Послеродовой аборт: почему ребенок должен жить?

Станислав Войтицкий

В прошлом году в английском журнале «Медицинская этика» была опубликована очень интересная провокативная статья «Послеродовой аборт: почему ребенок должен жить?», вызвавшая некоторый общественный резонанс, докатившийся и до рунета.

Нельзя сказать, что этот очередной пробный камень в деле мирового расчеловечивания остался незамеченным, но мне он кажется все-таки несколько недооцененным. Идея истребления неполноценного потомства родилась не вчера — во времена далекой древности суровые законы дикой природы диктовали людям соответствующие нормы. Однако, преодолевая заданность первобытного состояния, развиваясь технически, человек развивался и духовно, и по мере этого развития мировая культура обрела гуманистическое содержание, сформировались соответствующие общепринятые нормы и ценности, не приемлющие предлагаемого подхода. В любом случае, авторы статьи идут гораздо дальше, лишая даже здорового новорожденного ребенка права на жизнь (это не метафора, это буквально так).

Вообще, на западе, так сказать, в обители свободы и общечеловеческих ценностей, регулярно делаются весьма своеобразные заходы на предмет освобождения не только от общечеловеческих ценностей, да, пожалуй, и от ценностей вообще. Но статья о «послеродовом» аборте выбивается из ряда этой, уже привычной нам, апологетики сексуальных извращений или эвтаназии: и по форме  — она издана в респектабельном научном издании, и по содержанию, более уместному для нацистской Германии, а не либеральной Великобритании.

Хотя статья уже была разобрана, и довольно неплохо, я взял на себя смелость перевести с английского оригинал этой замечательной статьи, чтобы каждый мог оценить логику и ход мыслей авторов. К сожалению, мои скромные познания в английском могли привести к некоторым ошибкам в деталях, однако основной пафос текста я постарался передать адекватно. В любом случае, каждый может сам проверить качество перевода.       

        А. Джиубилини,

      Факультет Философии, Миланский Университет, Италия,

        Центр человеческой биоэтики, Университет Монаша, Мельбурн, Австралия.

       Ф. Минерва.

          Центр прикладной философии и публичной этики, Университет Мельбурна, Австралия.

Послеродовой аборт: почему ребенок должен жить?

         Аннотация

          Аборт зачастую считается приемлемым по причинам, не имеющим отношения к здоровью плода. Показывая, что (1) и плод, и новорожденный ребенок не имеют морального статуса настоящей личности, (2) и плод, и новорожденный ребенок морально несостоятельны и (3) осознавая, что рождение ребенка не всегда в интересах родителей и общества, авторы доказывают, что то, что мы зовем «послеродовым абортом» (убийство новорожденного), приемлемо в тех же случаях, что и аборт, включая случаи, когда новорожденный ребенок здоров.

          Введение

          Тяжелые патологии плода и риски для физического и/или психологического здоровью женщины часто упоминаются как допустимые причины для аборта. Иногда эти причины связаны, например, в тех случаях, когда женщина утверждает, что тяжелая болезнь ребенка наносит ущерб ее душевному здоровью. Кроме того, рождение ребенка уже само по себе может означать невыносимую тяжесть для психологического здоровья женщины или ее детей, не зависящую от состояния новорожденного. Например, это может случиться в случае, если женщина теряет своего партнера после того, как узнает, что беременна — и эти чувства не позволяет ей ухаживать за будущим возможным ребенком самостоятельно.

          Встает серьезная философская проблема, когда причины, которые оправдывали бы аборт, становятся известны уже после рождения. В таких случаях необходима оценка фактов, чтобы определить, могут ли те аргументы, которые позволяют убить человеческий плод, использоваться также и для решения об убийстве новорожденного человека.

          Возьмем, для примера, другую спорную ситуацию — если речь идет об отклонениях в развитии плода, не определяемых в ходе беременности, или о повреждениях ребенка во время родов. Так, перинатальная асфиксия может привести к тяжелым повреждениям мозга и вылиться в психические и/или физические отклонения, сравнимые с теми отклонениями, которые обычно заставляют женщину принять решение об аборте. Эти отклонения не всегда могут (или никогда не могут) обнаруживаться методами пренатальной диагностики, даже если они имеют генетическую природу. Чаще всего это случается, когда заболевание не имеет наследственного характера, а является результатом генетической мутации, произошедшей в половых клетках здорового родителя. Например, синдром Тричера-Коллинса (TCS), случающийся примерно в 1 случае на 10 000  рождений, приводит к обезображиванию лица и, впоследствии, к соответствующим психологическим проблемам, которые, в частности, могут включать в себя проблемы с дыханием, угрожающие жизни. Многие родители предпочли бы сделать аборт, если бы прошли генетические пренатальные тесты на выявление TCS у плода. Но тестирование на TCS обычно делается лишь в случае проявления заболевания у других членов семьи, в то время как мутация половых клеток возможна и у здорового человека. Кроме того, тест на определение TCS крайне дорог и требует нескольких недель для получения результата. Учитывая, насколько редкое это заболевание, мы понимаем, почему женщины обычно не проходят это тестирование.

