Рябцева С. Л. Очерки математики Софизмы

Софисты основательно изучали логику, но не для того, чтобы искать Истину, а наоборот, чтобы уметь ловко обманывать, незаметно нарушая законы логики. Они выработали целый свод "правил" её нарушения. Их цель в споре - добиться формальной победы ценой обмана, мошенничества и подтасовок. Поговорка "не пойман - не вор" очень точно иллюстрирует "кодекс" софистов. Софисты как раз и были "ворами", которые кичились тем, что их очень трудно поймать. Ложь софистов, разумеется, была не безкорыстной.

В принципе, софистика - это уже не столько методика обмана, сколько такой вот способ существования.

Всё в Мироздании построено иерархически, т.е. малое подчинено большему, неразвитое - развитому, низшее - высшему, грубое - утон¬чённому и т.д. Таков Закон. Конечно же, он работает и в сфере разума, в сфере мысли. Разум служит познанию истины. Но у^офиста работа¬ет только низший ум, рассудок, целью которого является вовсе не познание истины, а сам процесс безплодного умствования ("мысль -функция мозга"). Высшая цель вначале игнорируется, а потом уже становится недоступной для гнилого рассудка, п.ч. смысл своего су¬ществования софист видит в сиюминутной выгоде. 

"Погружение в поток безцельных логических фигур может быть определено как ин-теллектуальный разврат. "[38, с. 347]

Поскольку сам софист выпадает из иерархии, то и его мыслепродукция отличается отсутствием иерархического порядка. Но без иерархического строя мышления невозможно прийти к каким-либо умозаключениям, и поэтому софист вынужден включать эти выводы в свои рассуждения. Иначе говоря, его мышление замкнуто, следова¬тельно, деструктивно.

Софист в своих построениях пытается уравнивать низшее с выс¬шим, вместо того, чтобы выстраивать иерархически. (Такая вот "демо¬кратия" в отдельно взятой голове.) Но поскольку невозможно в дейст¬вительности уравнять то, что не равно друг другу, то софист уравнива¬ет проекции высшего, т.е. фантомы, считая весьма удачной свою дея¬тельность.

Пр. Софисты и в области музыки попытались устроить "демократию" (в XX в.): "Атональная музыка - муз. произведения, авторы которых отказываются от лада и тональности, объявляя все ступени звукоряда равноправными" (СЭС). Строили додекафонщики свою музыку "из головы", на основе своей софистической "математики". Результаты налицо.

У Баха, Бетховена строгое следование Закону иерархии в музыке: сильные и слабые доли такта, устойчивые и неустойчи¬вые ступени лада и их взаимоза¬висимость. Закон золотого сече¬ния проявляется с поразительной точностью. У Веберна - хаос.

Матрицы переходов в партии первой скрипки (площадь соот¬ветствующего кружка пропор-циональна частоте перехода от одного звука к другому). Легко видеть, насколько закономерен характер переходов в музыке Баха и Бетховена и настолько он близок к случайному в музыке Веберна.

Софистов множество и сегодня. Одни получили "профессиональ¬ную" подготовку в тайных кружках, другие - стихийные софисты, они имеют врождённый талант к обману. А в общем, софисты - это люди изощрённые, лукавые, хитрые, ловкие.

На простого, неподготовленного человека софизмы могут сильно подействовать: он будет чувствовать, что в утверждениях софиста что-то не так, выводы явно ложные, но за руку его поймать вряд ли сможет.

Пр. Гравюры М.Эшера (1898-1972) -графические софизмы.

Объёмы спроецированы на плоскость опре¬делённым образом. На самом деле объёмы совсем не такие, какими кажутся "плоско¬му" взгляду.

Принято считать, что у геометрических софизмов "правильные элементы непра¬вильно соединены". Но на самом деле они не соединены вообще, "невозможные" фигуры представляют собой совсем другие объекты, а не те, какими кажутся.

Так, с обмана, полвека назад начиналось сооружение виртуального ми¬ра. Характерно, что затеяно всё было генетиком и математиком (отец и сын Пенроузы), а опубликовано в British Journal of Psychology.

"Невозможными" объектами, а точнее плоскими их изображениями, сразу занялись психологи, потому что рисунки эти явно приковывают вни¬мание и действуют завораживающе, "втягивают" того, кто их рассматри¬вает. Это свойство геометрических софизмов и было использовано для манипуляций с человеческой психикой. (Но стоит только понять, как именно на самом деле устроены эти фигуры, - очарование исчезает.)

А будущих психологов, математиков, инженеров специально обучали "видеть невозможные вещи - геометрические призраки, показывали совсем уж чудовищный рисунок1- - на него даже смотреть несколько секунд под¬ряд невыносимо для здоровой психики".13

Пр. Парадоксы (апории) Зенона (490-430 г.г. до н.э.). Зенон - самый талант¬ливый ученик из школы софистов. Пользовался софистикой, приводя всё к абсурду.14 Парадоксы типа "Ахиллес никогда не догонит черепаху" по¬строены на нарушениях законов логики. На самом деле измышления Зено¬на назывались не парадоксами, а апориями, а это совсем разные вещи.

Пр. Шуточные задачи. "3 постояльца уплатили хозяину постоялого двора 30 франков. Хозяин, подумав, решил, что взял с них много, и послал слугу вернуть им 5 франков. Слуга отдал им по 1 франку каждому, а 2 оставил себе. Получается, что постояльцы уплатили по 9 франков, всего 27 фран¬ков, слуга взял 2 франка. Т.е. 27+2 = 29. Но было-то 30! Куда делся 1 франк?" И неискушённые в софистике люди ломают голову в поисках от¬вета, складывая не то не с тем...

ЛЮБИТ НАШ НАРОД Сергей Шнуров 

Стас Михайлов, Жанна Фриске, из бетона обелиски, 

К манной каше две сосиски, любит наш народ. 

Чтобы потолок был низкий, силиконовые сиськи, 

К Жигулям – литые диски! Любит наш народ! 

Любит наш народ всякое говно! 

Всякое говно любит наш народ! 

Любит наш народ всякое говно! 

Всякое говно любит наш народ! 

Если рок, то лучше русский, чтобы больше страз на блузке, 

И чтобы вход в метро был узким, любит наш народ! 

Сериалы про бандитов, просто так набрать кредитов, 

Музыку в 140 битов, любит наш народ! 

Любит наш народ всякое говно! 

Всякое говно любит наш народ! 

Любит наш народ всякое говно! 

Всякое говно любит наш народ! 

Песни чтоб из Магадана, телевизор у дивана, 

Водку закусить бананом любит наш народ. 

Пиво Балтика девятка, на газоне вырыть грядку, 

В Турцию слетать на *** любит наш народ. 

Любит наш народ всякое говно! 

Всякое говно любит наш народ! 

Любит наш народ всякое говно! 

Всякое говно любит наш народ!

Московский Комсомолец № 25782 от 27 октября 2011 г.

Почему поп-поэты идут в политическую сатиру?

“Все так сложно, все так запутано, но разбираться некогда, брат. Наш дурдом голосует за Путина, наш дурдом будет Путину рад”, — эту песню группы “РабФак” последнюю неделю поет вся политически активная блогосфера. Что ни день — в Интернете появляются сатирические песни, “бичующие” не столько действующую власть, сколько ситуацию в стране в целом. Такую творческую активность принято связывать с новостью о том, что Владимир Путин будет баллотироваться в президенты. О чем поет “РабФак”? “МК” призвал к ответу поэта Александра Елина, автора слов “Дурдома”. Оказывается, дело не только в Путине.

