хочу сюди!
 

Марина

45 років, діва, познайомиться з хлопцем у віці 37-49 років

Замітки з міткою «my poetry»

Сакральный солнца поцелуй

Сакральный солнца поцелуй,
Что в утра самой сладкой дрёме
Скользит по балюстраде струй
Воспоминаньем об Атоне.

***

Не пишет здесь, может, ленивый,
Молчит разве только больной,
Но вместо скрипичных разливов – 
Стенанье гармошки губной,

На что нам избитые рифмы?
Зачем нам анапест и ямб?
Когда мудрецом прозорливым
В неволю сырых страшных ям

Глядит белокурое солнце
Друидским святейшим жрецом,
И жжет лицо стыд, словно стронций.
И чувствуешь просто лжецом

За пляшущих, словно шут, строки,
За фальшь потрясаемых лир,
Когда осуждающе-строго
Лучи в окно шлет Король Лир,

Георгий несется незримо
Вонзив в синю высь остриё,
И свет, пущенный Гавриилом,
Священной вползает змеёй,

И как-то неловко за слово,
Что полнит поспешный катрен,
И кажется очень кондовым
Рисунок «эпических» тем,

И греет в молчащем эфире
Игриво-воздушное «Цём!»,
Придя поле нижнего мира
Засеять. Отнюдь, не жнецом.

Лондон – Стратфорд на Эйвоне

Бессоница, Гомер, тугие паруса...
Я список кораблей прочел до середины...
О.Мандельштам


Истории писаны дегтем и кровью
Не катят девятых валов к изголовью,
Придавлен каменьем неверия в чудо
Читать кораблей список просто не буду,

Ах, игры с фортуной, девицей капризной,
Ах, Лондон, мерило усталости в жизни,
Вдруг стало заметно в период метелей
Не греют стихи, разговоры и эли,

И блекнут арабски узоры метафор,
Герои теряются средь винных амфор,
И медленно, в тень отступив, умолкают
Отелло, Макбет, Юлий Цезарь и Каин,

Зато так прелестно над старой каретой
Сирень распрямит полусонные ветви,
И плещет в ладони пред трав Мельпоменой
Неспешна речушка – мелеющий Эйвон,

Отбросив эзоповы все недомолвки
Карета и жизнь припустила под горку,
Все ближе часовня и рынок, сараи,
Где сонный родной Стратфорд не ожидает.

Странная игра

Какая странная игра…
Недвижимы, застыли плёсы
Словно людей и нету вовсе
Чтоб рябью их зерцало бить.

Пора, мой юный друг, пора,
Ржаным ломтем черствеют вёсны,
Что оставляешь ты на после?
Ты слышишь, колокол звенит?

Бессмертья бьют колокола
Среди иллюзий и коллизий,
Усталость клонит башню в Пизе
И остывает жар ланит.

Что наше сердце холодит?
То третий глаз смежает веки
И страсть Монтекки к Капулетти
Вновь превращается в гранит.

Пусть жажда жизни бередит
В борделях, барах и аптеках,
Искусство, наш извечный лекарь,
Что может? Руки разводить.

2003

...ведь в английском шестнадцать времён

Не попадаю в стремена,
А также в слог, размер и рифму,
И в такт всем новомодных ритмам,
Что крутит нам диджей Брахман,

Не понимаю смысла слов
И пользы от нравоучений,
И тЁмно для меня значенье
Намеков судеб и волхвов,

Не успеваю быстро жить,
И быстро спать не успеваю,
Мне все сдается, что по краю
Ведет от кукловода нить,

Я распадаюсь на тома
Стихов, что не проникнут в люди,
Как говорит учитель Джуди
«Не попадаешь в времена!»

Воздух Первых Дней

Апрельская сквозная синь,
Что ранит бедный мозг навылет,
Звучаньем самых нежных лирик
Очистит страшных снов полынь,

И робко прошуршат слова
В сознания периферии,
И древа, все еще нагие,
Окрасит теплых солнц слюда,

И тронет почки легкий вздох,
И, преисполнен обещанья,
Нам говорит: «Вставай, с вещами»
Надежды многоликий бог,

Теней мудреный пируэт,
Танцует кто там? Шива ль, Вишну?
Жду водопад цветущей вишни,
И жгу в камине боль-сонет,

Традиционным па-де-де
Червлена солнца с пряной синью,
Торжественно, как бык в Кастилью,
Прольется воздух Первых Дней.

