Чанышев А.Н Борьба христианского и языческого мировоззрений в IV в Победа христианства Ариане и афанасьевцы

Однако диоклетиановы гонения на христиан были если не последними, то предпоследними. У самого Ди¬оклетиана и жена, и дочь приняли христианскую веру. Христианизация Римской империи была исторической необходимостью. Империи нужна была универсальная абсолютная религия, которая могла бы сплотить все ее столь различные народы. Империи нужна была и сверхклассовая религия, которая могла бы смягчить про¬пасть между свободными и рабами, ту пропасть, в кото¬рую в конце концов и упала империя. Такой абсолютной религией и было христианство с его проповедью, что перед Богом все равны: и варвары, и эллины, и рабы, и свободные. Империя нуждалась в такой религии и в такой церкви. Ей нужна была иллюзия равенства. Импе¬ратор нуждался не только в военно-бюрократическом аппарате. Он нуждался и в идеологической силе. Культ императора оказался неэффективным. Христианство же давало новую систему ценностей, новую единую для всех народов и классов систему страха и на¬дежды.

Диоклетиан и соправитель Максимиан догово¬рились между собой, что когда они оба одновременно откажутся от власти, то их места автоматически займут «цезари», которые станут «августами». Однако когда они оба 1 мая 305 г. отреклись, то начались беспорядки. Сменившие «августов» «цезари» Констанций Хлор и Га-лерий вскоре умерли. Итак, империя сразу лишилась обоих новоявленных «августов». Умершего Галерия сменил его соправитель, «цезарь» Лициний. Но западно¬му «цезарю», бывшему соправителю Констанция Хлора, не повезло. Восставшие западные легионы провозгласи¬ли «августом» сына Констанция Хлора Константина. Лициний признал Константина в качестве западного «августа». Однако Константину пришлось выдержать войну с неожиданно вернувшимся к политической жизни Максимианом и его сыном Максенцием. Константин разбивает войско и Максенция в сражении под Римом в 312 г.

Победа христианства. Согласно легенде, перед сра¬жением будущий победитель видит на небе знамение – крест, на котором было написано по-гречески: «туто ника», т. е. «сим победиши».

Новые «августы» Константин и Лициний резко изме¬няют политику государства по отношению к христиан¬ской религии и церкви. Эпоха гонений на христианство заканчивается. Согласно Медиоланскому (Миланско¬му) эдикту (313 г.), христиане получают право свобод¬ного исповедания своей религии (впрочем, свободное отправление богослужений было разрешено христианам в восточной половине империи еще «августом» Галерием, предшественником Лициния). Но христианство все еще не стало государственной религией. Оно было всего лишь уравнено в правах с продолжавшей оставаться государственной языческой религией с ее культом импе¬ратора. Однако прохристианские реформы продолжа¬лись. Эдикт от 315 г. гарантировал свободу молитвенных собраний христиан. Их было запрещено привлекать к военной службе. Но христианство — все еще не госу¬дарственная религия.

Ситуация меняется в 324 г., когда Константин в борьбе за власть разгромил своего соправителя Лици¬ния, затем умерщвленного, и стал единоличным прави¬телем громадной империи, восстановив единоначалие и вернув империю от политического дуализма к полити¬ческому монизму. Вот тогда-то христианство и получает приоритет над язычеством. Последнее не запрещается, но уже ему, а не христианству разрешается существо¬вать. В 324 г. в «Эдикте о-веротерпимости» Константин провозглашает: «Чтобы сохранить ненарушимый мир в народе, я объявляю, что все, кто еще остается в за¬блуждении язычества, могут пользоваться таким же спокойствием, как и верующие (т. е. христиане.— А. Ч.). Пусть те, кто уклоняется от послушания богу, сохраня¬ют свои храмы, посвященные лжи, если они этого хотят». Итак, язычники отныне не «верующие» (в Хри¬ста), а лица, находящиеся в заблуждении. Язычество уже только-только терпят. В разрешении на его суще-ствование таится угроза. Да, эпоха гонений на христиан сменяется эпохой гонений христиан на античную культу¬ру!

В остальном Константин продолжал политику Ди¬оклетиана. Хотя тетрархия (два «августа» и два «цезаря») была упразднена, деление империи на четыре части осталось, но это были уже четыре префектуры, управля¬емые непосредственно подчиненными монарху префек¬тами претория. В консистории (государственном сове¬те) император имел право решающего голоса, члены этого совета стояли, а император сидел. При Константи¬не происходит дальнейший упадок городов. Центр жиз¬ни все более перемещается в деревню, в поместья. Происходит упадок торговли, денежного обращения и рост натурального продуктообмена. При Константине и звания, и должности стали наследственными. Место и обязанности каждого человека были строго определе¬ны законом. Происходит закрепление населения по месту приписки. Это относилось и к ремесленникам, и к колонам, и даже к членам городской курии (куриаам). Последние были закреплены в своей должности навечно и несли материальную ответственность за сбор налогов. Ремесленники были прикреплены к своим кол¬легиям, в случае побега их клеймили каленым железом, их дочери стали выдаваться замуж только внутри колле¬гии. Было запрещено покидать свои участки и колонам. Был издан эдикт о вечном прикреплении колонов к их земле. Вместе с тем смягчилось отношение к подоро¬жавшим (вследствие невозможности вести далее завое¬вательные войны) рабам. Господа были лишены права самолично казнить своих рабов. Было запрещено при продаже рабов разбивать семьи. Посаженных на землю рабов разрешалось продавать только с землей. Был узаконен отпуск рабов на волю.

При Константине происходит очередное «падение» Рима. Если при Диоклетиане Рим, хотя он и не был уже резиденцией ни «августов», ни «цезарей», все же номи¬нально оставался столицей, то Константин переносит общую столицу всей империи далеко на восток, на гра¬ницу между Европой и Азией, на Боспор, в Византии, переименованный в Константинополь и заново роскош¬но отстроенный. Новую столицу освящали и языческие, и христианские жрецы. В ней воздвигаются и христиан¬ские, и языческие храмы.

Отныне император опирается на армию, бюрократию и церковь, на вселенскую (католическую) церковь всей империи.

Это была уже не та церковь, какой она была при возникновении христианства. Богатая церковь победила бедную, епископская — апостольскую. Новая цер¬ковь — церковь-собственница. Она владеет имуще¬ством, землей, рабами (церковные рабы). Она обю¬рокрачивается. Она иерархична («иерархия» — «лестница власти»). В основании церкви лежат церков¬ные общины, организующие рядовых верующих. Общи¬ны возглавляют пресвитеры. Над пресвитерами стоят рядовые епископы с епархиями, а над епископами — архиепископы и митрополиты, а над ними далее — патриархи (римский, александрийский, константино¬польский, антиохийский, иерусалимский). Римский и александрийский патриархи титулуются «папами».

Не все христиане были согласны с такими порядками в церкви, возникшей как община униженных и оскор¬бленных. В Северной Африке началось движение дона-тистов. Начинаются ереси и расколы.

Ариане и афанасьевцы. Новая иерархия оказалась и сама расколотой по вопросам веры. На первое место вышел вопрос о том, как следует понимать главное в христианской догматике — догмат Троицы. Здесь столкнулись два александрийца: епископ Афанасий (ок. 295—373 гг.) и пресвитер Арий. Последний учил, что бог-отец и бог-сын не равны, не едины по своей сущности, что Христос не «единосущен» с богом-отцом, а лишь «подобносущен» ему и что Христос не существо¬вал извечно, он творение бога-отца. Так же и святой дух — третье «лицо» Троицы — не извечен, он, как и Христос, был сотворен, но не богом-отцом, а богом-сыном — Христом.

Все это напоминало неоплатонизм с его «троицей»: единым, космическим умом и космической душой, которые последовательно друг за другом происходили от единого. Арианский бог-отец соответствовал едино¬му, бог-дух — космической душе, а бог-сын — не столь¬ко космическому разуму, сколько логосу, который в не¬оплатонизме был посредником между космической ду¬шой и космосом. Так что прямой аналогии между учением Плотина и учением Ария нет, но идея о том, что низшее происходит из высшего, а то из еще более вы¬сшего, которое безначально, присутствует и у Плотина, и у Ария.