Группа «РабФак» существует уже полтора года. Первая песня была тогда очень актуальна «Менты, менты нереально круты, с ворами на ты, с бл...ми на ты. Мама, мама, я мечтаю о том, как брошу все и стану ментом», — поется в припеве, а на видео в этот момент сотрудники милиции выписывают нелепые кренделя. Все остальные видеоклипы «РабФака» также сделаны из выложенных в «Ютубе» любительских роликов: люди танцуют, пьют водку, либо уже напились до такой степени, что не могут встать. Весь ролик на песню «Товарищ Медведев» посвящен неудачным попыткам двух алкоголиков подняться с четверенек. Интересно, что все слова песен «РабФака» написал поэт Александр Елин, на счету которого немало хитов. Музыку — композитор Александр Семенов, бывший продюсер певицы Юты, который сейчас занимается трип-хоповой певицей Томой Амот.

— Что вас с Александром Семеновым объединило для этого проекта?

— Мы дружим еще с тех времен, когда он был продюсером Юты, я написал для нее песню. В процессе общения в какой-то момент у нас проскользнула мысль сделать такой проект, чтобы доказать, что стать хитом может не только добрая песня в исполнении красивой Веры Брежневой, но и злая песня в исполнении Саши Семенова.

— Вы стали известным как автор первого хита «Арии» «Воля и разум» 1986 года, антивоенной песни, где война обрела красивый образ тысячеглавого дракона. Вы написали поэтичный «Колизей». Потом вдруг от вас пошли бессмысленные поп-хиты «Круто ты попал на TV» и «Лелик». Затем задорная и не без политического «прогиба» «Такого, как Путин». Теперь ваше имя зазвучало в связи с социально-политической сатирой группы «РабФак». Почему вы так нестабильны в своем творчестве?

— Если бы я был поэтом, говорящим от своего имени, я должен был бы придерживаться определенной стабильности или показывать логичный генезис, чтобы одно проистекало из другого. Но поскольку я либреттист и мои стихи всегда поет какой-нибудь персонаж, то я должен писать тексты и за хороших и за плохих, это сродни драматургии. За последние 25 лет я писал для множества персонажей: задорно-патриотические песни от имени девочек, которые прикрывают юбками колени, пошлые песни для девочек из группы «Шпильки», которые одеты, как будто они только что с Ленинградки вернулись, с работы, «Больше гламура» для Зверева и для романтических героев вроде Валерия Кипелова или Артура Беркута.

— Как вы охарактеризуете героя «РабФака»?

— Это саркастический 50-летний человек, который родился при советской власти, впитал все причуды советской пропаганды, прожил в зрелом возрасте 90-е годы и в отличие от шустрой молодежи ни в кого не пострелял, и в него никто не пострелял. Он оказался немножечко за бортом современной жизни и технологии. За бортом того, что мы называем «веком модернизации», отчасти даже за бортом Интернета. В голове у него страшная каша. Он путает демократию со вседозволенностью, порнографию с эротикой, у него вообще все перепутано, о чем и последняя песня. Он является, со своей точки зрения, избирателем не логичным, а чувственным, и это повод над ним посмеяться и от его лица посмеяться над всем, что происходит вокруг.

— Есть реальный прототип этого героя?

— Я, Саша Семенов, да выйдете на улицу, подойдите к любому человеку, который идет на работу (хорошо, если она у него есть) где-нибудь в провинциальном городе. Единицы из нашего поколения освоили Интернет, новые технологии или в свое время успели прибрать к рукам какую-нибудь собственность. 90 процентов выброшены из жизни. С точки зрения человечности и милосердия их просто жалко.

— И себя вы жалеете?

— Почему нет? В моем возрасте — 53 года — любой человек себя немножечко жалеет: там болит, здесь болит. Ему странновато, что он к этому возрасту не нажил накоплений или перспектив получать большую пенсию, чтобы, как на Западе, думать: вот, сейчас выйду на пенсию — мир посмотрю. У нас ты думаешь: сегодня я себя чувствую лучше, чем буду чувствовать завтра. А завтра ты пойдешь в больницу с нашей медициной или кто-нибудь ударит твою несильно новую машину на улице, и ты будешь иметь дело с милицией. Ты смотришь телевизор, тебе кажется, что ты уже лишний в этом мире. Это нормальное мироощущение, и ничего стыдного в этом нет. У музыкантов, моих ровесников, которые работали в каких-то группах или оркестрах, теперь нет никаких перспектив, потому что они работали без трудовых книжек или каких-то пенсионных отчислений. 80 процентов из них к этому возрасту подошли в состоянии ежедневного выживания. У всех наших великих продюсеров, которые ездят на нереальных джипах, по 5–6 лет рабами работали какие-нибудь гитаристы, барабанщики, которые потом были заменены на более молодых и красивых без всякого выходного пособия. Это мой круг друзей, я за них переживаю, и это выражается в довольно злобных текстах группы «РабФак».

— Как думаете, почему песня про Путина стала такой популярной?

— Песня «Наш дурдом голосует за Путина» — не про Путина. О Путине мы практически ничего не знаем, кроме того, что видим по телевизору — вот стоит знакомый персонаж с двумя амфорами, вот знакомый персонаж летает — мы все время видим какой-то пиар. Эта песня — реакция на пиар. Пиар сильно отличается от того, что мы видим вокруг, поэтому у нас и возникает шизофрения. Понимаете, это когда две противоречащие друг другу мысли в голове вертятся и ни одна не уходит. Отсюда и наш дурдом: вокруг несовпадение довольно неуютной жизни с довольно уютными новостями и образами, которые мы видим по телевизору. Вот он (Путин) встречается с кем-то, вот он отдает указания, вот ему кивают и идут исполнять. Но все это надоедает, потому что это никак не отражается на жизни. Посадили, например, маньяка, и мы понимаем, что нам стало безопаснее. А посадили Ходорковского — чем нам стало лучше? Его деньги — что, разделили между нами и дали премии, сказав, что это то, что украл Ходорковский? Ни вам, ни мне такую премию не дали. У человека, который все это видит, возникают вопросы, на которые ему никто не отвечает, «а делают в жопу укол». Вот и весь простой смысл этой песни.

— У «РабФака» есть и про Медведева песня, но она почему-то не выстрелила.

— Она о том, что мы видим совершенно правильного человека — Медведева, у которого спрашиваем — а куда мы идем? Он отвечает: поменьше вопросов, я знаю, куда. Это горькая песня о том, что нашим руководителям не очень повезло с народом. Народ наш, если ему скажут, куда мы идем, может, и не захочет туда пойти, а захочет пойти туда, куда ему вообще ходить не надо бы. У меня нет однозначного взгляда на все это, но очень хочется, чтобы с людьми разговаривали как с людьми, а не как с «быдлом» и «совком», на который просто манипулятор правильно нужно настроить. От всего этого возникает некое чувство протеста, которое выливается в такие песни.

— Помимо Путина и Медведева вы обращаетесь и к советскому прошлому, в странных ностальгических тонах. «Раньше все было не так, летал Гагарин, играл „Спартак“, и шли составы на целину. Какую, сука, просрали страну». А также «Новая песня о Сталине», где в припеве звучат слова: «Сталина! Сталина! Пацаны устали, на... Чтоб нас больше не е..., встань, хозяин, из земли. Где же ты, хозяин, где?». Это воспринимать как насмешку над коммунистами?

— Мы наблюдаем такую штуку в сознании у людей, что им не надо колбасу в магазинах или иномарку, потому что им это не по карману или это не входит в число приоритетов. Главное, чтобы мы могли гордиться тем, что вокруг происходит. И есть некое противоречие в том, что за капитализм против коммунизма боролись ради того, что как-то комфортно жить, чтобы кончилась эпоха вечного унижения и дефицита. А когда наступила эпоха капитализма, оказалось, что есть другое унижение и дефицит других вещей. Коммунистический строй проиграл по всем параметрам, но все говорят: нет, он мог бы в принципе выиграть, если «хозяин» немного подольше прожил. Эти песни, конечно же, саркастические, и мне всегда моего персонажа жалко, он вызывает у меня сочувствие. Я не согласен с ним никогда.

