, что
это ты) и что-то прошептала. Тише обычного. Я забыл твои слова, но
помню как по телу пробежали мурашки. Я сказал: "Спасибо", а ты
улыбнулась (должна была улыбнуться - я верю). Улыбнулась не мне - дождю
за окном, ветру в поле, солнцу за облаками. На утро ты снова ушла, я
знаю, так надо. В моей голове еще долго будет кружиться запах жасмина...

Помнишь 3 июля? Я был в сером твидовом пиджаке, джинсах и кедах на босую ногу.
Твое лицо... на нем была неприкрытая детская улыбка, нелепо украшенная
яркой губной помадой. Мы шли по мосту через реку и ты кидала крекеры в
воду, а чайки, там внизу, вылавливали их и улетали прочь.
Я помню как ты смеялась и я смеялся в ответ. А ночью мы смотрели на звезды...

Ты никогда не говорила о себе. У тебя не было дня
рождения. Но так даже проще - дарить цветы и подарки можно и просто
так. Четвертого я принес тебе лилии, а шестого - георгины.

Я снова и снова вспоминаю наш первый поцелуй. Там, на набережной, у
самого моря (о, как же это банально!). Было холодно, а ты (глупышка)
думала, что на улице всегда лето. Я отдал тебе куртку (всегда хотел так
сделать - как в кино) и прижал к себе. Ты, сама, без всяких раздумий
чмокнула меня в губы. Потом еще. Следущее, что я помню - утро, в меру
холодное, достаточно солнечное и ты - рядом. Искренняя, чистая, самая
настоящая. Ты слушала мелодию (жуткую какафонию) ветра и прибоя. Я
курил "Честер" (ты только скажи - я брошу курить) и смотрел в потолок. В голове
ревел волшебный ураган лю...

Ты ушла в тот день. По-английски - не попрощавшись. По-человечски - оставив записку.
"Живи. Т. - Б."
"Живи. Т. - Б."
"Живи. Т. - Б."
"Живи. Т. - Б."
"Живи. Т. - Б."

Ты ушла, но осталась рядом. Ты приходишь, когда за окном темно и берешь
меня за руку. Я не вижу тебя, но знаю , чувтсвую, что смотришь в мои
глаза, читаешь по ним. Иногда улыбаешься.


-Александр Петрович, время.
-Да, да, Сережа, уже иду.
Они прошли прямо по коридору и свернули направо. Вечернее эхо шагов
разнеслось по всему этажу. Аутисты или уже уснули или делали вид,
что спят, только палате № 3 (на самом деле обычной маленькой комнатушке на
одного) сидел парень без имени, молодой и, наверное, красивый. Вот
только седина у правого виска казалась нелепой и смешной. Он неподвижно
сидел на кровати, сложив руки на коленях, а взглядом сверлил стену
напротив.

Его губы едва заметно шевелились, а на щеке красовался след от губной помады.

Утро. Такое нежное и по-детскому сладкое. Щепотка безмятежности, горсть
невинности...  Ты лежала с приоткрытыми глазами, на губах играла едва
уловимая, призрачная улыбка. Ты слушала песню ветра, тебе одной
понятную музыку прибоя.
Я пытался поступить так же, но песня была лишь диким воем, а прибой оставался
лишь бессмысленным шумом.
"Мы слишком разные." - повторял я себе.
- Нас нет. - говорила ты, будто читая мои мысли. - Есть закаты и есть
рассветы. Есть дождь и есть песок. А мы - лишь отпечатки ног на этом
песке. И жить нам - до следующего дождя.
Какие же все таки глупости вертелись в твоей голове. Вырывались из
твоих сладких губ и разносились эхом по округе. Странно. Ты говорила
совсем тихо.

Хрупкая, ты умела выглядеть сильной, оставаясь при этом беззащитной. Я
видел (скрытые браслетами) раны у тебя на руках и боялся, что появятся
новые. Я берег тебя как мог. Дорожил тобой.

- Зеленое или красное?
- Красное. - говорил я, зная, что выберешь зеленое.
Ты купила то платье и не снимала его три дня. Какая же ты смешная.

Я помню, как мы познакомились. Лил дождь, а ты сидела на тротуаре и
зачаровано смотрела в лужу. Я, кажется, говорил по телефону и вовсе не
заметил тебя, перецепился и шлепнулся на асфальт. До этого я не слышал такого
звонкого, искреннего смеха. Невольно, я тоже засмеялся. В тот момент
(скорее всего именно тогда, но я не уверен) я в тебя влю...