Афанасий же учил, что бог-сын существует извечно, а не сотворен богом-отцом, что он не «подобносущен», а «единосущен» с богом-отцом. Так как по-древнегрече¬ски «единосущий» звучит как «хомоусиос» (оцооиоюс), а «подобносущий» как «хомойусиос» (6цоюЪ010$) О-чк что эти два слова отличались только тем, что во втором в середине была буква «йота», а в первом слове ее не было), то отсюда и возникло выражение «ни на йоту не отступать». Ариане не хотели уступать «йоту», афанась¬евцы не хотели ее принимать.

Со святым духом дело обстояло сложнее. Не случай¬но, что позднее православие и католичество разделило «филиокве» — православные считают, что святой дух происходит только от бога-отца, тогда ,как католики думают, что он происходит и от бога-отца и от бога-сына (а так как на латинском языке «и сына» звучит как «Ш^о^ие», то и говорят о «филиокве»).

Императора Константина обеспокоили эти споры. Он искал в христианстве опору, видел его преимущество в единстве, но оказалось, что это единство мнимое, что

само христианство раскололось на враждебные партии. Константин стремится восстановить единство церкви. Для примирения христиан и для выработки новой еди¬ной догматической платформы Константин созывает в 325 г. н. э. в малоазийском городе Никее на съезд всех христианских епископов Востока и Запада.

Никея (ныне турецкий городок Изник) некогда (и в древности, и в средние века до турецкого его завое¬вания) была богатым и цветущим городом (турки разрушили ее лучшие здания, а церкви обратили в мина¬реты). Свое название этот город получил от диадоха Лисимаха, который назвал его в честь своей жены Никеи.

На этом съезде, который вошел в историю как Никейский собор, председательствовал император Кон¬стантин (хотя к этому времени он сам еще не принял христианства и не крестился). Константин поддерживал афанасьевцев. Поэтому победа Афанасия и поражение Ария были не случайны. Арий был проклят и сослан, арианство объявлено ересью. На Никейском соборе был выработан Никейский символ веры («символ» от древ-негреч. «симболон» — «знак»), или Никейское кредо (от лат. «кредо» — «верую»). Однако борьба между афанасьевцами и арианами не прекратилась. И в конце концов чаша весов склонилась в пользу Ария. Его воз¬вратили из ссылки, отправив туда на этот раз Афанасия. Сам император Константин принял перед смертью христианство, крестил его проарианский епископ. Пре¬емник Константина император Констанций также был арианином.

Между арианами и афанасьевцами существовали промежуточные партии. К ним принадлежал Евсевий Кесарийский, или Памфил (263—340). Будучи родом из Палестины, он учился в Иерусалиме и в Антиохии. Как участник Никейского собора, он в своем проекте симво¬ла веры уклонился от прямого осуждения арианства. Его сочинения: «Приготовление к Евангелию» и «Цер¬ковная история» (доведена до 324 г., т. е. до Никейского собора). «Церковная история» (или «Хроника») изве¬стна в пересказе Иеронима. Правда, в 1792 г. был найден ее армянский перевод.

Константин в своем завещании разделил империю между своими сыновьями, из которых вышеупомянутый Констанций, истребив своих братьев, стал единоличным императором (351—360 гг. правления).

Юлиан. Ему наследует случайно уцелевший от побо¬ища его двоюродный брат Флавий Клавдий Юлиан (331—363 гг.), который вошел в историю как «Юлиан-отступник», поскольку он отступил от христианства и попытался вернуть языческой религии и культуре монополию. Несмотря на победу христианства, языче¬ская культура в IV в. была еще сильна. Она имела выдающихся представителей.

Историк Аммиан Марцеллин (330—400 гг.) написал историю Римской империи за 282 года (с 96 по 378 гг.) в тридцати одной книге, из которых сохранилось во¬семнадцать книг, в которых рассказывается о событиях с 353 по 378 г. Знаменитый ритор Гимерий (315— 386 гг.) в своей полемической борьбе с христианами восхвалял героическое прошлое античного мира. Его одногодок ритор Либаний (315—393) стремился ожи¬вить античную религию. Нравственному идеалу христи¬ан — идеалу покорности, терпения и смирения он проти¬вопоставлял греко-римскую гражданскую героическую добродетель. Либаний был вдохновителем Юлиана и его «отступничестве».

Ритор и философ Фемистий (317—388 гг.) стремился противопоставить христианскому мировоззрению древ¬негреческую философию, которую он популяризировал. Известны его переложения (парафразы) Аристотеля. Фемистий отстаивал духовную свободу, не отделимую от свободы дискуссии, от плюрализма мнений и точек зрения, от разногласий. Обращаясь к одному из римских императоров, Фемистий писал, что приходит в упадок все то, что не затронуто человеческими страстями и спорами, что своей высотой и изяществом искусства обяза¬ны именно расхождениям во вкусах художников, их состязательности. В отличие от скептиков, которые из факта разномыслия философов делали вывод о несосто¬ятельности философии, Фемистий видит именно в раз¬ногласиях философов причину расцвета философской мысли. «Да и сама философия, мать всех достохвальных художеств, возникнув почти что из ничего, разве не благодаря разногласиям ученейших людей так разви¬лась, что нечего, кажется, прибавить к ее совершен¬ству?» — задает философствующий ритор свой ритори¬ческий вопрос. Общий вывод таков: «Вообще дело обстоит так: соревнование между людьми и споры уси¬ливают их трудолюбие и разжигают рвение. Напротив, вялость и душевную косность приносит привычка соглашаться во всем и ни по какому поводу не приходить в столкновение с противоположными взглядами» '.

Став императором, ученик Либания Юлиан отрекся от христианства. При нем происходит последнее в Рим¬ской империи гонение на христиан. Юлиан выступает против христианства и политически, и публицистически. Как политик, Юлиан лишает христианскую церковь государственных дотаций. Христианам запрещается преподавать в школах, занимать высшие посты в армии. Юлиан пытался реформировать языческую религию, которая пришла в полный упадок. Языческие храмы опустели и обеднели. Когда Юлиан в своем путешествии в Антиохию посетил город Дафну с его некогда знамени¬тым храмом Аполлона, то оказалось, что храм пуст, а его жрец нищ. Не из чего было принести жертвоприно¬шение богам по случаю посещения храма императором. Жрецу для такого неожиданного торжества пришлось заколоть своего собственного гуся. Юлиан пытается объединить языческое жречество, ввести в него иерархи¬ческую структуру, создать языческое монашество, ввести обычай раскаяния, практику благотворительно¬сти, нравственно усовершенствовать жречество. В од¬ном из своих писем к высокопоставленному жрецу император писал: «...убеждай каждого жреца, чтобы он не посещал театра, не пил в харчевне и не занимался каким-либо искусством или ремеслом, пользующимся дурной славой» .

Как писатель, Юлиан — автор гимна в честь Солнца («К царю Солнцу»), наивной попытки введения вос¬точного культа Солнца в Римской христианизированной империи.

В своем сочинении «Против христиан» Юлиан крити¬чески относится не только к христианам, но и к языче¬ской мифологии. И эллины сочиняли небылицы о богах, когда Крон якобы поглотил своих детей, а затем их изверг, когда Зевс сочетался с собственной матерью и с дочерью от своей матери (имеется в виду орфический мотив), однако иудейско-христианская мифология, ут-верждает Юлиан, еще более нелепа и безнравственна. Иудейский бог не ведает, что творит. Он творит Еву как жену и помощницу Адаму, но та ни в чем Адаму не помогла, а, напротив, обманула Адама и стала причиной изгнания того из рая. Иегова вспыльчив, гневлив и за¬вистлив. Своему созданию — человеку — Иегова отка¬зывает в познании добра и зла. Но «может ли быть что-либо неразумнее человека, не умеющего различить добро и зло?» — спрашивает Юлиан. Ведь ясно, что не зная, что такое добро и что такое зло, человек не сможет избежать зла и не будет стремиться к добру! Таким образом, делает вывод Юлиан в своем сочинении «Про¬тив христиан», «не знать, что созданная как помощница станет причиной гибели, и запретить познание добра и зла, каковое, по моему мнению, есть величайшее до¬стояние человеческого разума, да еще завистливо опа¬саться, как бы человек не вкусил от древа жизни, и из смертного не стал бессмертным,— все это присуще лишь недоброжелателю и завистнику» '.

