7 февраля 2005 года ушла из жизни Татьяна Бек.
Сегодня день её памяти.




Как-то её спросили:
- Как выглядит Ваша Муза?
Она ответила:
- Моя Муза — это сильная женщина в мужском пальто.
_

То ли сполох огня, то ли радуга,
то ли муза в мужском пальто.
Я не вашего поля ягода.
Я не ягода. Я не то...



В её стихах сразу бросаются в глаза те же прямота, мощная энергия, порядочность, ироничность, что были и в поведении поэта. Татьяне Бек удалось полностью воплотиться в слове. Поэтому ее поэзия так естественна.
Она была драматична, и это работало вопреки охватившей сейчас поэзию холодности, изобретательной поверхностности и ненатуральности.

Вот оно, по-арестантски голое,
Вот оно, черное как беда...
Я захлебнусь, не найдя глагола, - и
Хватит эпитета, голое, да, -

Не наготою зверей, любовников
Или детей - наготою конца, -
Дерево из допотопных столпников,
Не покидающих тень отца, -

Вот оно: загнанное, и вешнее,
И одинокое - на юру.
...Все несказаннее, все кромешнее
Время и место, где я умру.



И ещё, что характерно для её лирики — она писала не о бросающейся в глаза красоте окружающей жизни, а о том неказистом, бросовом, мимо чего все, а в особенности поэты, обычно брезгливо проходят мимо, не замечая. Она не отстранялась в снобистской уверенности от мелочей, увлекала восторгом и горем, — трепетом счастья и подспудной дрожью трагедии, которой пронизано всё в мире. Это потрясающее, безошибочное свойство описывать то, чем другие пренебрегли:

Вечно манили меня задворки
и позабытые богом свалки.
Не каравай, а сухие корки.
Не журавли, а дрянные галки.

Улицы те, которые кривы,
рощицы те, которые редки,
лица, которые некрасивы,
и – колченогие табуретки.

Я красотой наделю пристрастно
всякие несовершенства эти...
То, что наверняка прекрасно,
и без меня проживёт на свете!

Подобно Цветаевой, писавшей: «Не люблю залюбленных людей и залюбленные города», Татьяна Бек говорила: «Я тоже. Я всегда любила задворки городов и людей-изгоев».

Главных дел - неисполненный список.
И сутулится жизнь, как швея.
Хоровод напомаженных кисок,
Не приманивай, я не твоя!

Мне ходить в одиночку по краю,
Разрезая фонариком ночь.
А когда я в работу ныряю
С головою - спасателей прочь.

Да, согласна: тяжёлые глуби
Не для ласково скроенных глаз.
Но, стихию толкущая в ступе,
Я порою счастливее вас.



Ну кто ещё из поэтов так писал о креативном заряде изгойства, о силе слабости, о мощи немощи?

Я буду старой, буду белой,
Глухой, нелепой, неумелой,
Дающей лишние советы,
Ну, словом, брошка и штиблеты.

А все-таки я буду сильной!
Глухой к обидам и двужильной.
Не на трибуне тары-бары,
А на бумаге мемуары.

Да! Независимо от моды
Я воссоздам вот эти годы
Безжалостно, сердечно, сухо...
Я буду честная старуха.



Не стала. Не успела. Именно потому, что была слишком честной...

Я писала о ней здесь.