— Во всех клипах вы используете нарезку из любительских съемок с «Ютуба», а для «Забей» сняли клип с лицом Саши Семенова. Почему отошли от своего стиля?

— «Забей» — единственная из всего ряда песня, которая была написана раньше, чем появился «РабФак». Просто Саше понравился этот стишок с трехзначным «забей», и он сказал, что хочет это спеть. Я не был против. Песня сильно личная и не очень сатирическая, в ней было правильно снимать Семенова.

— На какую аудиторию вы рассчитываете?

— Я ничего не рассчитываю в этом проекте, я самовыражаюсь. Как про покойного Стива Джобса говорили, что весь маркетинг он проводит, глядя в зеркало. Я делаю то, что нравится мне и чем бы я с удовольствием пользовался. Мы с Семеновым делаем песни, которые нам самим прикольно слушать. И оказывается, что еще находится множество тонущих людей, которым это интересно. Когда человек пишет попсовую песню «я ушла — ты пришла», все понимают, на кого это рассчитано, и это уже не интересно. Для меня писать песни от имени 19-летней девочки, чтоб она нравилась 14-летним девочкам, это какая-то педофилия определенного рода, а я совсем не по этой части. Я, конечно, могу это делать за деньги, но меня это уже подламывает. Так же, как мне в какой-то момент перестало быть интересным писать тексты для металлических групп, не интересно пафосно говорить о том, что происходит вокруг нас, и призывать людей быть героями или рассказывать о каких-то богатырях или драконах.

— Сколько проживет ваш проект?

— Столько, сколько проживем мы, немолодые и нездоровые люди. Дай бог, долго, себе желаем здоровья, значит, будет и проект. Думаю, тем для сатиры в нашей стране не станет меньше в ближайшие 25 лет.

Чанышев А.Н Борьба христианского и языческого мировоззрений в IV в Победа христианства Ариане и афанасьевцы

Однако диоклетиановы гонения на христиан были если не последними, то предпоследними. У самого Ди¬оклетиана и жена, и дочь приняли христианскую веру. Христианизация Римской империи была исторической необходимостью. Империи нужна была универсальная абсолютная религия, которая могла бы сплотить все ее столь различные народы. Империи нужна была и сверхклассовая религия, которая могла бы смягчить про¬пасть между свободными и рабами, ту пропасть, в кото¬рую в конце концов и упала империя. Такой абсолютной религией и было христианство с его проповедью, что перед Богом все равны: и варвары, и эллины, и рабы, и свободные. Империя нуждалась в такой религии и в такой церкви. Ей нужна была иллюзия равенства. Импе¬ратор нуждался не только в военно-бюрократическом аппарате. Он нуждался и в идеологической силе. Культ императора оказался неэффективным. Христианство же давало новую систему ценностей, новую единую для всех народов и классов систему страха и на¬дежды.

Диоклетиан и соправитель Максимиан догово¬рились между собой, что когда они оба одновременно откажутся от власти, то их места автоматически займут «цезари», которые станут «августами». Однако когда они оба 1 мая 305 г. отреклись, то начались беспорядки. Сменившие «августов» «цезари» Констанций Хлор и Га-лерий вскоре умерли. Итак, империя сразу лишилась обоих новоявленных «августов». Умершего Галерия сменил его соправитель, «цезарь» Лициний. Но западно¬му «цезарю», бывшему соправителю Констанция Хлора, не повезло. Восставшие западные легионы провозгласи¬ли «августом» сына Констанция Хлора Константина. Лициний признал Константина в качестве западного «августа». Однако Константину пришлось выдержать войну с неожиданно вернувшимся к политической жизни Максимианом и его сыном Максенцием. Константин разбивает войско и Максенция в сражении под Римом в 312 г.

Победа христианства. Согласно легенде, перед сра¬жением будущий победитель видит на небе знамение – крест, на котором было написано по-гречески: «туто ника», т. е. «сим победиши».

Новые «августы» Константин и Лициний резко изме¬няют политику государства по отношению к христиан¬ской религии и церкви. Эпоха гонений на христианство заканчивается. Согласно Медиоланскому (Миланско¬му) эдикту (313 г.), христиане получают право свобод¬ного исповедания своей религии (впрочем, свободное отправление богослужений было разрешено христианам в восточной половине империи еще «августом» Галерием, предшественником Лициния). Но христианство все еще не стало государственной религией. Оно было всего лишь уравнено в правах с продолжавшей оставаться государственной языческой религией с ее культом импе¬ратора. Однако прохристианские реформы продолжа¬лись. Эдикт от 315 г. гарантировал свободу молитвенных собраний христиан. Их было запрещено привлекать к военной службе. Но христианство — все еще не госу¬дарственная религия.

Ситуация меняется в 324 г., когда Константин в борьбе за власть разгромил своего соправителя Лици¬ния, затем умерщвленного, и стал единоличным прави¬телем громадной империи, восстановив единоначалие и вернув империю от политического дуализма к полити¬ческому монизму. Вот тогда-то христианство и получает приоритет над язычеством. Последнее не запрещается, но уже ему, а не христианству разрешается существо¬вать. В 324 г. в «Эдикте о-веротерпимости» Константин провозглашает: «Чтобы сохранить ненарушимый мир в народе, я объявляю, что все, кто еще остается в за¬блуждении язычества, могут пользоваться таким же спокойствием, как и верующие (т. е. христиане.— А. Ч.). Пусть те, кто уклоняется от послушания богу, сохраня¬ют свои храмы, посвященные лжи, если они этого хотят». Итак, язычники отныне не «верующие» (в Хри¬ста), а лица, находящиеся в заблуждении. Язычество уже только-только терпят. В разрешении на его суще-ствование таится угроза. Да, эпоха гонений на христиан сменяется эпохой гонений христиан на античную культу¬ру!

В остальном Константин продолжал политику Ди¬оклетиана. Хотя тетрархия (два «августа» и два «цезаря») была упразднена, деление империи на четыре части осталось, но это были уже четыре префектуры, управля¬емые непосредственно подчиненными монарху префек¬тами претория. В консистории (государственном сове¬те) император имел право решающего голоса, члены этого совета стояли, а император сидел. При Константи¬не происходит дальнейший упадок городов. Центр жиз¬ни все более перемещается в деревню, в поместья. Происходит упадок торговли, денежного обращения и рост натурального продуктообмена. При Константине и звания, и должности стали наследственными. Место и обязанности каждого человека были строго определе¬ны законом. Происходит закрепление населения по месту приписки. Это относилось и к ремесленникам, и к колонам, и даже к членам городской курии (куриаам). Последние были закреплены в своей должности навечно и несли материальную ответственность за сбор налогов. Ремесленники были прикреплены к своим кол¬легиям, в случае побега их клеймили каленым железом, их дочери стали выдаваться замуж только внутри колле¬гии. Было запрещено покидать свои участки и колонам. Был издан эдикт о вечном прикреплении колонов к их земле. Вместе с тем смягчилось отношение к подоро¬жавшим (вследствие невозможности вести далее завое¬вательные войны) рабам. Господа были лишены права самолично казнить своих рабов. Было запрещено при продаже рабов разбивать семьи. Посаженных на землю рабов разрешалось продавать только с землей. Был узаконен отпуск рабов на волю.