Таково отношение Юлиана к иудаистской части христианства. Что же касается собственно христианских мифов, то Юлиан видит в образе Христа как человекобога обожествление человека, но, возражает император, никакой бог не может быть человеком и никакой человек не может быть богом.

Василий Шукшин Артист Федор Грай

     Сельский кузнец Федор Грай играл в драмкружке "простых" людей.

     Когда  он выходил  на клубную сцену,  он  заметно бледнел и говорил так

тихо, что даже  первые ряды плохо слышали. От напряжения у него под рубашкой

вспухали тугие бугры мышц.  Прежде чем сказать реплику, он  долго смотрел на

партнера, и была в этом взгляде такая неподдельная вера в происходящее, что

зрители смеялись, а иногда даже хлопали ему

     Руководитель драмкружка,  суетливый  малый  с  конопатым  неинтересным

лицом, на  репетициях кричал на  Федора, произносил всякие  ехидные слова --

заставлял говорить громче. Федор тяжело переносил этот крик, много думал над

ролью... А когда выходил на сцену, все повторялось: Федор говорил негромко и

смотрел на  партнеров исподлобья. Ре-жиссер за кулисами  кусал губы и громко

шептал:

     -- Верстак... Наковальня...

     Когда Федор,  отыграв  свое, уходил со сцены, режиссер набрасывался  на

него и шипел, как разгневанный гусак:

     -- Где у тебя язык? Ну-ка покажи язык!.. Ведь он же у тебя...

     Федор слушал и  смотрел в сторону. Он не любил  этого вьюна, но считал,

что понимает в искусстве меньше его... И терпел. Только один раз он вышел из

себя.

     -- Где у тебя язык?.. -- накинулся, по обыкновению, ре-жиссер.

     Федор  взял его  за грудь  и  так  встряхнул, что  у  того глаза на лоб

полезли.

     --  Больше не  ори  на  меня,  --  негромко  сказал  Федор  и  отпустил

режиссера.

     Бледный руководитель не сразу обрел дар речи.

     -- Во-первых, я  не ору, -- сказал он, заикаясь. -- Во-вто-рых, если не

нравится здесь, можешь уходить. Тоже мне... герой-любовник.

     -- Еще вякни раз. -- Федор смотрел на  руководителя, как на партнера по

сцене.

     Тот не выдержал  этого  взгляда,  пожал  плечами  и ушел. Больше он  не

кричал на Федора.

     -- А погромче,  чуть погромче нельзя? --  просил он  на  ре-петициях  и

смотрел на кузнеца с почтительным удивлением и интересом.

     Федор старался говорить громче.

     Отец  Федора, Емельян  Спиридоныч, один  раз  пришел в клуб  посмотреть

сына. Посмотрел и ушел, никому  не сказав ни  слова. А дома во  время  ужина

ласково взглянул на сына и сказал:

     -- Хорошо играешь.

     Федор слегка покраснел.

     -- Пьес хороших нету... Можно бы сыграть, -- сказал он негромко.

     Тяжело  было   произносить   на  сцене   слова  вроде:  "сельхознаука",

"незамедлительно",  "в сущности говоря"...  и т. п. Но еще  труднее,  просто

невыносимо трудно и  тошно  было  говорить  всякие  "чаво", "куды",  "евон",

"ейный"...  А режис-сер  требовал, чтобы  говорил  так,  когда  речь  шла  о

"простых" людях.

     -- Ты же простой парень! -- взволнованно объяснял он. --  А как говорят

простые люди?

     Еще  задолго  до  того,   когда  нужно  было  произносить  какое-нибудь

"теперича", Федор, на беду  свою, чувствовал его впереди, всячески готовился

не  промямлить, не "съесть"  его, но когда подходило время  произносить  это

"теперича", он просто шептал его себе под нос и краснел. Было ужасно стыдно.

     -- Стоп!  --  взвизгивал режиссер.  --  Я не слышал,  что было сказано.

Нести же надо слово! Еще раз. Активнее!

     -- Я не могу, -- говорил Федор.

     -- Что не могу?

     -- Какое-то дурацкое слово... Кто так говорит?

     -- Да  во-от же! Боже ты мой!.. -- Режиссер  вскакивал  и совал ему под

нос пьесу. -- Видишь? Как  тут говорят? Навер-но, умнее  тебя писал человек.

"Так не говорят"... Это же художественный образ! Актер!..

     Федор  переживал неудачи как личное  горе: мрачнел,  за-мыкался, днем с

ожесточением работал в кузнице, а вечером шел в клуб на репетицию.

     ... Готовились к межрайонному смотру художественной самодеятельности.

     Режиссер  крутился  волчком,  метался  по сцене, показы-вал,  как  надо

играть тот или иной "художественный образ".

     -- Да не также!.. Боже ты мой!  -- кричал он, подлетая  к Федору. -- Не

верю! Вот смотри. -- Он надвигал на глаза кепку, засовывал руки  в карманы и

входил  развязной  походкой в "кабинет  председателя  колхоза". Лицо  у него

делалось на редкость тупое.

     -- "Нам, то есть молодежи нашего  села, Иван Петрович, необходимо нужен

клуб... Чаво?"

     Все вокруг смеялись и смотрели на режиссера с восхище-нием. Выдает!

     А Федора  охватывала глухая злоба и отчаяние. То, что  делал  режиссер,

было, конечно,  смешно,  но  совсем  неверно.  Федор  не умел  только  этого

сказать.

     А режиссер, очень довольный произведенным эффектом, но всячески скрывая

это, говорил деловым тоном:

     -- Вот так  примерно, старик. Можешь  делать по-своему. Копировать меня

не надо. Но мне важен общий рисунок. Понимаешь?

     Режиссер хотел на этом  смотре  широко доказать,  на что он способен. В

своем районе его считали очень талантливым.

     Федору же за все его  режиссерские дешевые выходки хо-телось дать ему в

лоб,  вообще выкинуть его отсюда. Он играл все равно  по-своему. Раза два он

перехватил взгляд  режиссе-ра,  когда  тот  смотрел  на  других  участников,

обращая их вни-мание на игру Федора: он  с  наигранным страданием закаты-вал

глаза и разводил руками, как бы желал сказать: "Ну, тут даже я бессилен".

     Федор скрипел зубами, и терпел, и говорил "чаво?", но никто не смеялся.

     В   этой  пьесе  по  ходу  действия  Федор  должен  был   прихо-дить  к

председателю колхоза, махровому бюрократу и воло-китчику, и требовать, чтобы

тот  начал  строительство клуба  в деревне. Пьесу  написал местный  автор и,

используя свое "знание жизни", сверх  всякой меры нашпиговал  ее  "народ-ной

речью": "чаво", "туды", "сюды" так и сыпались из уст  действующих лиц.  Роль

Федора  сводилась,  в  сущности,  к  по-ложению  жалкого просителя,  который

говорил бесцветным, вялым языком и уходил ни с чем. Федор презирал человека,

которого играл.

     Наступил страшный день смотра.

     В клубе было битком набито. В переднем ряду сидела мандатная комиссия.

     Режиссер в репетиционной комнате умолял актеров:

     --  Голубчики,  только не волнуйтесь! Все будет хорошо...  Вот увидите:

все будет отлично.

     Федор сидел в сторонке, в углу, курил.

     Перед самым началом режиссер подлетел к нему.

     --  Забудем  все наши  споры...  Умоляю:  погромче.  Больше  ничего  не

требуется...

     --  Пошел ты!.. -- холодно вскипел Федор. Он уже не мог больше выносить

этой бессовестной пустоты и фальши в че-ловеке. Она бесила его.

     Режиссер испуганно посмотрел на него и отбежал к дру-гим.

     -- ... Я уже не могу... -- услышал Федор его слова.

     Всякий  раз,  выходя на  сцену, Федор  чувствовал себя очень плохо: как

будто проваливался в большую гулкую яму. Он слушал стук собственного сердца.

В груди становилось горячо и больно.

     И на этот раз,  ожидая за  дверью сигнала  "пошел", Федор почувствовал,

как в груди начинает горячо подмывать.

     В самый  последний момент он  увидел взволнованное лицо режиссера.  Тот

беззвучно показывал губами: "громче".  Это решило все. Федор  как-то странно

вдруг успокоился, смело и просто ступил на залитую светом сцену.