          Однако, редкие и тяжелые патологии, подобные TCS, не единственные, которые могут не определяться в ходе беременности; гораздо более часто встречающиеся врожденные заболевания, на которые тесты обычно проводятся, также иногда не выявляются. Исследование 18 Европейских реестров (по всей видимости, имеются в виду регистрационные записи в больницах — прим. пер.) показало, что между 2005 и 2009 гг. только 64% случаев синдрома Дауна были определены во время пренатальных тестов. Это означает, что родители около 1700 европейских детей с синдромом Дауна принимали решение о родах, не беспокоясь об этом. Когда ребенок уже рожден, родителям не остается иного выхода, кроме как сохранить его, чего кто-то из них, возможно, и не сделал бы, если бы болезнь была определена заранее.

          Аборт и послеродовой аборт.

          Детская эвтаназия предлается философами для детей с тяжелыми аномалиями, чье дальнейшее существование не стоит жизни, и которые испытывают невыносимые страдания.

          Сегодня практикующим медицинским работникам требуются нормативные акты для определения случаев, когда смерть является лучшим выходом для ребенка. В Голландии, например, существует Гронингенский Протокол (2002), позволяющий прекращать жизнь «детей с безнадежным прогнозом течения заболевания, которые испытывают, по мнению родителей и медицинских экпертов, невыносимые страдания».

          Насколько разумно сказать, что жизнь с тяжелым заболеванием не в интересах новорожденного, настолько же трудно подобрать аргументы относительно влияния определенных патологий — какие из них являются приемлемыми. Даже при оптимистическом протекании синдрома Дауна у ребенка, нельзя сказать, что его потенциал равен потенциалу нормального ребенка. Хотя многие люди с синдромом Дауна, также как и люди с другими тяжелыми заболеваниями, часто говорят о себе, что счастливы, воспитание таких детей может приносить невыносимые страдания как одной семье, так и обществу в целом, так как государство вынужденно поддерживать их экономически. С этой точки зрения, тот факт, что у плода есть потенциал стать личностью, и его жизнь в конце концов будет носит приемлемый характер, не может являться причиной для запрета аборта. Так что, как мы уже сказали, когда по каким-то причинам оправдывается обычный аборт, то, что мы называем «послеродовой аборт», также должно быть допустимо.

          Мы предлагаем называть такую практику «послеродовым абортом», а не «детоубийством», чтобы подчеркнуть, что моральный статус убитого ребенка сравним со статусом плода (так что термин «аборт» употребляется в своем традиционном смысле). Мы заявляем, что убийство новорожденного может быть этически приемлемо во всех случаях, в которых приемлем аборт. Это относится и к ситуации, когда ребенок здоров, но при этом ставится под угрозу благосостояние семьи. Соответственно, наш термин «послеродовой аборт» больше отражает суть дела, чем термин «эвтаназия», поскольку интерес того, кто умирает, не обязательно является критерием для принятия решения.

          Неудача в попытке дать жизнь новой личности не может быть сравнима с отъемом жизни у уже существующей личности. По этой причине, в отличие от смерти существующей личности, неудача в попытке дать жизнь новой личности не должна стать помехой для достижения новых жизненных целей матери. Это более сильная идея по сравнению с эвтаназией для детей с тяжелой умственной отсталостью. Если смерть новорожденного не является для матери чем-то неправильным, если она не может достичь какой-либо свой цели из-за рождения ребенка, послеродовой аборт является приемлемым и по отношению к здоровому ребенку тоже.

          Существуют две причины, которые вместе оправдывают эту точку зрения:

          1. Моральный статус младенца равен моральному статусу плода, ни тот, ни другой не являются «личностью» в моральном смысле;

          2. В моральном смысле невозможно навредить новорожденному, предотвращая его от развития потенциальной возможности становления личностью.

В следующих разделах статьи мы попробуем развить и обосновать эти пункты.

Страницы: 1 2