При Константине происходит очередное «падение» Рима. Если при Диоклетиане Рим, хотя он и не был уже резиденцией ни «августов», ни «цезарей», все же номи¬нально оставался столицей, то Константин переносит общую столицу всей империи далеко на восток, на гра¬ницу между Европой и Азией, на Боспор, в Византии, переименованный в Константинополь и заново роскош¬но отстроенный. Новую столицу освящали и языческие, и христианские жрецы. В ней воздвигаются и христиан¬ские, и языческие храмы.

Отныне император опирается на армию, бюрократию и церковь, на вселенскую (католическую) церковь всей империи.

Это была уже не та церковь, какой она была при возникновении христианства. Богатая церковь победила бедную, епископская — апостольскую. Новая цер¬ковь — церковь-собственница. Она владеет имуще¬ством, землей, рабами (церковные рабы). Она обю¬рокрачивается. Она иерархична («иерархия» — «лестница власти»). В основании церкви лежат церков¬ные общины, организующие рядовых верующих. Общи¬ны возглавляют пресвитеры. Над пресвитерами стоят рядовые епископы с епархиями, а над епископами — архиепископы и митрополиты, а над ними далее — патриархи (римский, александрийский, константино¬польский, антиохийский, иерусалимский). Римский и александрийский патриархи титулуются «папами».

Не все христиане были согласны с такими порядками в церкви, возникшей как община униженных и оскор¬бленных. В Северной Африке началось движение дона-тистов. Начинаются ереси и расколы.

Ариане и афанасьевцы. Новая иерархия оказалась и сама расколотой по вопросам веры. На первое место вышел вопрос о том, как следует понимать главное в христианской догматике — догмат Троицы. Здесь столкнулись два александрийца: епископ Афанасий (ок. 295—373 гг.) и пресвитер Арий. Последний учил, что бог-отец и бог-сын не равны, не едины по своей сущности, что Христос не «единосущен» с богом-отцом, а лишь «подобносущен» ему и что Христос не существо¬вал извечно, он творение бога-отца. Так же и святой дух — третье «лицо» Троицы — не извечен, он, как и Христос, был сотворен, но не богом-отцом, а богом-сыном — Христом.

Все это напоминало неоплатонизм с его «троицей»: единым, космическим умом и космической душой, которые последовательно друг за другом происходили от единого. Арианский бог-отец соответствовал едино¬му, бог-дух — космической душе, а бог-сын — не столь¬ко космическому разуму, сколько логосу, который в не¬оплатонизме был посредником между космической ду¬шой и космосом. Так что прямой аналогии между учением Плотина и учением Ария нет, но идея о том, что низшее происходит из высшего, а то из еще более вы¬сшего, которое безначально, присутствует и у Плотина, и у Ария.

Афанасий же учил, что бог-сын существует извечно, а не сотворен богом-отцом, что он не «подобносущен», а «единосущен» с богом-отцом. Так как по-древнегрече¬ски «единосущий» звучит как «хомоусиос» (оцооиоюс), а «подобносущий» как «хомойусиос» (6цоюЪ010$) О-чк что эти два слова отличались только тем, что во втором в середине была буква «йота», а в первом слове ее не было), то отсюда и возникло выражение «ни на йоту не отступать». Ариане не хотели уступать «йоту», афанась¬евцы не хотели ее принимать.

Со святым духом дело обстояло сложнее. Не случай¬но, что позднее православие и католичество разделило «филиокве» — православные считают, что святой дух происходит только от бога-отца, тогда ,как католики думают, что он происходит и от бога-отца и от бога-сына (а так как на латинском языке «и сына» звучит как «Ш^о^ие», то и говорят о «филиокве»).

Императора Константина обеспокоили эти споры. Он искал в христианстве опору, видел его преимущество в единстве, но оказалось, что это единство мнимое, что

само христианство раскололось на враждебные партии. Константин стремится восстановить единство церкви. Для примирения христиан и для выработки новой еди¬ной догматической платформы Константин созывает в 325 г. н. э. в малоазийском городе Никее на съезд всех христианских епископов Востока и Запада.

Никея (ныне турецкий городок Изник) некогда (и в древности, и в средние века до турецкого его завое¬вания) была богатым и цветущим городом (турки разрушили ее лучшие здания, а церкви обратили в мина¬реты). Свое название этот город получил от диадоха Лисимаха, который назвал его в честь своей жены Никеи.

На этом съезде, который вошел в историю как Никейский собор, председательствовал император Кон¬стантин (хотя к этому времени он сам еще не принял христианства и не крестился). Константин поддерживал афанасьевцев. Поэтому победа Афанасия и поражение Ария были не случайны. Арий был проклят и сослан, арианство объявлено ересью. На Никейском соборе был выработан Никейский символ веры («символ» от древ-негреч. «симболон» — «знак»), или Никейское кредо (от лат. «кредо» — «верую»). Однако борьба между афанасьевцами и арианами не прекратилась. И в конце концов чаша весов склонилась в пользу Ария. Его воз¬вратили из ссылки, отправив туда на этот раз Афанасия. Сам император Константин принял перед смертью христианство, крестил его проарианский епископ. Пре¬емник Константина император Констанций также был арианином.

Между арианами и афанасьевцами существовали промежуточные партии. К ним принадлежал Евсевий Кесарийский, или Памфил (263—340). Будучи родом из Палестины, он учился в Иерусалиме и в Антиохии. Как участник Никейского собора, он в своем проекте симво¬ла веры уклонился от прямого осуждения арианства. Его сочинения: «Приготовление к Евангелию» и «Цер¬ковная история» (доведена до 324 г., т. е. до Никейского собора). «Церковная история» (или «Хроника») изве¬стна в пересказе Иеронима. Правда, в 1792 г. был найден ее армянский перевод.

Константин в своем завещании разделил империю между своими сыновьями, из которых вышеупомянутый Констанций, истребив своих братьев, стал единоличным императором (351—360 гг. правления).

Юлиан. Ему наследует случайно уцелевший от побо¬ища его двоюродный брат Флавий Клавдий Юлиан (331—363 гг.), который вошел в историю как «Юлиан-отступник», поскольку он отступил от христианства и попытался вернуть языческой религии и культуре монополию. Несмотря на победу христианства, языче¬ская культура в IV в. была еще сильна. Она имела выдающихся представителей.

Историк Аммиан Марцеллин (330—400 гг.) написал историю Римской империи за 282 года (с 96 по 378 гг.) в тридцати одной книге, из которых сохранилось во¬семнадцать книг, в которых рассказывается о событиях с 353 по 378 г. Знаменитый ритор Гимерий (315— 386 гг.) в своей полемической борьбе с христианами восхвалял героическое прошлое античного мира. Его одногодок ритор Либаний (315—393) стремился ожи¬вить античную религию. Нравственному идеалу христи¬ан — идеалу покорности, терпения и смирения он проти¬вопоставлял греко-римскую гражданскую героическую добродетель. Либаний был вдохновителем Юлиана и его «отступничестве».

Ритор и философ Фемистий (317—388 гг.) стремился противопоставить христианскому мировоззрению древ¬негреческую философию, которую он популяризировал. Известны его переложения (парафразы) Аристотеля. Фемистий отстаивал духовную свободу, не отделимую от свободы дискуссии, от плюрализма мнений и точек зрения, от разногласий. Обращаясь к одному из римских императоров, Фемистий писал, что приходит в упадок все то, что не затронуто человеческими страстями и спорами, что своей высотой и изяществом искусства обяза¬ны именно расхождениям во вкусах художников, их состязательности. В отличие от скептиков, которые из факта разномыслия философов делали вывод о несосто¬ятельности философии, Фемистий видит именно в раз¬ногласиях философов причину расцвета философской мысли. «Да и сама философия, мать всех достохвальных художеств, возникнув почти что из ничего, разве не благодаря разногласиям ученейших людей так разви¬лась, что нечего, кажется, прибавить к ее совершен¬ству?» — задает философствующий ритор свой ритори¬ческий вопрос. Общий вывод таков: «Вообще дело обстоит так: соревнование между людьми и споры уси¬ливают их трудолюбие и разжигают рвение. Напротив, вялость и душевную косность приносит привычка соглашаться во всем и ни по какому поводу не приходить в столкновение с противоположными взглядами» '.

