Мужчина и женщина

жили в прозрачных мирах. Он – в своём, песочно-кремниевом, шарообразном. Она – в весьма подобном, кремниево-песочном, напоминающем сферу. Пару десятков лет ветер пинал эти обитаемые пузыри по свету, наматывая радугу на веретено стеклянной поверхности. Солнце грунтовало тонкие, из-за вкраплений свинца невероятно прочные стены страстью. Дождь судорожно хлестал кистью обиды. Снег накладывал густые белила забвения. Прозрачные сосуды, некогда почти невидимые, с подачи времени превратились в мутные, перламутрово-зеркальные капсулы с тонированными стёклами.

 [ … Случай – галантный крупье за рулеткой жизни – запустил шарик. Барабан взвыл и затрясся. Спин был настолько мощным, что дилер мог спокойно отлучиться на целую минуту. Игроки терпеливо ждали… ]

Наконец, их прибило друг к другу: два перекати-поля застряли посреди шуршащих песков быстротечности. Была ль на то воля стихий? Ветра? Полудня? Или что-то дрогнуло в самом универсуме, милостиво озвучив чью-то немую прихоть?

Стеклянные стены, звеня, соприкоснулись. В эпицентре удара, под напором сил трения и отчаяния, тонированная броня осыпалась. Мужчина и женщина оглядели искривлённую плоскость, за которой угадывался незнакомый силуэт.

– Кто ты? – она провела пальцем по серебристой дымке на стекле, проступившей от её дыхания.

«?ыт отК» – увидел он.

Загадочный смысл букв оттенял фигуру напротив. Смутная необходимость ответить овладела чужестранцем:

– Моё почтение!

«!еинетчоп ёоМ» – надпись быстро теряла очертания. Окно в другой мир неумолимо запотевало.

Женщина протёрла стекло, – туманный силуэт мужчины сделал то же самое. «Непунктуальное отражение собственных жестов в чужом мире», – подумала она и обратилась к своим обычным делам.

В хрустальную сферу стало проникать больше света, – цветы ожили. Каждое утро, изобретая новый символ для нового послания, женщина улыбалась. В буквах не стало нужды. Она рисовала мысли узорами, и её картины находили отклик в мужских письменах – чётких и ясных, исполненных строгости и совершенства.

   Капали дни. Пятна абстракций на запотевших стёклах стремительно таяли. Новые инвенции, рождённые от перста – мужского ли, женского ли – обречённо стекали на ковёр времени. Вечность не обращала на них внимания.

[ … В зале, устланном бесшумными коврами, раздался треск. Ребристый циферблат барабана категорически не хотел соглашаться с числом, в которое шарик цвета слоновой кости упрямо метил. Крупье «чистил» руки. Игроки стонали. Шарик знал себе цену… ]

– А что, если зыбкость образов скрепить безусловностью формул? – защебетал лучик солнца, приютившийся у изголовья женщины. – Законы стеклянных сфер едины для всех и известны каждому!

Она задумалась. И правда! В хрустальных мирах не было дверей и ставен. В них  жили сумерки и рассвет, а весна дожидалась лета. В обеих капсулах мелькали незнакомые тени – то задерживаясь на всю ночь, то оставаясь на целую жизнь. Росли идеи, видоизменялись принципы, а вдохновение парило под самым куполом – в томительной невесомости ожидания.

Женщина подошла к стеклу. Непосильная задача – заковать чувство в стальную логику уравнения – тяготила её плечи. Наконец она коснулась пальцем холодной поверхности и прочертила короткую диагональ. Слева – направо. Затем – ещё одну, поверх предыдущей, но уже справа налево. Пропустив отрезок запотевшего пространства, провела две горизонтальные линии –  идеально параллельные, короткие и гордые. Дециметром спустя последовали очередные диагонали: лёгкая черта слева направо и длинная, закруглённая книзу  – справа налево.

x = y

 Так выглядела первая формула – математическое клеймо на челе трогательного пристрастия. Женщина научилась искренности. Она не стыдилась простодушия. Единственный путь, по которому её душа выходила в жизнь, был настоящим, а она, ступая по нему, становилась живой.

[ … Споткнувшись о малую серию, шарик грохнулся в орфлайнс. Он добился своего. Барабан тихо скулил. Крупье установил златоглавую долли в центре поля… ]

«x = Y !!!!!!!!!!!!…» – соседняя сфера разразилась гулким хохотом.

Отпрянув от стекла, женщина переметнулась в противоположное полушарие. Она впервые услыхала его смех. Полагая, что звук не способен преодолеть барьер двойных стёкол, она никогда не прислушивалась. Женщина доверяла тишине. Сейчас тишина назидательно предавала.

На матовой поверхности, усеянной бриллиантовым конденсатом, мужчина молниеносно начертал:

x * 10000 =  Y

За первой надписью последовала вторая, за второй – третья, и так – ровным, язвительным столбцом – далее. Одна и та же формула. Утвердительная и безапеляционная – единственно верная физическим свойствам хрустальной скорлупы, принявшей мужчину в своё заточение.

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

……………..

Женщина следила за кончиком воображаемого пера, трудившегося с невероятной скоростью. Процесс за стеклом напоминал сбой в работе операционной системы, при котором привычный, дружественный интерфейс, претерпевая безобразный морфинг,  рассыпался кощунственным прахом ноликов и единичек.

Женщина не отводила глаз. Когда агония новых строк захлебнулась в зеркально-тонированном подземелье, она позволила себе выдохнуть. Вместе с воздухом она выдохнула частицу себя.

[ … Игроки не верили своим глазам. Разноцветные стэки кэша, превратившие игровой стол в панораму Нью-Йорка, толпились на всех номерах… за исключением одного. Притаившись за спинами громоздких колбас, номер всматривался в лица людей. Те зависели от него, и оттого ненавидели. Долли – пустоголовая золотая кукла – стояла подле.             – Тщеславная парочка, – промурлыкал крупье и сгрёб фишки к бортику. ]

***

– Только ты умеешь так чувствовать, – когда-то давно говорил ей другой мужчина, принявший её капсулу за свою первопричину.

– Ты – единственная настоящая переменная на семи ветрах праздного столпотворения. Ты играешь в людей и швыряешь собой. Тебя не приравнять к обыденности, пока сама того не захочешь. А унизят тебя по твоему повелению.

– О как ты ошибался… – произнесёт она мысленно, упираясь ресницами в стеклянную Стену Плача.

Бриллиантовый конденсат вздрогнет и превратится в хрустящую изморозь.

– Я приравняла себя к нему, а он – самовольно и бесстрастно – сравнял меня с обыденностью. Сравнял, даже не сравнил! Открыл люк в шахту серости и бросил на десятитысячную ступень – вниз, поближе к пеклу. Обыденность же озолотил.  Заглавной буквицей!

Голос из прошлого тихо засмеётся:

– Вот тебе и первое доказательство юности бога. Он молод… молодости дозволено...

Хрустящая изморозь осыплется, обнажив прозрачные стёкла. 

На них наконец-то не будет зеркального перламутра. 

Они перестанут искажать свет. 

Они начнут пропускать звук. 

Сфера вновь придёт в движение, барханы расступятся и попутный ветер унесёт воздушный шар в будущее. Туда, где целый мир, помноженный на миллиардоголосую истину, будет принесен не в жертву, но в дар удивительной переменной « x ». Переменной, лишённой фальши и равнодушия.