     Перед  ним сидел  лысый бюрократ-председатель.  Первые слова  Федора по

пьесе  были: "Здравствуйте, Иван Петрович.  А  я  все  насчет  клуба, ххе...

Поймите,  Иван Петрович,  моло-дежь нашего  села..."  На что  Иван Петрович,

бросая  телефон-ную трубку, кричал: "Да  не до  клуба  мне сейчас!  Посевная

срывается!"

     Федор прошел к столу председателя, сел на стул.

     -- Когда клуб будет? -- глухо спросил он.

     Суфлер в своей будке громко зашептал:

     -- "Здравствуйте, Иван  Петрович! Здравствуйте, Иван Петрович! А я  все

насчет..."

     Федор ухом не повел.

     --  Когда клуб будет,  я спрашиваю? -- повторил  он  свой вопрос, прямо

глядя в глаза партнеру; тот растерялся.

     -- Когда будет, тогда и будет, -- буркнул он. -- Не до клу-ба сейчас.

     -- Как это не до клуба?

     --  Как, как!.. Так. Чего ты?..  Явился тут --  царь Горох! -- Партнера

тоже уже понесло напропалую. -- Невелика пти-ца -- без клуба поживешь.

     Федор положил тяжелую руку на председательские бу-мажки.

     -- Будет клуб или нет?!

     -- Не ори! Я тоже орать умею.

     --  Наше  комсомольское  собрание  постановило...  Наше   комсомольское

собрание постановило... -- с отчаянием по-вторял суфлер.

     -- Вот что... -- Федор встал. -- Если вы думаете, что  мы  по  старинке

жить  будем, то вы сильно  ошибаетесь! Не вый-дет! -- Голос Федора  зазвучал

крепко  и  чисто. -- Зарубите это  себе на  носу, председатель. Сами  можете

киснуть  на  печке  с  бабой,  а нам  нужен  клуб. Мы  его  заработали.  Нам

библиоте-ка тоже нужна! Моду взяли бумажками отбояриваться... Я их видеть не

хочу, эти бумажки! И дураком жить тоже не хочу!

     Суфлер молчал и с интересом наблюдал за разворачиваю-щейся сценой.

     Режиссер корчился за кулисами.

     -- Чего ты кричишь тут? --  пытался остановить председа-тель Федора, но

остановить его было невозможно;  он  неза-метно для себя перешел на  "ты"  с

председателем.

     -- Сидишь тут, как... ворона, глазами хлопаешь. Давно бы уже все  было,

если бы  не такие  вот...  Сундук старорежим-ный!  Пуп земли... Ты ноль  без

палочки -- один-то,  вот кто. А ломаешься, как  дешевый пряник. Душу из тебя

вытрясу, если клуб не построишь! -- Федор  ходил  по  кабинету  -- силь-ный,

собранный, резкий. Глаза его сверкали гневом. Он был прекрасен.

     В зале стояла тишина.

     -- Запомни мое слово: не начнешь строить клуб, поеду в район, в край...

к черту на рога, но я тебя допеку. Ты у меня худой будешь...

     -- Выйди отсюда моментально! -- взорвался председа-тель.

     -- Будет клуб или нет?

     Председатель мучительно соображал,  как быть. Он пони-мал, что Федор не

выйдет отсюда, пока не добьется своего.

     -- Я подумаю.

     -- Завтра подумаешь. Будет клуб?

     -- Ладно.

     -- Что ладно?

     --  Будет  вам  клуб. Что  ты делаешь  вообще-то?.. --  Пред-седатель с

тоской огляделся  -- искал  режиссера, хотел что-нибудь понять  во всей этой

тяжелой истории.

     В зале засмеялись.

     --  Вот это  другой разговор.  Так  всегда  и отвечай. -- Федор встал и

пошел со сцены. -- До свиданья. Спасибо за клуб!

     В зале дружно захлопали.

     Федор, ни  на  кого  не  глядя,  прошел  в  актерскую  комнату  и  стал

переодеваться.

     -- Что ты натворил? -- печально спросил его режиссер.

     --  Что? Не по-твоему? Ничего...  Переживешь. Выйди от-сюда --  я штаны

переодевать буду. Я стесняюсь тебя.

     Федор переоделся и  вышел из клуба, крепко хлопнув  на прощанье дверью.

Он решил порвать с искусством.

     Через три дня сообщили результаты смотра: первое место среди участников

художественной самодеятельности двадца-ти районов края завоевал кузнец Федор

Грай.

     -- Кхм... Может, еще какой Федор Грай есть? -- усом-нился отец Федора.

     --  Нет.  Я один Федор Грай, -- тихо сказал  Федор и побаг-ровел.  -- А

может, еще есть... Не знаю.

Сергей Соленый  Встань, Святогор! 

Ой, да о чём медный колокол жалобно плачет?

Ой, да о чём он тревожно призывно звонит?

Как по земле всё круша всадник огненный скачет,

Мир черным пламенем адским горит.

Пламенем адским горит.

Колокол древний сзывает народ не к обедни,

Душу рвёт колокол, стонет, зовёт и гудит.

 Воины Света и Тьмы встали в битве последней,

Вот он вопрос - кто кого победит.

Кто кого победит.

         Встань Святогор, из могилы продавней,

       Землю родную в ладонях своих удержи,

       Грязь отряхни с неё, пусть никогда в ней.

       Места не будет насилью и лжи!

   

      Наша Земля – это сердце Вселенной,

   Встань мой народ, в лютой битве не трусь,

       Вечно была, есть и будет нетленной

       Наша святая великая Русь!

   

Русь, Украина, Белая Русь и Россия –

Дружбы и братства земли единый оплот

Встаньте скорее с колен, на пороге мессия,

Птицы свободы взлетайте с болот.

С коварных болот.

Дух Святогора, Дух Ра – дух единого сына,

Плечи расправь, и всю тьму над Землёю развей,

Мрак отступает пред силой могучего клина,

Благославляет отец сыновей!

Всех своих сыновей!

   Встань Святогор, из могилы продавней,

   Землю родную в ладонях своих удержи,

   Грязь отряхни с неё, пусть никогда в ней.

   Места не будет насилью и лжи.

   

   Наша Земля – это сердце Вселенной,

   Встань мой народ, в лютой битве не трусь,

   Вечно была, есть и будет нетленной

   Наша святая великая Русь!

   Наша святая великая Русь!

   Наша святая великая Русь!

Роберт Рождественский МГНОВЕНИЯ

Не думай о секундах свысока.

Наступит время, сам поймешь, наверное,-

свистят они,

как пули у виска,

мгновения,

мгновения,

мгновения.

У каждого мгновенья свой резон,

свои колокола,

своя отметина,

Мгновенья раздают - кому позор,

кому бесславье, а кому бессмертие.

Мгновения спрессованы в года,

Мгновения спрессованы в столетия.

И я не понимаю иногда,

где первое мгновенье,

где последнее.

Из крохотных мгновений соткан дождь.

Течет с небес вода обыкновенная.

И ты, порой, почти полжизни ждешь,

когда оно придет, твое мгновение.

Придет оно, большое, как глоток,

глоток воды во время зноя летнего.

А в общем,

надо просто помнить долг

от первого мгновенья

до последнего.

Не думай о секундах свысока.

Наступит время, сам поймешь, наверное,-

свистят они,

как пули у виска,

мгновения,

мгновения,

мгновения.

Живые и мёртвые. О мёртвых - или хорошо, или ничего?

Евр-о–х-я цивилизация на основе библ-го мировоззрения очернила всех ушедших на тот свет Предков, описав их как безнравственных недоумков, поклонявшихся Дьяволу, а для себя и своих адептов (особенно власть имущих) провозгласила  ТЕЗИС про СВОИХ мёртвых "О мёртвых - или хорошо, или ничего"... 

Все их мёртвые противники - сволочи, гады и враги ИХ светлых идеалов - почти все книги наполнены этим... В древности и о живых, и об ушедших говорили только ПРАВДУ - такие были нравы. 

Можно, конечно, исповедовать любой ТЕЗИС, провозглашенный церковной или светской наукой в качестве единственно верного, но жизнь всего живого на Планете идёт не по тезисам, а по Канонам Творца.

