Верность.

- Но ты ведь любил меня? Что же случилось, куда делась твоя сторона нашей любви?
- Может, я просто принял что-то другое за любовь?
- Не говори так, ты рвешь мне душу.
- Я рву себе душу каждый день, когда ем с тобой рядом, сижу с тобой рядом, сплю на соседней подушке. И ничего - не умер же.
- Почему ты так жесток к моим чувствам?
- Потому что я виню тебя, жизнь прошла мимо, я уже тринадцать лет люблю другую, взаимно!

- Почему же ты возвращаешься сюда, зачем унижаешься меня?
- Я слабак, я не достоин той, другой жизни, все, что мне отмерено - это прозябать возле тебя. Я же никогда не упрекал тебя, никогда не говорил, что на самом деле ненавижу тебя. Я молча переносил все испытания, и так продолжалось бы дальше, если бы ты не спросила меня сегодня.
- Ты - мерзкая отвратительная скотина. Хоть бы ты умер в муках!
- Я уже умер, в тот день, когда случилась авария. Такой боли я не желаю никому...

Дверь распахнулась, и вошел Он.

- Привет, почему так поздно?
- Да так, работы много, ты же знаешь.

Он подошел к постели, раскрыл одеяло, приподнял тело жены и поставил под него «утку».

- Еле дождалась! - сказала она, улыбаясь.

Он сел на табурет рядом и опустил голову на руки. Прошло уже пятнадцать лет с той аварии, в который пьяный водитель навсегда обездвижил его молодую жену. И сколько раз он прокручивал в памяти тот момент, сколько раз ругал себя, что они не остались ночевать у друзей. Мечтал, как хорошо сложилась бы его жизнь, если бы не та авария.

Как часто он начинал этот разговор с ней и видел новую жизнь с детьми и настоящей семьей, его одежда, его жизнь пропахли несвежим телом парализованного человека. Он люто ненавидел и немыслимо жалел жену. Может, всем было бы лучше, если б она не выжила тогда?

- Эй, я уже все! О чем задумался?
- О том, как хорошо нам с тобой вдвоем, о том, что уже столько лет вместе, а я так же привязан к тебе.

Он вытер ее салфеткой, вынул «утку» и пошел в сторону туалета.

Каждый раз, когда он мыл ее или помогал «сходить» в туалет, она испытывала чувство страшного, обжигающего стыда. За эти пятнадцать лет она уже не помнила - как это, когда человек может двигать руками и ногами. Ее жизнь заключалась в одном необходимом звуке: скрипе открывающейся двери - когда он уходил и возвращался с работы. Ей столько раз приходила в голову мысль, почему ее не сшибло насмерть? Кому нужна ее жизнь? Ему? Ей самой?

- Ну что, почитаем? - он зашел в комнату с яркой книжкой в руке.
- Может, договоримся с врачом, чтоб он... угасил во мне остаток жизни? - она посмотрела на него, но его силуэт расплылся оттого, что глаза наполнились слезами.

Он оторвал глаза от книги и взглянул на нее. Это же выход! Его обожгло желание свободы, нормальной жизни, любви... На миг его лицо озарилось слепой надеждой, он сможет жить как другие! Счастье! Но сам испугавшись своей радости от такого исхода, он немедленно сказал:
- Не смей так говорить! Глупая! Не смей никогда!

Он сел на табурет и начал читать с выражением и страстью, будто выступал перед многомиллионным залом. Наверно, впервые в жизни он так старался и вкладывал в каждую букву кусочек души. Он повествовал о героях, о значимых событиях, о счастье взаимной любви, о смеющихся детях, и сам, казалось, переживал все, что срывалось с его уст в эту минуту.

Она смотрела на оторванный кусок обоев на стене на уровне глаз. Как часто из старых, потертых обоев в уме она складывала разные геометрические фигуры. В них ей виделись и мужчина, и дом, и солнце, и иногда море, трава, ветер, колышущий деревья, дождь, облизывающий асфальт. Вся та жизненная суета, проходившая мимо ее постели, которая называется обыденностью для здорового человека и самым желаемым, невероятным счастьем - для парализованного.

Она повернула голову к мужу, ее охватило острое желание погладить его по голове. За все года, что он был рядом, за отсутствие нормальной жизни, за то, что он никогда не попрекнул ее за эти пятнадцать лет, долгих и сложных.

- Люблю тебя, - тихо, сдавленным голосом сказала она.

Он оторвал взгляд от книги, посмотрел на ее одухотворенное, тронутое светлой грустью лицо и заплакал, опустив голову на свои ладошки так, будто пытался спрятаться в них всем телом...