Лоуренс Шиллер о Мэрилин

Кто такой Дон? Я терялся в догадках. Все, о чем я мог думать, было то, что мне сейчас придется иметь дело с кем-то новым, такого поворота событий я никак не ожидал. Однако, вместо того, чтобы пригласить меня войти, чтобы познакомить с Доном, она схватила кардиган и направилась прямиком к машине. Мне кажется, это был Форд Тандербёрд, но я точно не помню. Мэрилин позвала меня жестом, я сел в машину, и мы поехали на Сансет, потом отправились на восток в направлении Лас-Вегас-Стрип. Возле забегаловки с вывеской ‘Аптека у Шваба’, где, говорят, видели Лану Тёрнер, попивающую коктейль-мороженое за барной стойкой, Мэрилин припарковала машину у фонарного столба и сказала мне подождать – она скоро вернется. Через пару минут она вышла, держа в руках коричневый бумажный пакет. В машине, вместо того, чтобы заводить мотор, она залезла в пакет и вытащила Дона – бутылку шампанского Дон Периньон. Она открыла пробку подобно официанту, разливающему вино в дорогих ресторанах, и отпила прямо из бутылки, и произнесла, “Ну что, фотографии?”

Я был расстроен. Это было неподходящее время и место – сидя в машине под фонарем. “Давай не будем смотреть на них сейчас,”- запротестовал я. Но Мэрилин еще раз запрокинула бутылку, передала ее мне и сказала, “Давай посмотрим”.

Я неохотно взял конверт, лежавший у меня на коленях, и достал из него полоски пленки. В то же самое время, Мэрилин залезла к себе в сумочку и вытащила лупу Кодак — очень хорошее увеличительное стекло — и что-то похожее на ножницы. Она подняла одну полоску на свет и вжик! Она разрезала изображение пополам. Затем она забрала у меня бутылку и запрокинула ее снова, вернув затем ее мне обратно, и вжик, она разрезала еще один снимок на две части.

“Ларри, ты, что не пьешь?” – воскликнула она.

“Нет, не пью. Я просто боюсь, что могу остаться вообще без цветных снимков!”- ответил я. Так как ничего более умного мне не пришло в голову, я промямлил: “Что это за ножницы?”

“Это фестонные ножницы”, – спокойно сказала она.

“Что такое фестонные ножницы?”- удивился я.

“Ты ничего не знаешь о женских платьях, не так ли? Когда ты укорачиваешь подол платья, ты используешь эти ножницы, чтобы обрезать ткань”.

Теперь я напрочь отказывался пить, но это было нелегко уладить, по крайней мере, пока она держала в руке эти фестонные ножницы. Я был в растерянности – было почти темно. Я не мог видеть фотографии, на которые она смотрела. Со мной не консультировались. Несколько снимков она даже вжикнула дважды! Я пытался понять, сколько полосок пленки мне удастся сохранить в моем конверте, не показывая ей.

Она снова подняла на свет полоску снимков, на которых сильно выделялись ее ягодицы. “Джонни Хайд всегда говорил, что у меня зад как у черной женщины”, – непринужденно сказала она. “Только он не говорил слово ‘черной’. Горячая кровь черных женщин заводит многих мужчин”. Вжик!

Я не находил слов. Я опять выпалил то, что первое пришло мне в голову. “Ты знаешь, что однажды сказал Юсуф Карш Анне Магнани, когда показывал ей пленку одного из их фотосетов? ” – сказал я. “Он извинился за все морщины на ее лице, которые были акцентированы благодаря его освещению и сказал, что отретуширует фотографии. И знаешь, что ответила на это Магнани? Она сказала, “Я работала слишком усердно для этих морщин, так что не смей их убирать”.

Я привлек ее внимание. Мэрилин пристально смотрела на меня несколько продолжительных секунд, а потом сказала, “Может, если бы у меня были такие морщины, студия Fox бы воспринимала меня намного серьезнее”.

“У нее действительно необычное лицо”,- заметил я. Я надеялся отвести ее внимание подальше от этих фестонных ножниц.

“Я встретил ее однажды, когда выиграл награду Донателло за «Принца и танцовщицу». Она обняла меня на камеру и назвала меня путаной, когда думала, что я не слышу”.

“Что такое «путана»?”

“Посмотри в словаре. Это по-итальянски”. Вжик! Вжик! Вжик!

К тому времени, когда Мэрилин завершила отбор фотографий, она порезала около 70 из 108 снимков. Семьдесят казалось огромным числом, но 38 одобренных звучало куда лучше. На следующий день я выбросил все порезанные снимки, не задумываясь об их исторической ценности. Я жил настоящим, а не будущим.

Было темно, когда мы допили шампанское, и пока мы ехали обратно к ее дому, она напомнила мне о нашей следующей сделке: она не хотела видеть Элизабет Тейлор ни в одном из журналов, в которых появятся ее фотографии.

Дон развязал ей язык, и она начала рассказывать о том, как ужасно к ней относились на студии Fox, как продюсеры не уважали ее и ее талант, и как она хотела показать им всем чего она стоит. Она продолжала болтать, а мой мозг был занят совсем другим. Я начал считать на скольких обложках журналов мы могли бы разместить одобренные цветные фотографии, лежащие сейчас у меня на коленях. Я думал о журнале Life. Это была моя мечта, чтобы фотография, сделанная мною, красовалась на его обложке, и я был уверен, что одна из этих 36 фотографий могла воплотить ее в жизнь.

“Ты тут, Ларри?” – неожиданно спросила Мэрилин.

“Я не особо люблю шампанское”, – ответил я.

“Как кто-то может не любить шампанское?” – она спросила, смеясь, в ее голосе были слышны нотки сарказма.

Не ответив на ее вопрос, я задал ей свой. “Когда это ты полюбила шампанское?”