Сегодня только слепой не видит, что все мировое людское сообщество - огромный сумасшедший дом и это - итог его многовекового прогрессивного развития. Следовательно, вся последняя эпоха (2 тыс. лет) - это была эпоха тоталитарной лжи и всеобщего  лицемерия.

На пороге всеобщего само-уничтожения небесполезно хотя бы задуматься об этом…

КАПИТАЛМУД, ИЛИ ПЕСНЬ АКЫНА Валентин Гринько о философии

Валентин Гринько о философии российской отечественной духовной традиции

Интервью с Валентином Сергеевичем Гринько

«НГ-Ex libris», # 15 от 22 апреля 2010 г.

Валентин Сергеевич Гринько (род. 1949) – кандидат философских наук, профессор кафедры философии Костромской государственной сельскохозяйственной академии. Окончил философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Защитил кандидатскую диссертацию на тему «Проблема человека в философских воззрениях Антонио Грамши». Член Российского философского общества (РФО), член политсовета регионального отделения партии «Правое дело». Главный редактор журнала «Камень. Отражения». Колумнист «АПН – Нижний Новгород». Автор книги «Философия в России: парадигмы, проблемы, решения» (Кострома, 2003), неофициальное название которой – «Капиталмуд, или Песнь акына о нибелунгах, парадигмах и симулякрах».

Сегодня мы решили обсудить актуальные проблемы современной русской философии, метко сформулированные Фёдором Гиренком: «Если философия станет когда-нибудь рвом, который интеллигент не сможет перепрыгнуть на пути к власти, то это значит, что философия у нас состоялась». С Валентином Гринько беседовал Алексей Нилогов.

– Валентин Сергеевич, что вы можете сказать о современной русской философии? Какими именами она представлена? 

– Современную русскую философию, как и русскую философию вообще, можно определить как минимум десятью различными способами. Почему Иммануил Кант, родившийся и умерший в границах современной Российской Федерации – немецкий философ, а жившие и творившие за её пределами – не будем называть фамилии – русские философы, независимо от национальности?

Когда говорят о русской философии, то по ходу контекста разговора всегда имеют что-то подвижное и противоречивое. Поэтому я предпочитаю говорить о философии в России, имея в виду под философией определённую общепризнанную парадигму из пяти–семи парадигмообразующих структур: онтология, гносеология, аксиология, история философии – основные, и дополнительные – на вкус, на цвет, на субъективное отношение к основным проблемам, в которых в своё время и в своём месте варится философ – экзотика – от философии истории или социальной онтологии через волюнтаризм-экзистенциализм до синергетики и шизоанализа. 

Парадигмообразующие элементы имеются в специфически исторической форме у всех народов, но только в Древней Греции, пожалуй, они приобрели узнаваемый товарный вид и привлекательный бренд, а затем римляне и западноевропейское Средневековье придали философии дополнительные черты. 

Самое видное имя в современной русской философии – Иммануил Кант. Всё остальное – пожалуй, эпигонство; укоренённое – русско-православная тенденция и духовные споры вокруг неё: то Авраамий Смоленский, то армяноверие, то жидовство и нестяжательство, то старообрядчество, не считая византийства, греческих и болгарских «влияний» и других экзогенных прививок. 

Великие махины Михаила Ломоносова, Гавриилы Державина и Василия Татищева затмили эпигоны, и интересные их идеи не получили самостоятельного статуса в нашей мысли. 

Короче, наши философы неузнаваемы и неразличимы не только в массовом восприятии, но и профессиональной общефилософской среде. 

– Существует ли русская философия в провинции? Какова её интеллектуальная планка? 

– В российской провинции философия существует в исторически и географически обусловленной форме. Фактически основной вопрос, который раньше или позже возникает у любого человека, – это основной вопрос философии, вернее, гроздь вопросов: «Кто мы?», «Как мы сюда попали?», «За что?», «Надолго ли?», «Что нам здесь делать и для чего?», «Как отсюда выбраться и куда?» Кстати, примерно такая постановка представлена в «Законах Ману» – памятнике, которому не менее 2000 лет.

На эти и подобные вопросы отвечают, как могут, родители, учителя в школах, преподаватели профессиональных учебных заведений и прочие социально значимые авторитеты. Однако, будучи дилетантами, то есть в своей исследовательской позиции во многом зависимыми от тех или иных обстоятельств, они любые спонтанные догадки превращают в догматические святцы, что вредно и даже опасно. Наиболее готовы к этим вопросам религиозные организации, которые составляют конкуренцию философии и, даже не нарушая свободы воли, заманивают к себе веками наработанными приемами. А философия ещё и непривлекательна, например, тем, что зачастую чванлива и выспренна, но больше всего тем, что она призвана показывать на всём и во всём «печать неизбежного падения» (Энгельс). 

С профессионалами-философами в российской провинции туго, поэтому их часто замещают поэты, писатели, художники. Втюривают всякую чушь под видом вечных общечеловеческих ценностей. Философски грамотный ответ: бытие живого организма, а человека как такового – в первую очередь, есть процесс расширения комфорта за счёт расширения контроля над витальным пространством с находящимися в его пределах ценностями. А остальное – лукавство, продиктованное локальными особенностями. 

Что касается профессионалов, честно служащих своему народу во глубине российских руд, то могу назвать многих прекрасных людей, с которыми приходилось сталкиваться и которым я очень благодарен за постоянную поддержку. Это мой первый начальник по профессиональной философской работе, ныне покойный, костромской философ академик Леонид Борисович Шульц, ныне здравствующий уральский философ академик Константин Николаевич Любутин, замечательный этик, проживающий в Тульской области, Владимир Николаевич Назаров. А? Как говорю? Как про передовиков в районной газете. Это представители философии в её профессиональном статусе, а сколько ещё людей не менее глубоких? Много! 

– Чем вы объясняете перепроизводство философских кадров в Советском Союзе и России? 

– Никакого перепроизводства нет. Нехватка тотальная. Всех и вся лиц бюджетных профессий. И в городах, а тем более в деревнях. А Россия – необозрима! Там ведь тоже люди живут и не хотят никуда ехать учиться в федеральные центры. Им бы у себя, на малой родине, жить и работать. А для этого им на местах нужны учителя самой разной профессиональной подготовки, а желательно наивысшей – агрономы, врачи, дизайнеры, милиционеры. 

– В своей книге «Философия в России: парадигмы, проблемы, решения» вы пишете, что русская философия «существовала всегда в исторически допустимой форме, например, в виде системы мифологических представлений того или иного этноса (необязательно славянского)»? Не слишком ли оптимистической является ваша гипотеза? 

– И существует! Там я не зря привожу мысль великого русского писателя Леонида Леонова, которую он опубликовал в набросках своей знаменитой «Пирамиды» и которая в основной посмертно изданный текст «Пирамиды» не попала: «Любой на моржовом клыке нацарапанный миф является равноправным уравненьем с тем ещё преимуществом, что алгебраическая абракадабра заменена там наглядной символикой простонародного мышленья». Более того, всё есть миф, поскольку «мысль изречённая есть ложь». 

– Какие неявные проблемы свойственны современной русской философии? 

– Все проблемы у неё неявные. Надо выявлять заново. Одно только название чего стоит. Явно что-то тут очень неявное, и каждый раз другое подразумевается. Если в одну повозку впрячь, возможно, Петра Чаадаева и Георгия Плеханова, а Иммануила Канта даже в русской интерпретации нельзя, то чего уж тут явного? 

– Нуждаются ли, на ваш взгляд, российские философские институции в реформах? 

– Все разговоры о реформах в тех или иных институциях – абстрактное теоретизирование. Дайте в руки мне гармонь – золотые планки, дайте почувствовать материал вживе – и тогда будет видно. Но в принципе я – за заказ, в том числе государственный. Если в тебе есть нужда – пусть нанимают и платят. Или держат в хорошем теле на всякий случай, только бы не абы кого или своих да наших, а знатоков и мудрецов. Но у нас не слушают и не ценят профессионалов. Не только в философии. У нас каждый сам и жнец, и на дуде игрец. 

– Могли бы вы дать оценку деятельности Российского философского общества (РФО)?