Став императором, ученик Либания Юлиан отрекся от христианства. При нем происходит последнее в Рим¬ской империи гонение на христиан. Юлиан выступает против христианства и политически, и публицистически. Как политик, Юлиан лишает христианскую церковь государственных дотаций. Христианам запрещается преподавать в школах, занимать высшие посты в армии. Юлиан пытался реформировать языческую религию, которая пришла в полный упадок. Языческие храмы опустели и обеднели. Когда Юлиан в своем путешествии в Антиохию посетил город Дафну с его некогда знамени¬тым храмом Аполлона, то оказалось, что храм пуст, а его жрец нищ. Не из чего было принести жертвоприно¬шение богам по случаю посещения храма императором. Жрецу для такого неожиданного торжества пришлось заколоть своего собственного гуся. Юлиан пытается объединить языческое жречество, ввести в него иерархи¬ческую структуру, создать языческое монашество, ввести обычай раскаяния, практику благотворительно¬сти, нравственно усовершенствовать жречество. В од¬ном из своих писем к высокопоставленному жрецу император писал: «...убеждай каждого жреца, чтобы он не посещал театра, не пил в харчевне и не занимался каким-либо искусством или ремеслом, пользующимся дурной славой» .

Как писатель, Юлиан — автор гимна в честь Солнца («К царю Солнцу»), наивной попытки введения вос¬точного культа Солнца в Римской христианизированной империи.

В своем сочинении «Против христиан» Юлиан крити¬чески относится не только к христианам, но и к языче¬ской мифологии. И эллины сочиняли небылицы о богах, когда Крон якобы поглотил своих детей, а затем их изверг, когда Зевс сочетался с собственной матерью и с дочерью от своей матери (имеется в виду орфический мотив), однако иудейско-христианская мифология, ут-верждает Юлиан, еще более нелепа и безнравственна. Иудейский бог не ведает, что творит. Он творит Еву как жену и помощницу Адаму, но та ни в чем Адаму не помогла, а, напротив, обманула Адама и стала причиной изгнания того из рая. Иегова вспыльчив, гневлив и за¬вистлив. Своему созданию — человеку — Иегова отка¬зывает в познании добра и зла. Но «может ли быть что-либо неразумнее человека, не умеющего различить добро и зло?» — спрашивает Юлиан. Ведь ясно, что не зная, что такое добро и что такое зло, человек не сможет избежать зла и не будет стремиться к добру! Таким образом, делает вывод Юлиан в своем сочинении «Про¬тив христиан», «не знать, что созданная как помощница станет причиной гибели, и запретить познание добра и зла, каковое, по моему мнению, есть величайшее до¬стояние человеческого разума, да еще завистливо опа¬саться, как бы человек не вкусил от древа жизни, и из смертного не стал бессмертным,— все это присуще лишь недоброжелателю и завистнику» '.

Таково отношение Юлиана к иудаистской части христианства. Что же касается собственно христианских мифов, то Юлиан видит в образе Христа как человекобога обожествление человека, но, возражает император, никакой бог не может быть человеком и никакой человек не может быть богом.

Василий Шукшин Артист Федор Грай

     Сельский кузнец Федор Грай играл в драмкружке "простых" людей.

     Когда  он выходил  на клубную сцену,  он  заметно бледнел и говорил так

тихо, что даже  первые ряды плохо слышали. От напряжения у него под рубашкой

вспухали тугие бугры мышц.  Прежде чем сказать реплику, он  долго смотрел на

партнера, и была в этом взгляде такая неподдельная вера в происходящее, что

зрители смеялись, а иногда даже хлопали ему

     Руководитель драмкружка,  суетливый  малый  с  конопатым  неинтересным

лицом, на  репетициях кричал на  Федора, произносил всякие  ехидные слова --

заставлял говорить громче. Федор тяжело переносил этот крик, много думал над

ролью... А когда выходил на сцену, все повторялось: Федор говорил негромко и

смотрел на  партнеров исподлобья. Ре-жиссер за кулисами  кусал губы и громко

шептал:

     -- Верстак... Наковальня...

     Когда Федор,  отыграв  свое, уходил со сцены, режиссер набрасывался  на

него и шипел, как разгневанный гусак:

     -- Где у тебя язык? Ну-ка покажи язык!.. Ведь он же у тебя...

     Федор слушал и  смотрел в сторону. Он не любил  этого вьюна, но считал,

что понимает в искусстве меньше его... И терпел. Только один раз он вышел из

себя.

     -- Где у тебя язык?.. -- накинулся, по обыкновению, ре-жиссер.

     Федор  взял его  за грудь  и  так  встряхнул, что  у  того глаза на лоб

полезли.

     --  Больше не  ори  на  меня,  --  негромко  сказал  Федор  и  отпустил

режиссера.

     Бледный руководитель не сразу обрел дар речи.

     -- Во-первых, я  не ору, -- сказал он, заикаясь. -- Во-вто-рых, если не

нравится здесь, можешь уходить. Тоже мне... герой-любовник.

     -- Еще вякни раз. -- Федор смотрел на  руководителя, как на партнера по

сцене.

     Тот не выдержал  этого  взгляда,  пожал  плечами  и ушел. Больше он  не

кричал на Федора.

     -- А погромче,  чуть погромче нельзя? --  просил он  на  ре-петициях  и

смотрел на кузнеца с почтительным удивлением и интересом.

     Федор старался говорить громче.

     Отец  Федора, Емельян  Спиридоныч, один  раз  пришел в клуб  посмотреть

сына. Посмотрел и ушел, никому  не сказав ни  слова. А дома во  время  ужина

ласково взглянул на сына и сказал:

     -- Хорошо играешь.

     Федор слегка покраснел.

     -- Пьес хороших нету... Можно бы сыграть, -- сказал он негромко.

     Тяжело  было   произносить   на  сцене   слова  вроде:  "сельхознаука",

"незамедлительно",  "в сущности говоря"...  и т. п. Но еще  труднее,  просто

невыносимо трудно и  тошно  было  говорить  всякие  "чаво", "куды",  "евон",

"ейный"...  А режис-сер  требовал, чтобы  говорил  так,  когда  речь  шла  о

"простых" людях.

     -- Ты же простой парень! -- взволнованно объяснял он. --  А как говорят

простые люди?

     Еще  задолго  до  того,   когда  нужно  было  произносить  какое-нибудь

"теперича", Федор, на беду  свою, чувствовал его впереди, всячески готовился

не  промямлить, не "съесть"  его, но когда подходило время  произносить  это

"теперича", он просто шептал его себе под нос и краснел. Было ужасно стыдно.

     -- Стоп!  --  взвизгивал режиссер.  --  Я не слышал,  что было сказано.

Нести же надо слово! Еще раз. Активнее!

     -- Я не могу, -- говорил Федор.

     -- Что не могу?

     -- Какое-то дурацкое слово... Кто так говорит?

     -- Да  во-от же! Боже ты мой!.. -- Режиссер  вскакивал  и совал ему под

нос пьесу. -- Видишь? Как  тут говорят? Навер-но, умнее  тебя писал человек.

"Так не говорят"... Это же художественный образ! Актер!..

     Федор  переживал неудачи как личное  горе: мрачнел,  за-мыкался, днем с

ожесточением работал в кузнице, а вечером шел в клуб на репетицию.