- Как тебя зовут. - спросил я. Возможно ты меня не услышала - громыхая
прицепом промчался грузовик.- Как тебя зовут?
- Тео.
Я сказал тебе свое имя и ты снова рассмеялась. Неужели оно нелепое?!

Ты любила читать стихи и бегать босиком по улице (по полям, горам).
Каким-то чудом не словив ни одной колючки или стеклышка. Я же ловил,
видимо, за нас двоих.

У тебя безумно глубокие голубые глаза. Небо по сравнению с ними плоское
и серое, даже в солнечный день. Ты любила заглядывать в мои и читать по
ним мысли. Возможно всю мою суть. Ты не любила говорить. Больше
слушать... Слушать не только людей. Слушать весь мир. Он нашептывал
тебе все свои секреты и ты улыбалась. А иногда и смеялась, как тогда,
при нашей встрече. В такие мгновения сердце готово было вырваться из
груди. Как же я тебя лю...

Это было дивное утро. Светлое и прохладное. Последнее. Ты слушала ветер
и улыбалась... Наверное, мне не стоило моргать, если я не спал, или просыпаться,
если спал... Ты исчезла мгновенно. Возможно, тебя унес ветер. Осталась лишь смятая
постель, боль в груди и записка в столе:

"Живи. Т. - Б."

Я кричал в небо. Вопил сквозь слезы: "Неужели так трудно было уйти
по-людски?! Так сложно было написать что-то более стоящее?! Что-то в
память. Мне ведь чуть-чуть осталось!"
Я впервые плакал.

Тео, теперь, спустя время, я все понял. И благодарен тебе. Врачи
пожимают плечами и поздравляют меня. Говорят, что такого не встречали и
рак на этой стадии не излечим. И все же... Теперь я прекрасно понимаю
ту записку и нет для меня ничего более важного в жизни чем она:

"Живи. Тео - Бог."

Блонди написало рассказ. Сейчас он висит на Самиздате, а когда поправлю немножко еще, то повешу в библиотеку портала Книгозавр.

Сенька и Сонечка

Человек творческий сегодня, вчера, завтра, всегда – это неутомимый романтик, одиноко бредущий своей дорогой. Осенний неприветливый ветер треплет полы его потертого плаща, явно одетого не по погоде.  В руках он бережно несет превосходной работы портрет девушки. Лик посетившей Музы? Случайно схваченный в толпе образ? Идеал вселенской красоты?  Ради его завершения он сидел долгие ночи при свете свечей, ради работы красками высокого качества он отказывал себе во многих удовольствиях. На губах художника промелькнула еле заметная улыбка. Такая бывает у людей, которые довольны выполненной работой. За спиной раздался стук копыт. Эскорт из городских повес и прожигателей жизни ехал в соседнее имение на праздничный прием. «Господа, не кажется ли вам, что эта картина достойно украсила бы гостиную хозяйки? Ах, какой чудесный сюрприз получится! Эй, человек, что ты хочешь за работу?»

Художник, не сбавляя шага, отвечал: «Картина не продается».

«Как же так?» - раздается в толпе среди смеха и песен. «Да чтобы вещь и не продавалась? Нет ничего во всей округе, чтобы я, да и не мог себе позволить!» «Человек, мой князь жалует тебе кошель серебра» «Картина не продается» - художник решительно поправил ремень сумки. Смолкла лютня. Прекратилось шутовство. В толпе подымается шепот. «Замечательная работа. Девушка словно светится» «Полотно как будто живое. Вы согласны?» «Знакомые до боли глаза. И такая манящая улыбка»

Интерес к картине нарастал. Сопровождаемый восторженными отзывами и вздохами, художник выбрался из толпы. Вдогонку ему слуга в отчаянии прокричал совершенно баснословную сумму. Неужели они, несведущие гуляки, готовы потратиться? Неужели красота и в самом деле стоит таких денег? Он в нерешительности остановился.

«Скажи, князь. Эта девушка для тебя многое значит?» «Больше жизни. Я буду искать земной образ этой красоты» Отчасти искренне… Вздохнув, художник бережно передает картину всаднику и идет дальше. «А деньги! Деньги же возьми!» - кричали из толпы. Он уже их не слышал. Воспоминания о работе согревали душу. Он помнит каждый штрих, каждое прикосновение кисти к холсту. Образ девушки стоял перед глазами, танцевал в пламени свечей.  Художник запахнул полы тонкого потертого плаща и увереннее зашагал в круговороте осенних листьев.