– Такому обществу, как РФО, я бы больше вменил в суть деятельности защиту философии и философов перед лицом государства и других социальных структур. У руководства этого общества тесные связи практически со всем российским философским сообществом. Многих в российской глубинке руководители РФО хорошо знают, видят в Москве, на российских конгрессах. Им бы следовало более эффективно координировать распределение финансовых потоков, которые могут перепасть философам по всей России в виде грантов и платных заказов. 

– Насколько увенчался успехом проект так называемого «нового мышления», предложенный академиком Иваном Фроловым в пику горбачёвской перестройке для гуманизации заидеологизированной советской философии? 

– Советская философия кому-то была заидеологизирована, а кому-то нет. Ничто не мешало Генриху Батищеву, Олегу Дробницкому, Алексею Лосеву и другим советским философам писать и публиковать великие труды. Сам товарищ Сталин в своей знаменитой главе «Краткого курса» оказался антиленинцем. Он там выдал за марксизм: «Материя – субъект всех изменений». Да, это марксизм. Но настоящий. Хотя эта мысль Томаса Гоббса, которую где-то цитирует Карл Маркс. А стреляли за мелочи. Я бы сказал так: одни дилетанты бдели за свои догмы, выдавая их за общечеловеческие ценности, пардон, за генеральную линию партии, а потом аналогичное делали другие. Во всём виноваты дилетанты. Их ещё много. Тем более что теперь их не стреляют, а, наоборот, берегут и поддерживают. 

– Вашему перу принадлежит работа «Сталинизм. Воспоминания о будущем». Дайте, пожалуйста, описательный портрет философа-сталиниста. 

– Они разные. Одни – оголтелые. Дилетанты. Фанаты. Другие – вменяемые. Сталин – не только великий политик, но и философский гений. Правда, его философия – больше в делах, что полностью соответствует определению философии, которое дал Антонио Грамши. Он сделал всё, что России было необходимо, в противном случае её растащили бы. 

– Что для вас значит философствовать по-русски? Чем бы вы парировали австро-американскому экономисту Людвигу фон Мизесу, утверждавшему об интеллектуальном бесплодии русских, которые никогда не могут сами найти выражение собственной глубинной природы?

– Внесу поправку: это не бесплодие, а плодовитость non-stop. Потому что нет пределов совершенствованию знаний и представлений, умений и навыков. Может, да: ещё колеса не дооткрыли толком, а уже кидаемся летать. Процитирую поэта Николая Клюева: «…на кровле конёк / Есть знак молчаливый, что путь наш далёк». Кстати, путь по-китайски – дао. Дао, которое можно выразить словами, не есть истинное дао. Древним видней, чем фон Мизесу. Также термин «путь» входит в самоназвание национальной японской философии – синто – путь богов. Не завидую я историческим судьбам этих нашедших окончательные плоды мыслителей и их странам. Путь наш далёк. В бесконечность…

   

© А. С. Нилогов

Высоцкий Владимир А люди всё роптали и роптали... 

А люди всё роптали и роптали,

А люди справедливости хотят:

"Мы в очереди первыми стояли, 

А те, кто сзади нас, уже едят!"

Им объяснили, чтобы не ругаться:

"Мы просим вас, уйдите, дорогие!

Те, кто едят, — ведь это иностранцы,

А вы, прошу прощенья, кто такие?"

А люди всё кричали и кричали,

А люди справедливости хотят:

"Ну как же так?! Мы в очереди первыми стояли, 

А те, кто сзади нас, уже едят!"

Но снова объяснил администратор:

"Я вас прошу, уйдите, дорогие!

Те, кто едят, — ведь это ж делегаты,

А вы, прошу прощенья, кто такие?"

А люди всё кричали и кричали —

Наверно, справедливости хотят:

"Ну как же так?! Ведь мы ещё...

Ну как же так?! Ну ещё...

Ведь мы в очереди первыми стояли,

А те, кто сзади нас, уже едят!"

Семья 

   Для человека, как отдельной личности, семья важнее государства. Человечество имеет дело с таким понятием, как личность (человек), а нормальная личность (человек) – с понятием семья. Семья – это колыбель человека, его отчий дом, его социальная защита. Исконное человечество – это Личность и Семья, но отнюдь не Государство. Человечество не знает такого понятия как государство. Государство – это искусственное политическое, экономическое, а иногда и военное устройство, никак не связанное с понятием человечества и не имеющее к нему никакого отношения. Семью в мире природы можно вполне сравнить с отдельным растением, являющимся основой растительного мира. Культивирование растений на плантациях, в садах и т. п. носит искусственный характер и не имеет ничего общего с природой растений, состоящих подобно семье из множества веток, листьев и цветков. То, что политические, экономические и военные факторы приспособили великое множество семей к существованию в рамках государства, не имеет к человечеству никакого отношения. Любая ситуация, обстоятельство или мероприятие, которые ведут к распаду семьи или её вырождению, не только негуманны и противоречат природе, но и являются насилием над природой, подобно тому, как обламывание веток растения или обрывание его цветков и листьев приводит к увяданию и гибели растения. 

   Общество, где в силу каких-то условий существует угроза единству семьи и её существованию, подобно плантации, где растения могут быть выдернуты с корнем, засохнуть от недостатка влаги или погибнуть от огня и засухи или просто увянуть. Человеческое общество подобно цветущему саду или возделанной ниве, где растения развиваются естественно, цветут, дают завязь, идут в рост. 

   Процветающее общество – это общество, в котором человек естественно развивается в условиях семьи, общество, в котором процветает семья, с которой человек связан прочными узами. Он подобен листку, прочно сидящему на ветке – существование его без ветки невозможно. Так и существование человека вне семьи лишено смысла и общественного содержания. Если человеческое общество станет когда-нибудь обществом без семьи, оно будет обществом бродяг и уподобится искусственному растению. 

Племя 

   Племя – это та же семья, но увеличившаяся вследствие роста потомства, то есть племя – это большая семья. Нация – это племя, но племя, разросшееся в результате увеличения потомства, то есть нация – это большое племя. Мир – это нация, но нация, разделившаяся на множество наций в результате роста населения, то есть мир – это большая нация. Связи, которые формируют семью, – это те же связи, которые формируют племя, нацию и мир, только по мере увеличения численности этих общностей эти связи становятся более слабыми. Человечество – это межнациональные связи, нация – это межплеменные связи, племя – это междусемейные связи. Прочность этих связей снизу вверх ослабевает. Это общеизвестная истина, отрицать которую невозможно. 

   Следовательно, общественная связь, спаянность, единство, любовь и привязанность на уровне семьи прочнее, чем на уровне племени, на уровне племени прочнее, чем на уровне нации, и на уровне нации прочнее, чем на мировом уровне. Интересы, привилегии, ценности и идеалы, определяемые этими общественными связями, существуют там, где эти общественные связи безусловны и прочны по самой своей природе, то есть на уровне семьи они прочнее, чем на уровне племени, на уровне племени прочнее, чем на уровне нации, и на уровне нации прочнее, чем на мировом уровне. 

   По мере того, как исчезает семья, племя, нация и человечество, утрачиваются и общественные связи, а вместе с ними и определяемые ими ценности, привилегии и идеалы. Поэтому, чтобы иметь возможность пользоваться ценностями, привилегиями и идеалами, которые создаюстя взаимосвязью, сплочённостью, единством, привязанностью и любовью на уровне семьи, племени, нации и ивсего человечества, для человеческого общества чрезвычайно важно сохранить сплочённость как на уровне семьи и племени, так и на национальном и мировом уровнях. 

   В социальном плане с точки зрения взаимосвязей, взаимного милосердия, солидарности и интересов семейное общество предпочтительнее общества племенного, племенное – предпочтительнее общества национального, национальное – предпочтительнее интернационального. 

Преимущества племени 

   Поскольку племя – это большая семья, то оно обеспечивает своим членам те же материальные потребности и социальные преимущества, что и семья своим членам. Племя – это семья на следующей стадии. Необходимо подчеркнуть, что человек вне семьи может иногда вести себя недостойно, чего не сделал бы в семье, однако поскольку семья невелика, он не чувствует над собой её контроля. Иначе обстоит дело в рамках племени, где члены не чувствуют себя свободными от контроля. Исходя из этих соображений, племя выработало для своих членов нормы поведения, ставшие формой общественного воспитания, обладающего большими достоинствами, чем любое школьное воспитание. Племя – это социальная школа, в которой человек с детства усваивает совокупность принципов, которые со временем становятся жизненной нормой поведения и по мере взросления рефлекторно закрепляются в его сознании. Иначе обстоит дело с навыками и знаниями, закрепляемыми в процессе формального воспитания и обучения, которые по мере того, как человек взрослеет, постепенно утрачиваются, ибо эти формальные навыки получены эмпирическим путем, и человек понимает, что они привиты ему искусственно. 