     ... Готовились к межрайонному смотру художественной самодеятельности.

     Режиссер  крутился  волчком,  метался  по сцене, показы-вал,  как  надо

играть тот или иной "художественный образ".

     -- Да не также!.. Боже ты мой!  -- кричал он, подлетая  к Федору. -- Не

верю! Вот смотри. -- Он надвигал на глаза кепку, засовывал руки  в карманы и

входил  развязной  походкой в "кабинет  председателя  колхоза". Лицо  у него

делалось на редкость тупое.

     -- "Нам, то есть молодежи нашего  села, Иван Петрович, необходимо нужен

клуб... Чаво?"

     Все вокруг смеялись и смотрели на режиссера с восхище-нием. Выдает!

     А Федора  охватывала глухая злоба и отчаяние. То, что  делал  режиссер,

было, конечно,  смешно,  но  совсем  неверно.  Федор  не умел  только  этого

сказать.

     А режиссер, очень довольный произведенным эффектом, но всячески скрывая

это, говорил деловым тоном:

     -- Вот так  примерно, старик. Можешь  делать по-своему. Копировать меня

не надо. Но мне важен общий рисунок. Понимаешь?

     Режиссер хотел на этом  смотре  широко доказать,  на что он способен. В

своем районе его считали очень талантливым.

     Федору же за все его  режиссерские дешевые выходки хо-телось дать ему в

лоб,  вообще выкинуть его отсюда. Он играл все равно  по-своему. Раза два он

перехватил взгляд  режиссе-ра,  когда  тот  смотрел  на  других  участников,

обращая их вни-мание на игру Федора: он  с  наигранным страданием закаты-вал

глаза и разводил руками, как бы желал сказать: "Ну, тут даже я бессилен".

     Федор скрипел зубами, и терпел, и говорил "чаво?", но никто не смеялся.

     В   этой  пьесе  по  ходу  действия  Федор  должен  был   прихо-дить  к

председателю колхоза, махровому бюрократу и воло-китчику, и требовать, чтобы

тот  начал  строительство клуба  в деревне. Пьесу  написал местный  автор и,

используя свое "знание жизни", сверх  всякой меры нашпиговал  ее  "народ-ной

речью": "чаво", "туды", "сюды" так и сыпались из уст  действующих лиц.  Роль

Федора  сводилась,  в  сущности,  к  по-ложению  жалкого просителя,  который

говорил бесцветным, вялым языком и уходил ни с чем. Федор презирал человека,

которого играл.

     Наступил страшный день смотра.

     В клубе было битком набито. В переднем ряду сидела мандатная комиссия.

     Режиссер в репетиционной комнате умолял актеров:

     --  Голубчики,  только не волнуйтесь! Все будет хорошо...  Вот увидите:

все будет отлично.

     Федор сидел в сторонке, в углу, курил.

     Перед самым началом режиссер подлетел к нему.

     --  Забудем  все наши  споры...  Умоляю:  погромче.  Больше  ничего  не

требуется...

     --  Пошел ты!.. -- холодно вскипел Федор. Он уже не мог больше выносить

этой бессовестной пустоты и фальши в че-ловеке. Она бесила его.

     Режиссер испуганно посмотрел на него и отбежал к дру-гим.

     -- ... Я уже не могу... -- услышал Федор его слова.

     Всякий  раз,  выходя на  сцену, Федор  чувствовал себя очень плохо: как

будто проваливался в большую гулкую яму. Он слушал стук собственного сердца.

В груди становилось горячо и больно.

     И на этот раз,  ожидая за  дверью сигнала  "пошел", Федор почувствовал,

как в груди начинает горячо подмывать.

     В самый  последний момент он  увидел взволнованное лицо режиссера.  Тот

беззвучно показывал губами: "громче".  Это решило все. Федор  как-то странно

вдруг успокоился, смело и просто ступил на залитую светом сцену.

     Перед  ним сидел  лысый бюрократ-председатель.  Первые слова  Федора по

пьесе  были: "Здравствуйте, Иван Петрович.  А  я  все  насчет  клуба, ххе...

Поймите,  Иван Петрович,  моло-дежь нашего  села..."  На что  Иван Петрович,

бросая  телефон-ную трубку, кричал: "Да  не до  клуба  мне сейчас!  Посевная

срывается!"

     Федор прошел к столу председателя, сел на стул.

     -- Когда клуб будет? -- глухо спросил он.

     Суфлер в своей будке громко зашептал:

     -- "Здравствуйте, Иван  Петрович! Здравствуйте, Иван Петрович! А я  все

насчет..."

     Федор ухом не повел.

     --  Когда клуб будет,  я спрашиваю? -- повторил  он  свой вопрос, прямо

глядя в глаза партнеру; тот растерялся.

     -- Когда будет, тогда и будет, -- буркнул он. -- Не до клу-ба сейчас.

     -- Как это не до клуба?

     --  Как, как!.. Так. Чего ты?..  Явился тут --  царь Горох! -- Партнера

тоже уже понесло напропалую. -- Невелика пти-ца -- без клуба поживешь.

     Федор положил тяжелую руку на председательские бу-мажки.

     -- Будет клуб или нет?!

     -- Не ори! Я тоже орать умею.

     --  Наше  комсомольское  собрание  постановило...  Наше   комсомольское

собрание постановило... -- с отчаянием по-вторял суфлер.

     -- Вот что... -- Федор встал. -- Если вы думаете, что  мы  по  старинке

жить  будем, то вы сильно  ошибаетесь! Не вый-дет! -- Голос Федора  зазвучал

крепко  и  чисто. -- Зарубите это  себе на  носу, председатель. Сами  можете

киснуть  на  печке  с  бабой,  а нам  нужен  клуб. Мы  его  заработали.  Нам

библиоте-ка тоже нужна! Моду взяли бумажками отбояриваться... Я их видеть не

хочу, эти бумажки! И дураком жить тоже не хочу!

     Суфлер молчал и с интересом наблюдал за разворачиваю-щейся сценой.

     Режиссер корчился за кулисами.

     -- Чего ты кричишь тут? --  пытался остановить председа-тель Федора, но

остановить его было невозможно;  он  неза-метно для себя перешел на  "ты"  с

председателем.

     -- Сидишь тут, как... ворона, глазами хлопаешь. Давно бы уже все  было,

если бы  не такие  вот...  Сундук старорежим-ный!  Пуп земли... Ты ноль  без

палочки -- один-то,  вот кто. А ломаешься, как  дешевый пряник. Душу из тебя

вытрясу, если клуб не построишь! -- Федор  ходил  по  кабинету  -- силь-ный,

собранный, резкий. Глаза его сверкали гневом. Он был прекрасен.

     В зале стояла тишина.

     -- Запомни мое слово: не начнешь строить клуб, поеду в район, в край...

к черту на рога, но я тебя допеку. Ты у меня худой будешь...

     -- Выйди отсюда моментально! -- взорвался председа-тель.

     -- Будет клуб или нет?

     Председатель мучительно соображал,  как быть. Он пони-мал, что Федор не

выйдет отсюда, пока не добьется своего.

     -- Я подумаю.

     -- Завтра подумаешь. Будет клуб?

     -- Ладно.

     -- Что ладно?

     --  Будет  вам  клуб. Что  ты делаешь  вообще-то?.. --  Пред-седатель с

тоской огляделся  -- искал  режиссера, хотел что-нибудь понять  во всей этой

тяжелой истории.

     В зале засмеялись.

     --  Вот это  другой разговор.  Так  всегда  и отвечай. -- Федор встал и

пошел со сцены. -- До свиданья. Спасибо за клуб!

     В зале дружно захлопали.

