Это сокращённое интервью самого младшего из украинских военных моряков, попавших в плен после боестолкновения 25 ноября 2018 года у берегов оккупированного Крыма, одессита Андрея Эйдера. Беседовал корреспондент одесского городского сайта «Думская» Александр Сибирцев.

 «Думская»:  Расскажи о том, как сидел в российской тюрьме.

 Андрей Эйдер:  Вначале «Матросская тишина», потом перевезли в «Лефортово» – специзолятор ФСБ. В камере – я и российские арестанты. Сидел с обычными уголовниками, которых время от времени меняли. Это были разные люди – от мошенников до наркоторговцев. Попадались довольно специфические люди, говорящие только на фене (уголовный жаргон, — Ред.). Но наездов на меня не было, все-таки они понимали, в чем разница между нами: я - украинский военнослужащий, а не обычный арестант. Украинских пленных изолировали друг от друга. Встречались мы только на судах. С родными за все девять месяцев удалось поговорить лишь один раз – дали десять минут.

Д:  Как происходило общение с сокамерниками? Вопросы какие-то задавали? Не пытались спорить с тобой о «политике»?

А.Э:   С этими людьми невозможно спорить. Невозможно с ними нормально общаться, у них точка зрения телевизора, они думают и говорят так, как говорят по российским телеканалам. По всем их телеканалам освещение событий в Украине максимально пропагандистское. О том, как нас взяли в плен, говорили примерно так: мы, мол, шли в Азовское море с оружием (из одного украинского порта в другой украинский, — Ред.). В общем, старались накинуть побольше негатива на нас. Я старался максимально ограничить общение с сокамерниками, говорил лишь на бытовые темы.

Д:   Как тебя лечили в России?

А.Э:   В Керчи сделали операцию. Потом, когда перевезли в тюрьму, стали «лечить» тюремные врачи «Матросской тишины». Довольно специфическим образом, надо сказать. Могли голыми руками, без перчаток и дезинфекции, залезть в открытые раны. Антисанитария была полнейшая! Последним зажило колено, когда я был уже в Лефортове. Но говорить о полном выздоровлении еще нельзя. Продолжаю реабилитироваться в одесском госпитале.

Вообще, отношение к арестованным в российских тюрьмах очень плохое, но меня не били – персонал понимал, что к нам приковано слишком большое международное внимание. Был бы большой скандал. В дни судов нам выдавали сухпай на весь день, но качество продуктов было ужасным. Это вообще нельзя называть едой – единственное, что можно было употреблять, – пакетик чая. Галеты, например, можно было поджигать – они горели очень ярко. Если ты не взял с собой из камеры воду, то считай, что воды у тебя не будет целый день. Раз в день наливали в одноразовый стаканчик из сухпая кипяток. Это была вся вода на день, а ждать суда приходилось довольно долго. Если стаканчик с трещинами, то вода проливалась и можно было остаться вообще без воды.

Д:  Как кормили в тюрьме?

А.Э:   То, что давали, есть просто невозможно. В изоляторе была возможность купить продовольствие – наше консульство перечисляло деньги. Но выбор в тюремном ларьке самый минимальный. Обычная вода, предметы гигиены, минимум продуктов.

Д:   После того, как вас обменяли, начальство отчиталось, что вас всех наградили и повысили в званиях. Вам дали статус участника боевых действий?

А.Э:   Мне не дали УБД, мне ничего об этом не известно, может быть, будет, но пока нет. В звании тоже не повысили, я по-прежнему обычный матрос. Даже не старший.

Д:  Будешь служить дальше?

А.Э:   Да. Буду служить – мои планы связаны с ВМСУ. Хочу поступить в военно-морской вуз и стать морским офицером.