   Племя – это естественная социальная защита человека, обеспечивающая его социальные потребности. В соответствии с принятыми социальными традициями племя коллективно обеспечивает выкуп своих членов, сообща платит за них штраф, совместно мстит за них, коллективно их защищает – иными словами, осуществляет их социальную защиту. 

   Кровное родство является основным, но не единственным фактором формирования племени, поскольку существует ещё и присоединение. Со временем различия между членами племени, связанными кровным родством и теми, кто присоединился к племени, исчезают, и племя становится единым социальным и этническим образованием. Тем не менее, это единство в первую очередь основано на кровном родстве и общем происхождении. 

Нация 

   Нация обеспечивает человеку более широкую политическую и национальную защиту, чем племя. Трайбализм, преданность своему племени, подрывает национальные чувства, ослабляет преданность своей нации и идет ей во вред, точно так же, как преданность человека семье наносит вред его преданности своему племени и ослабляет её. Национальный фанатизм, даже в той мере, в какой он присущ нации, представляет собой угрозу человечеству. 

   Нация в рамках всемирного сообщества – то же самое, что семья в рамках племени. Чем сильнее взаимная вражда между семьями, составляющими племя, чем сильнее внутрисемейные связи, тем большую угрозу семья представляет для племени. Аналогичное явление происходит внутри семьи: чем сильнее неприязнь между её членами, чем настойчивее каждый из них отстаивает личные интересы, тем большая угроза возникает существованию семьи. Если племена, образующие нацию, враждуют, и каждое племя настойчиво отстаивает только свои интересы, существование нации ставится под угрозу. Национальный фанатизм, применение национальной силы против слабых наций, а также прогресс одной нации в результате захвата достояния другой несут зло и вред всему человечеству. 

   Тем не менее, сильный, уважающий себя человек, сознающий меру личной ответственности, необходим и полезен для семьи. Сильная, уважающая себя семья, сознающая свое значение, в социальном и материальном отношении полезна для племени. Развитая цивилизованная производительная нация полезна целому миру. Политическая и национальная структура деградирует, если опускается до уровня социальных категорий, то есть до семейного и племенного уровней, взаимодействует с ними и принимает их в расчет. 

   Нация – это большая семья, прошедшая путь развития от племени до совокупности племен, имеющих общее происхождение или слившихся воедино в силу общности судьбы. Семья может стать нацией, только пройдя стадию племени, деления племени и, далее, стадию смешения племен. Этот социальный процесс носит длительный характер. Однако естественный ход времени, способствуя, с одной стороны, становлению новых наций, приводит, с другой, к дроблению старых. Вместе с тем исторической основой образования любой нации остается общность происхождения и общность судьбы, причем единство происхождения играет главенствующую роль, а общность судьбы – второстепенную. Нация – это не только общность происхождения, хотя этот признак является исходным. Нация представляет собой исторически сложившийся человеческий конгломерат, обитающий на одной территории, творящий единую историю, создающий единое культурное наследие и имеющий единую судьбу. Таким образом, кроме фактора кровного родства для формирования нации, в конечном счете, важен факт слияния на основе общности судьбы. 

   Но почему же на карте мира одни великие государства исчезают, а на их месте возникают другие? Лежит ли в основе этого политическая причина, не имеющая отношения к общественному аспекту Третьей Всемирной Теории, или это причина общественного характера, непосредственно связанная с данным разделом Зелёной Книги? Давайте посмотрим. 

   Бесспорно, семья представляет собой социальное, а не политическое образование. То же самое относится к племени, поскольку оно представляет собой семью, разросшуюся в результате роста потомства и превратившуюся во множество семей. Нация – это численно выросшее племя, раздробившееся на новые колена и новые племена. 

   Нация также является социальным образованием, в основе которого лежат национальные связи. Племя – социальное образование, возникшее на основе племенных связей, семья – социальное образование на основе семейных связей. Социальными образованиями являются и нации мира, спаянные общечеловеческими связями. Все это аксиоматично. Государство же является политическим образованием. Государства образуют политическую карту мира. Но всё-таки, почему от века к веку эта карта менялась? Причина в том, что государство как политическое образование может соответствовать общественному образованию либо не соответствовать. Если государство одно-национальное, то оно существует долго и без изменений, а если в результате колонизации извне или упадка оно изменяется, то под лозунгами национальной борьбы, национального возрождения и национального единства возникает вновь. Если же государство как политическое образование объединяет более одной нации, то его политическая структура в результате стремления каждой нации к национальной независимости разваливается. Так произошло с известными мировыми империями, ибо все они представляли собой совокупность наций, каждая из которых в силу своих националистических устремлений стала добиваться независимости, что и привело к распаду империй, как политических образований, а образующие их элементы пришли в соответствие со своей общественной основой. Яркие доказательства этому мы находим на протяжении всей истории мира. 

   Но почему же тогда на основе объединения разных наций возникают империи? Дело в том, что государство, в отличие от племени, нации, является не только общественным образованием. Государство – это политическое образование, возникшее под воздействием целого ряда факторов, исходным и основным из которых является национальное самосознание. Национальное государство – это единственная политическая форма, соответствующая естественному общественному образованию. Такое государство может существовать вечно, если не станет объектом посягательства другой, более сильной нации, или если политическая структура такого государства не подвергнется влиянию со стороны его общественной структуры, а именно, со стороны племен, кланов и семей. Если политическая структура попадет в подчинение общественной – племенной, клановой или общинной – и подпадает под её воздействие, она разлагается. 

   Другими факторами, формирующими государство (имеется в виду не простое, одно-национальное государство), являются религиозные, экономические и военные факторы. 

   Единая религия может объединить в одно государство несколько наций. Объединение возможно также в силу экономической необходимости и военных завоеваний. Таким образом, мир становится свидетелем того, как государства или империи, существовавшие в одну эпоху, исчезают в другую. Если национальный дух оказывается сильнее религиозного духа, то борьба между различными нациями, до этого объединенными одной религией, усиливается, и каждая из этих наций добивается независимости, возвращаясь к свойственной ей общественной структуре, а империя исчезает. Затем, когда религиозный дух одерживает верх над национальным духом, и разные нации объединяются под знаменем единой религии, происходит обратное, далее снова верх одерживает национальный дух и т.д. 

   Всякое государство, объединяющее несколько наций, в силу действующих религиозных, экономических, военных и идеологических причин и факторов будет раздираться национальной борьбой, пока каждая нация не добьется независимости, то есть пока общественный фактор окончательно не восторжествует над политическим. 

   Таким образом, несмотря на то, что существование государства продиктовано политической необходимостью, основу жизни человека составляет семья, племя, нация и, наконец, всё человеческое общество. Общественный фактор – это основной и постоянный фактор национального самосознания. Поэтому необходимо делать упор на социальную действительность, уделяя внимание семье ради воспитания нормально развитого человека, далее – племени, как общественной защите и как естественной социальной школе, где человек помимо семьи получает свое общественное воспитание, а затем и нации, поскольку человек постигает подлинный смысл социальных ценностей через семью и племя, являющиеся естественными общественными образованиями, возникшими без вмешательства извне. Итак, внимание к семье ради человека, внимание к племени ради семьи и тем самым ради человека, внимание к нации – есть национальное самосознание, поскольку национальный фактор как фактор общественный является действительным и постоянным двигателем истории. 

   Игнорирование национальных связей человеческих сообществ и создание политических систем, идущих вразрез с социальной действительностью, может носить только временный характер, поскольку такие системы неминуемо рухнут под воздействием общественного фактора, то есть под воздействием национальных побуждений нации. Всё это не надуманные схемы, а истины, составляющие подлинную основу жизни человека. Чтобы не ошибаться, каждый человек в этом мире должен осознать это и соответственно действовать. Знание этих непреложных истин необходимо для того, чтобы избежать любых отклонений и промахов, не нарушать течения жизни человеческих сообществ из-за непонимания и неуважения основ человеческого бытия. 