     Федор, ни  на  кого  не  глядя,  прошел  в  актерскую  комнату  и  стал

переодеваться.

     -- Что ты натворил? -- печально спросил его режиссер.

     --  Что? Не по-твоему? Ничего...  Переживешь. Выйди от-сюда --  я штаны

переодевать буду. Я стесняюсь тебя.

     Федор переоделся и  вышел из клуба, крепко хлопнув  на прощанье дверью.

Он решил порвать с искусством.

     Через три дня сообщили результаты смотра: первое место среди участников

художественной самодеятельности двадца-ти районов края завоевал кузнец Федор

Грай.

     -- Кхм... Может, еще какой Федор Грай есть? -- усом-нился отец Федора.

     --  Нет.  Я один Федор Грай, -- тихо сказал  Федор и побаг-ровел.  -- А

может, еще есть... Не знаю.

Сергей Соленый  Встань, Святогор! 

Ой, да о чём медный колокол жалобно плачет?

Ой, да о чём он тревожно призывно звонит?

Как по земле всё круша всадник огненный скачет,

Мир черным пламенем адским горит.

Пламенем адским горит.

Колокол древний сзывает народ не к обедни,

Душу рвёт колокол, стонет, зовёт и гудит.

 Воины Света и Тьмы встали в битве последней,

Вот он вопрос - кто кого победит.

Кто кого победит.

         Встань Святогор, из могилы продавней,

       Землю родную в ладонях своих удержи,

       Грязь отряхни с неё, пусть никогда в ней.

       Места не будет насилью и лжи!

   

      Наша Земля – это сердце Вселенной,

   Встань мой народ, в лютой битве не трусь,

       Вечно была, есть и будет нетленной

       Наша святая великая Русь!

   

Русь, Украина, Белая Русь и Россия –

Дружбы и братства земли единый оплот

Встаньте скорее с колен, на пороге мессия,

Птицы свободы взлетайте с болот.

С коварных болот.

Дух Святогора, Дух Ра – дух единого сына,

Плечи расправь, и всю тьму над Землёю развей,

Мрак отступает пред силой могучего клина,

Благославляет отец сыновей!

Всех своих сыновей!

   Встань Святогор, из могилы продавней,

   Землю родную в ладонях своих удержи,

   Грязь отряхни с неё, пусть никогда в ней.

   Места не будет насилью и лжи.

   

   Наша Земля – это сердце Вселенной,

   Встань мой народ, в лютой битве не трусь,

   Вечно была, есть и будет нетленной

   Наша святая великая Русь!

   Наша святая великая Русь!

   Наша святая великая Русь!

Роберт Рождественский МГНОВЕНИЯ

Не думай о секундах свысока.

Наступит время, сам поймешь, наверное,-

свистят они,

как пули у виска,

мгновения,

мгновения,

мгновения.

У каждого мгновенья свой резон,

свои колокола,

своя отметина,

Мгновенья раздают - кому позор,

кому бесславье, а кому бессмертие.

Мгновения спрессованы в года,

Мгновения спрессованы в столетия.

И я не понимаю иногда,

где первое мгновенье,

где последнее.

Из крохотных мгновений соткан дождь.

Течет с небес вода обыкновенная.

И ты, порой, почти полжизни ждешь,

когда оно придет, твое мгновение.

Придет оно, большое, как глоток,

глоток воды во время зноя летнего.

А в общем,

надо просто помнить долг

от первого мгновенья

до последнего.

Не думай о секундах свысока.

Наступит время, сам поймешь, наверное,-

свистят они,

как пули у виска,

мгновения,

мгновения,

мгновения.

Живые и мёртвые. О мёртвых - или хорошо, или ничего?

Евр-о–х-я цивилизация на основе библ-го мировоззрения очернила всех ушедших на тот свет Предков, описав их как безнравственных недоумков, поклонявшихся Дьяволу, а для себя и своих адептов (особенно власть имущих) провозгласила  ТЕЗИС про СВОИХ мёртвых "О мёртвых - или хорошо, или ничего"... 

Все их мёртвые противники - сволочи, гады и враги ИХ светлых идеалов - почти все книги наполнены этим... В древности и о живых, и об ушедших говорили только ПРАВДУ - такие были нравы. 

Можно, конечно, исповедовать любой ТЕЗИС, провозглашенный церковной или светской наукой в качестве единственно верного, но жизнь всего живого на Планете идёт не по тезисам, а по Канонам Творца.

Сегодня только слепой не видит, что все мировое людское сообщество - огромный сумасшедший дом и это - итог его многовекового прогрессивного развития. Следовательно, вся последняя эпоха (2 тыс. лет) - это была эпоха тоталитарной лжи и всеобщего  лицемерия.

На пороге всеобщего само-уничтожения небесполезно хотя бы задуматься об этом…

КАПИТАЛМУД, ИЛИ ПЕСНЬ АКЫНА Валентин Гринько о философии

Валентин Гринько о философии российской отечественной духовной традиции

Интервью с Валентином Сергеевичем Гринько

«НГ-Ex libris», # 15 от 22 апреля 2010 г.

Валентин Сергеевич Гринько (род. 1949) – кандидат философских наук, профессор кафедры философии Костромской государственной сельскохозяйственной академии. Окончил философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Защитил кандидатскую диссертацию на тему «Проблема человека в философских воззрениях Антонио Грамши». Член Российского философского общества (РФО), член политсовета регионального отделения партии «Правое дело». Главный редактор журнала «Камень. Отражения». Колумнист «АПН – Нижний Новгород». Автор книги «Философия в России: парадигмы, проблемы, решения» (Кострома, 2003), неофициальное название которой – «Капиталмуд, или Песнь акына о нибелунгах, парадигмах и симулякрах».

Сегодня мы решили обсудить актуальные проблемы современной русской философии, метко сформулированные Фёдором Гиренком: «Если философия станет когда-нибудь рвом, который интеллигент не сможет перепрыгнуть на пути к власти, то это значит, что философия у нас состоялась». С Валентином Гринько беседовал Алексей Нилогов.

– Валентин Сергеевич, что вы можете сказать о современной русской философии? Какими именами она представлена? 

– Современную русскую философию, как и русскую философию вообще, можно определить как минимум десятью различными способами. Почему Иммануил Кант, родившийся и умерший в границах современной Российской Федерации – немецкий философ, а жившие и творившие за её пределами – не будем называть фамилии – русские философы, независимо от национальности?

Когда говорят о русской философии, то по ходу контекста разговора всегда имеют что-то подвижное и противоречивое. Поэтому я предпочитаю говорить о философии в России, имея в виду под философией определённую общепризнанную парадигму из пяти–семи парадигмообразующих структур: онтология, гносеология, аксиология, история философии – основные, и дополнительные – на вкус, на цвет, на субъективное отношение к основным проблемам, в которых в своё время и в своём месте варится философ – экзотика – от философии истории или социальной онтологии через волюнтаризм-экзистенциализм до синергетики и шизоанализа. 

Парадигмообразующие элементы имеются в специфически исторической форме у всех народов, но только в Древней Греции, пожалуй, они приобрели узнаваемый товарный вид и привлекательный бренд, а затем римляне и западноевропейское Средневековье придали философии дополнительные черты. 

Самое видное имя в современной русской философии – Иммануил Кант. Всё остальное – пожалуй, эпигонство; укоренённое – русско-православная тенденция и духовные споры вокруг неё: то Авраамий Смоленский, то армяноверие, то жидовство и нестяжательство, то старообрядчество, не считая византийства, греческих и болгарских «влияний» и других экзогенных прививок. 

Великие махины Михаила Ломоносова, Гавриилы Державина и Василия Татищева затмили эпигоны, и интересные их идеи не получили самостоятельного статуса в нашей мысли. 