Radio Nostalgie

Так робок ход полночной занавески
Под тихий джаз фонарных рыжих дум,
Их танец над кассетой Анне Вески,
И над сиди с олдскульным третьим «Doom»,

И пусть меня жизнь шибко не бросала,
И руки не крутила так и сяк,
В том мире, где доступно все, но мало,
Я двухкассетный старенький «Маяк»,

Копилкой пресыщенье потрясало,
В лицо дышало жестким «Хеннесси»,
И я глядел чрез мелкое забрало
Кому ж здорОво жити на Руси,

Их философия жирна, «як рідне сало»,
И предсказуемо ведет в Prozac,
Я так устал от сатаны всех балов,
Мне вновь двоится их двоичный знак,

И старых добрых Битлз вдруг не стало,
И Стивен Сигал перестал сигать,
Я в мире меднозадых Выбегалло
Аналоговый тухнущий сигнал.

Чужие

Чужие, чуждые миры,
Бесцельность, беспредельность странствий,
В трехмерном прОклятом пространстве
Вам не найти своей игры.

Вам не обресть своих стихий
Средь предоплат, счетов, простоек,
Средь глупости элитных строек,
Средь прелестей хмельной гульбы.

Пусть путь проляжет, как пунктир,
Среди скабрезностей и денег,
Столь нужных, словно те виденья
Стигматикам. Ленивцам – сны.

Средь лаконичности христов,
Немногословия рассветов,
Надежд все бродят силуэты,
Не находя своих отцов.

Ведь, как потоп, заполонил
Все мысли, чувства, вдохновенья,
Заполнил рай собой виденья
Одним вопросом: «Потребил?»

Как шов на сердце положить?
Живи для маленьких открытий,
Пока все быта сталактиты 
Не защемят живую нить.

2003

Не вечер

…и точку пятую поднять,
И пешим ходом – недалече,
На двориках – нужды печать,
Здесь, сударь, не Замоскворечье,

И станет вдруг легко дышать
Все знающим вперед предтечам
Незримый в воздухе гештальт – 
Отдельной, цельной частью речи - 

Предчувствие шагов тепла,
Мне говорят, оно обманет,
Так шепчут радиодива,
Настойчиво твердят с экрана,

Но пташек божьих щебетать
Желанье чисто-безупречно,
И катит волны благодать
По льду порвавшей зиму речки,

И память – изощренный тать
Воспоминанья шлет на вече
Одни приятные. Как знать,
Возможно, то еще не вечер.

Белое-белое



Довольно диктатуры книг,
И хватит балкой быть несущей,
Час слушать снега лейтмотив,
Внимать музЫкам «Лёд и пустошь»,

А миссию искать людей
В режиме вечном «на измене»
Оставим тем, кто не плебей – 
Ботанорылым диогенам,

Наш выбор – самый белый стих,
Войти под снегопад, упиться,
Глядеть в мельканье благ и лих
С благоговением тупицы,

И раствориться в белой мгле,
И сгинуть чудною химерой
В круженьи мерзнущих идей
Кристаллизирующих верой,

И элегантно так упасть
На джипы самой разной масти,
С пробором белым тихо класть
На бури каждодневной страсти,

Что не покинет сей стакан
В круженьи альбинос-чаинок,
Пусть совесть – древний истукан,
На остров Пасхи молчаливый

Соглядатаем и писцом,
Какое нам до того дело?
Мы углубимся в руд разлом,
В разбег снежинок без предела,

Отбелим пятна и грехи
Без индульгенций чистым снегом,
Что нам упреков всех стрихнин?
Мы – лишь детали в пачке «Лего»,

Исповедимые пути
Приводят к мерам самым крайним,
Себя дай снегом занести
В одной из изб глухих окраин. 


Дайте брому!

Люди, дайте же кто-нибудь брому
Суетливым полночным теням,
Что танцуют, как пьяные ромы
В каждых таксомоторных огнях,

Их тревоги и страхи не новы,
Словно древний скучающий мир,
В лучшем случае, мучим оскомой,
Их опишет бедняга Шекспир,

В наихудшем – никто и не вспомнит
Их метанья по глади снегов,
Растворится тень, бросил что хоббит,
Тени будд, заратустр, иегов,

Успокойте ж их черные нервы,
Развяжите узлы мандражей,
Пусть ночной свет дрожаще-неверный
Облегчит участь вечных пажей,

Отвлекитесь от фетишей скверных – 
Сериалов и сплетен, кастрюль,
Третью ночь снегопад лечит белым
В форме бром-порошков и пилюль.