Сергей Есенин Опять раскинулся узорно

Опять раскинулся узорно

Над белым полем багрянец,

И заливается задорно

Нижегородский бубенец.

Под затуманенною дымкой

Ты кажешь девичью красу,

И треплет ветер под косынкой

Рыжеволосую косу.

Дуга, раскалываясь, пляшет,

То выныряя, то пропав,

Не заворожит, не обмашет

Твой разукрашенный рукав.

Уже давно мне стала сниться

Полей малиновая ширь,

Тебе - высокая светлица,

А мне - далекий монастырь.

Там синь и полымя воздушней

И легкодымней пелена.

Я буду ласковый послушник,

А ты - разгульная жена.

И знаю я, мы оба станем

Грустить в упругой тишине:

Я по тебе - в глухом тумане,

А ты заплачешь обо мне.

Но и поняв, я не приемлю

Ни тихих ласк, ни глубины -

Глаза, увидевшие землю,

В иную землю влюблены.

Языковые игры в бытии искусства Бучило Н. Ф.

Бучило Нина Федоровна, д.ф.н., проф. Россия, . Москва  

«…Предложение - картина действительности;

ибо, понимая предложение, я знаю изображенную

им возможную ситуацию» 

Л. Витгенштейн

 

Эффективность понимания произведения искусства в значительной степени обусловлена особенностями языка данного вида искусства, сложностью языка конкретного вида искусства и языковым развитием реципиента, его способностью выявлять присущие образному языку значения и оперировать ими. Художественная идея воплощается в специфическом языке искусства, несущем два плана значений – буквальный, исторически сформировавшийся, и эстетический, условный. Язык искусства делает идею телесно воплощенной, а отраженную в нем действительность – одухотворенной. Поэтому художественная предметность принципиально отлична от структуры объекта непосредственного чувственного созерцания. Язык искусства является результатом эстетического преобразования знаковых средств внехудожественной коммуникации в сфере культуры, и связь между художественным и культурно-историческим значением знака может быть более или менее прозрачной. В искусстве любой знак языка, сохраняя присущее ему исторически сформировавшееся значение, может быть носителем существенно отличающегося от него значения художественного. Становясь средством художественной коммуникации, знаковые средства культуры приобретают новые, не свойственные им значения. При этом язык искусства несет как бы двойной пласт значений: и превоначальный, собственно культурный (который в восприятии произведения может трактоваться буквально), и метафорический, существенно отличающийся от буквального. «Игра смыслами» не уводит от реальности, но позволяет увидеть ее с совершенно неожиданной стороны. При этом конвенционально сложившиеся значения знаковых средств культуры остаются относительно неизменными. В искусстве названные значения могут сближаться, либо контрастировать друг другу, что также воспринимается как своеобразная игра.

 В речевой коммуникации знак оказывается наделенным тремя функциями: знак – символ, в силу своей соотнесенности с предметами и положением вещей; знак – симптом – в силу своей зависимости от отправителя; знак –сигнал, в силу своей апелляции к адресату. В художественной коммуникации знак по преимуществу выступает как самовыражение художника, но в восприятии реципиента художественный знак выступает как сигнал, сообщающий нечто о нем самом. Отождествление себя с образом вызывает сильнейшее эмоциональное потрясение, а отстранение от него несет психологическую разрядку. В качестве символа произведение искусства сообщает нечто о реальности, а в качестве симптома оно выражает отношение художника к реальности и тем самым обнаруживает его ценностные ориентации.

Согласно классификации Ч. Пирса существуют три типа знаков: иконические знаки, действие которых основано на фактическом подобии означающего и означаемого; знаки-индексы, действие которых основано на фактической, реально существующей смежности означающего и означаемого; знаки – символы, их действие основано на конвенционально установленной смежности означающего и означаемого. Связь значений знаков-символов основана на правиле, и интерпретация символического знака возможна лишь при условии знания данного правила. Значимость правил языка позволяет Ф. Соссюру определять язык как систематизированную совокупность правил, необходимых для коммуникации. Однако в языке художественной коммуникации такое правило в значительной мере определяется автором произведения и может быть скрытым от адресата. Это создает возможность возрастания степени свободы в наделении субъектом смыслами произведения искусства. В то же время понимание произведения затруднятся, поскольку ограничиваются объективные возможности декодирования языка и его правил.

Исследователи констатируют неисчерпаемость творческого потенциала естественного языка по сравнению с какими-либо другими знаковыми системами. Их использование в искусстве является важнейшей предпосылкой художественного творчества. Однако в восприятии иногда создается иллюзия тождества знаковых средств культуры с аналогичными средствами искусства, что может создавать предпосылки редукции художественного символа к знаку внехудожественной коммуникации. Особенно часто подобная иллюзия возникает при восприятии произведений изобразительного искусства, поскольку его знаковая система предполагает обращение преимущественно к иконическим знакам. Физическое сходство образа и объекта ведет к утрате его эстетической значимости, изображаение получает ограниченный житейский облик.

Поскольку механизм символизации выходит за рамки однозначной интерпретации произведения, постольку активность реципиента отличается инициативностью, приобретает черты, свойственные художественному творчеству. Восприятие искусства есть сотворчество. Самоценный характер творчества сближает его с игрой. Искусство, как и игра, внеутилитарно, условно, эмоционально окрашено, реализуется в специфическом языке по соответствующим правилам. Стремление к игре определяют не внешние, но внутренние бескорыстные мотивы личности, ее интимные побуждения, связанные с наслаждением игровой деятельностью как таковой. Механизмы творческой и игровой деятельности общие. Секрет наслаждения, доставляемого искусством - в игре, которая представляет собой глубинное основание сотворчества, имеющего самоценный характер. 

Постижение смысла художественной метафоры осуществляется как модель мысленного диалога художника и адресата, В игре человек может проигрывать разные роли, и это способствует преодолению рутины повседневности. Бескорыстное наслаждение искусством, о котором говорил в свое время И. Кант, позволяет человеку преодолевать свою одномерность, упрощенное видение жизненного мира, ограниченность взаимодействия людей друг с другом и миром искусства. Языковые игры в бытии искусства создают возможности естественности и свободы вхождения человека в игровое пространство и выхода из него. Только игровой аспект художественного восприятия создает условие свободного самоценного наслаждения искусством независимо от утилитарного результата, создает предпосылки органического самопроявления и самореализации личности. Игра – такая форма деятельности, при которой человек выходит за пределы своих обычных функций или утилитарного употребления вещей. Эмоциональное значение игры проявляется в том, что процесс игры сопровождается подъемом всех физических и духовных сил человека, игра приносит настоящую радость и разрядку от той напряженности, которая накапливается в результате действий неигрового характера. 

Игровая имитация предполагает создание относительно достоверной модели действительности. Игрок добровольно берет на себя роль, и его поведение регламентируется правилами, обусловленными этой ролью. В то же время игра допускает свободную импровизацию, индивидуальность выбора. Противоречие между регламентацией и свободой сообщает игре свойство релевантности. Динамика игры связана с взаимоизменением ее частников, логическим анализом и эмоциональным переживанием игровых ситуаций, психологической защитой и активным наступлением на партнера. Это объясняет известную неопределенность развития игровой деятельности и ее результата. Участие в игре предполагает признание реальности жизненных ситуаций, моделируемых игрой, и в то же время признание реальности самой игры. Поэтому участник игры частично отождествляет себя с принятой им ролью и в то же время осознает свое отличие от нее. Сложные чувства, которые порождает игра, объясняются этой двуплановостью: единством условности и реальности действий и переживаний.

 В процессе игры создается игровой образ, непосредственно переживаемый игроками. Особенности игрового образа – выразительность, символическая природа, эмоциональная заразительность. Игра, имеющая большое значение в развитии человека, его творческих возможностей, принципиально внеутилитарна. Она не приводит к созданию предметов потребления, материальных благ, совершается не ради практического эффекта, не сводима к материальной пользе. Смысл игры находится в ней самой, ее смысл – свободное проявление жизненной активности человека, доставляющей ему радость. Игра раскрепощает человека от жестких стандартов повседневной жизни, активизирует его фантазию, стимулирует творческое отношение к труду и общению, организации быта и воспитанию детей, придает легкость и артистизм его поведению.