Короче, наши философы неузнаваемы и неразличимы не только в массовом восприятии, но и профессиональной общефилософской среде. 

– Существует ли русская философия в провинции? Какова её интеллектуальная планка? 

– В российской провинции философия существует в исторически и географически обусловленной форме. Фактически основной вопрос, который раньше или позже возникает у любого человека, – это основной вопрос философии, вернее, гроздь вопросов: «Кто мы?», «Как мы сюда попали?», «За что?», «Надолго ли?», «Что нам здесь делать и для чего?», «Как отсюда выбраться и куда?» Кстати, примерно такая постановка представлена в «Законах Ману» – памятнике, которому не менее 2000 лет.

На эти и подобные вопросы отвечают, как могут, родители, учителя в школах, преподаватели профессиональных учебных заведений и прочие социально значимые авторитеты. Однако, будучи дилетантами, то есть в своей исследовательской позиции во многом зависимыми от тех или иных обстоятельств, они любые спонтанные догадки превращают в догматические святцы, что вредно и даже опасно. Наиболее готовы к этим вопросам религиозные организации, которые составляют конкуренцию философии и, даже не нарушая свободы воли, заманивают к себе веками наработанными приемами. А философия ещё и непривлекательна, например, тем, что зачастую чванлива и выспренна, но больше всего тем, что она призвана показывать на всём и во всём «печать неизбежного падения» (Энгельс). 

С профессионалами-философами в российской провинции туго, поэтому их часто замещают поэты, писатели, художники. Втюривают всякую чушь под видом вечных общечеловеческих ценностей. Философски грамотный ответ: бытие живого организма, а человека как такового – в первую очередь, есть процесс расширения комфорта за счёт расширения контроля над витальным пространством с находящимися в его пределах ценностями. А остальное – лукавство, продиктованное локальными особенностями. 

Что касается профессионалов, честно служащих своему народу во глубине российских руд, то могу назвать многих прекрасных людей, с которыми приходилось сталкиваться и которым я очень благодарен за постоянную поддержку. Это мой первый начальник по профессиональной философской работе, ныне покойный, костромской философ академик Леонид Борисович Шульц, ныне здравствующий уральский философ академик Константин Николаевич Любутин, замечательный этик, проживающий в Тульской области, Владимир Николаевич Назаров. А? Как говорю? Как про передовиков в районной газете. Это представители философии в её профессиональном статусе, а сколько ещё людей не менее глубоких? Много! 

– Чем вы объясняете перепроизводство философских кадров в Советском Союзе и России? 

– Никакого перепроизводства нет. Нехватка тотальная. Всех и вся лиц бюджетных профессий. И в городах, а тем более в деревнях. А Россия – необозрима! Там ведь тоже люди живут и не хотят никуда ехать учиться в федеральные центры. Им бы у себя, на малой родине, жить и работать. А для этого им на местах нужны учителя самой разной профессиональной подготовки, а желательно наивысшей – агрономы, врачи, дизайнеры, милиционеры. 

– В своей книге «Философия в России: парадигмы, проблемы, решения» вы пишете, что русская философия «существовала всегда в исторически допустимой форме, например, в виде системы мифологических представлений того или иного этноса (необязательно славянского)»? Не слишком ли оптимистической является ваша гипотеза? 

– И существует! Там я не зря привожу мысль великого русского писателя Леонида Леонова, которую он опубликовал в набросках своей знаменитой «Пирамиды» и которая в основной посмертно изданный текст «Пирамиды» не попала: «Любой на моржовом клыке нацарапанный миф является равноправным уравненьем с тем ещё преимуществом, что алгебраическая абракадабра заменена там наглядной символикой простонародного мышленья». Более того, всё есть миф, поскольку «мысль изречённая есть ложь». 

– Какие неявные проблемы свойственны современной русской философии? 

– Все проблемы у неё неявные. Надо выявлять заново. Одно только название чего стоит. Явно что-то тут очень неявное, и каждый раз другое подразумевается. Если в одну повозку впрячь, возможно, Петра Чаадаева и Георгия Плеханова, а Иммануила Канта даже в русской интерпретации нельзя, то чего уж тут явного? 

– Нуждаются ли, на ваш взгляд, российские философские институции в реформах? 

– Все разговоры о реформах в тех или иных институциях – абстрактное теоретизирование. Дайте в руки мне гармонь – золотые планки, дайте почувствовать материал вживе – и тогда будет видно. Но в принципе я – за заказ, в том числе государственный. Если в тебе есть нужда – пусть нанимают и платят. Или держат в хорошем теле на всякий случай, только бы не абы кого или своих да наших, а знатоков и мудрецов. Но у нас не слушают и не ценят профессионалов. Не только в философии. У нас каждый сам и жнец, и на дуде игрец. 

– Могли бы вы дать оценку деятельности Российского философского общества (РФО)?

– Такому обществу, как РФО, я бы больше вменил в суть деятельности защиту философии и философов перед лицом государства и других социальных структур. У руководства этого общества тесные связи практически со всем российским философским сообществом. Многих в российской глубинке руководители РФО хорошо знают, видят в Москве, на российских конгрессах. Им бы следовало более эффективно координировать распределение финансовых потоков, которые могут перепасть философам по всей России в виде грантов и платных заказов. 

– Насколько увенчался успехом проект так называемого «нового мышления», предложенный академиком Иваном Фроловым в пику горбачёвской перестройке для гуманизации заидеологизированной советской философии? 

– Советская философия кому-то была заидеологизирована, а кому-то нет. Ничто не мешало Генриху Батищеву, Олегу Дробницкому, Алексею Лосеву и другим советским философам писать и публиковать великие труды. Сам товарищ Сталин в своей знаменитой главе «Краткого курса» оказался антиленинцем. Он там выдал за марксизм: «Материя – субъект всех изменений». Да, это марксизм. Но настоящий. Хотя эта мысль Томаса Гоббса, которую где-то цитирует Карл Маркс. А стреляли за мелочи. Я бы сказал так: одни дилетанты бдели за свои догмы, выдавая их за общечеловеческие ценности, пардон, за генеральную линию партии, а потом аналогичное делали другие. Во всём виноваты дилетанты. Их ещё много. Тем более что теперь их не стреляют, а, наоборот, берегут и поддерживают. 

– Вашему перу принадлежит работа «Сталинизм. Воспоминания о будущем». Дайте, пожалуйста, описательный портрет философа-сталиниста. 

– Они разные. Одни – оголтелые. Дилетанты. Фанаты. Другие – вменяемые. Сталин – не только великий политик, но и философский гений. Правда, его философия – больше в делах, что полностью соответствует определению философии, которое дал Антонио Грамши. Он сделал всё, что России было необходимо, в противном случае её растащили бы. 

– Что для вас значит философствовать по-русски? Чем бы вы парировали австро-американскому экономисту Людвигу фон Мизесу, утверждавшему об интеллектуальном бесплодии русских, которые никогда не могут сами найти выражение собственной глубинной природы?

– Внесу поправку: это не бесплодие, а плодовитость non-stop. Потому что нет пределов совершенствованию знаний и представлений, умений и навыков. Может, да: ещё колеса не дооткрыли толком, а уже кидаемся летать. Процитирую поэта Николая Клюева: «…на кровле конёк / Есть знак молчаливый, что путь наш далёк». Кстати, путь по-китайски – дао. Дао, которое можно выразить словами, не есть истинное дао. Древним видней, чем фон Мизесу. Также термин «путь» входит в самоназвание национальной японской философии – синто – путь богов. Не завидую я историческим судьбам этих нашедших окончательные плоды мыслителей и их странам. Путь наш далёк. В бесконечность…

   

© А. С. Нилогов