 

Дорогая Веда Конг, я никогда не писала писем актерам, актрисам или певцам. Я даже открыток не покупала в киосках, когда была совсем еще школьницей и только открытки и продавались в киосках Союзпечати. Только об одной открытке я мечтала тогда - чтоб на ней - высокая блондинка с удивительной прической и в фантастическом платье. Которую увидел и написал в своем романе Иван Ефремов. Не было такой открытки. А другие - не нужны.

А потом я стала старше, дорогая Джулия Ламберт, и помню, как родители, ставя фильму золотой знак качества, говорили друг другу "там Вия Артмане играет!"... И усаживались перед телевизором, предвкушая удовольствие.

Продолжить чтение...

Написался рассказ. Думался давно уже и даже половинка его написалась пару лет назад. И я ее забраковала. А на днях все-таки пришел, стукнулся и написался. Боялась, вдруг совсем переспел, забродил и скис. Но, вроде бы, нет.

Буду править, потому выложен пока что только на СИ. Чтоб не гоняться потом за блохами по трем ресурсам.

ВСЕ ВКЛЮЧЕНО

  На последнем, медленном полушаге к зеркалу она остановилась. Пальцы расслабились, меховое манто, нежное и невесомое, с ласкающей кожу подкладкой, выскользнуло, тронуло в движении кончиками длинных ворсинок бедро и пало на вощеный паркет. А больше на изгибистой, совершенной фигуре ничего и не было. Лишь облако волос мерцало, стекая пушистой водой на полные груди, и края прядей щекотнули талию, когда повернулась, - посмотреть в профиль. Подтянут ли живот, не провисла ли грудь. Подтянут. Не провисла, - сказало ленивое солнце и потрогало кожу теплыми пальцами.

     - Стоп!

    Валерия дернулась, метнулась ко рту рукой, короткими пальцами по уголкам губ. Казалось, слюна там. Но сухо. И хочется пить. Она заворочалась в кресле, нащупала ногой приступку, попробовала встать. Ухватилась за поручень кресла.

    Лян смотрел, равнодушно как бы, но злорадство скакало, дрожало, как коленки этой... носорожихи, вспомнил он виденную вчера передачу. И стал следить глазами, как туп-туп-туп короткими ногами в серых чулках, подрезанных белым халатом по колено, клиентка забегала по комнате, проверяя все углы и закоулки.

    - Здесь что? А здесь?

читать дальше

Предыдущие части, коль интересно -

Первая часть

Вторая часть

Третья часть

15

Семеро шли по  вертолётной площадке навстречу ветру. Огненные волосы любовницы
Карлы Бруни уподобляли её голову гигантскому костру инквизиций, на который
взошла очередная ведьма. В роли ведьмы выступала аляповатая заколка,
поддерживавшая жалкий клочок волос на затылке. Еще одно грубое прикосновение
ветра - и ведьма лишится жизни, - подумал Коффи Аннан, разглядывая свою
прибывшую армию в армейский бинокль, - и воспарит над миром, над огнём её
 чёрная, вымазанная в саже душа,  и будет мыкаться и стучать во врата рая, мол,
пострадала ни за что, впустите, но откроет ей дверь в райские кущи никакой не
апостол Пётр, а его святейшество главный инквизитор."Обман. Везде обман, -
заскулит пропащая душа, и ринется в ад, а там - Бог.

[ Читать дальше ]
 

первая часть

вторая часть

11

Во  львовской кавьярне "Кофе Аннан" было не протолкнуться.  Как и все львовские кавьярни, эта состояла из четырёх столиков, двенадцати стульев и одного прилавка, у которого бдел полупотный кофемейкер. Секретный агент вошел незамеченным, но как только поздоровался по-русски, сразу был выведен на чистую воду.

- Кофє, уважаємий, - нарочито коверкая слова, ответствовал ему полупотный кофемейкер, - можетє випіть нєдалєко. Отсюдова пятьсот семьдєсят кіломєтров. У нас є тільки кава.

Собравшиеся любители кавы синхронно оторвались от своих напитков и устроили заприлавочному патриоту громовую овацию с улюлюканьем. Когда овации стихли, улюлюканья тоже сошли на нет. Все сели и продолжили любить «каву».

[ Читать дальше ]