Она не любит нас?
- 09.06.10, 20:00
- КРЫМСКИЕ ПЕСНИ О ГЛАВНОМ
Он бился головой о стену, не назваясь по имени. Он давно назвал всех великих поимённо, выкрошил все даты вечных сражений, эмских указов и разгонов вольниц.
Она смотрела ему вслед, в душу глядела девушкой она.
Молодой Шевченко, вылитый Ленин в Октябре, под руку с Кулишом шли понад речкой и пели нечто народное, но их никто из людей не слышал: похожий на шелест крылышек саранчи синайской, колючий, неуютный шёпот сухих камышей глушил их.
Метнулась тень беспородной собаки. Ночь наступала. Круглая луна уже глухо лаяла.
-- Ласкою, лаской попробуй, авось получится...
-- Нет. Смерть моя, вот она, белая, крепкая.
-- Стена это, Сеня, стена.
Хотелось жить дальше, но недоставало воздуху, воли, воды родниковой и солёной с крабами и водорослями утопленницы Вероники. Мало было простого людского тепла, ещё меньше высоких устремлений и радости общих побед.
Дети, двое их, молча стояли и смотрели, бледные и стеариновые.
-- На работе мне обнищали...
-- Огнищане щелястые, вот кто они, Ваня, запомни наконец.
Девочка не выдержала ,неуверенно первая метнулась к ним:
-- Папа, где ты?
Отец выглядел выцветшей вещью.
Мать по-французски цвела лилией в графском пруду, посвистывала розгой: ей всё равно кого: Вольтера ли, Виктора Гюго.
Она улыбалась тусклым зеркалам, когда украдкой приподымал юбку, подмигивала собственному незнакомому отражению, она молодела как весна, которая непременно наступит и пахла ананасами.
Давно ли молдаване ехали селом на можарах, выкрикивали смешными голосами нечто маловразумительное? А воробьи, которых дети злобно звали жидами, весело расклёвывали свежий навоз. А село пахло сеном, мёдом с молоком и жарилось, и росло в никудыть. Ширилось оно, толстело, а не знало.
Вот как бывало:
-- сосед приобрёл телевизор
-- а мы мотоцикл получили: колхоз выделил премию
-- вот как, поздравляем от души
-- спасибо и вам, соседка
А вот как стало:
-- НаркОМэн, откУДа денЬГи беРёшь-то?
-- КраДу. А теБе не завидно?
-- Да сдохни, ничтОЖный.
-- Не дождёШься, незнакомка. Я тоже когда-то ИМЕЛ семью...
-- Какая семЬя? Ох, ты врЁшь...
-- Не переГИБаЙ. БрАЛ взятки на должности-- и вот, видите.
-- А я даю их. Но не колюсь ЖЕ, ЖИвотное.
Памятники затмили будущее. Гнили водопроводы. Дети любили политиков. Разврат одолевал ласковых украинцев.
Некоторые пробовали перековаться: говорили на ридной мове, пели почти по-шевченковски, готовили галушки по пятницам и высматривали, выуживали самых податливых, а богатых окучивали, соблазняли их вышиванками и румянцем нарочито глуповатых ,не по-европейски грудастных дев.
Через несколько лет секс нам разонравился. СПИДа вначале перестали бояться, а затем не стало и его.
Видите Виктора? Он бывший технолог вин, после всего самого страшного работал на стройках, а теперь нищенствует. Вот Владимир. Он, бизнесмен, богат, но далёк от Бога. Он весел и здоров, но вот да и сдуется.
Это они, пореформенные украинцы, которых не примут в Европу.
Ещё цены жмут. Дети просят говядины, сладостей. Нет средств. Носить нечего, выйти некуда, незачем любить тебя, Украина. Куплена ты и облуплена.
Вот громыхнуло вдали. Вдоль улицы омоновцы гонятся, настигают грабителей. То ли ещё будет. Лишь бы наблюдателей не задело, лишь бы пронесла.
Олег или Виктор, не помню, перестал биться о голую стену. Голова его болела. Жена его ждала.
Это она, новая Украина: ночь с дохо`дными островами иллюмиНАЦИИ. Кого-то насилуют, кто-то ноет, нянчится с думами, домами обрастает, носится с писаной торбой. Не любит она нас.
Она смотрела ему вслед, в душу глядела девушкой она.
Молодой Шевченко, вылитый Ленин в Октябре, под руку с Кулишом шли понад речкой и пели нечто народное, но их никто из людей не слышал: похожий на шелест крылышек саранчи синайской, колючий, неуютный шёпот сухих камышей глушил их.
Метнулась тень беспородной собаки. Ночь наступала. Круглая луна уже глухо лаяла.
-- Ласкою, лаской попробуй, авось получится...
-- Нет. Смерть моя, вот она, белая, крепкая.
-- Стена это, Сеня, стена.
Хотелось жить дальше, но недоставало воздуху, воли, воды родниковой и солёной с крабами и водорослями утопленницы Вероники. Мало было простого людского тепла, ещё меньше высоких устремлений и радости общих побед.
Дети, двое их, молча стояли и смотрели, бледные и стеариновые.
-- На работе мне обнищали...
-- Огнищане щелястые, вот кто они, Ваня, запомни наконец.
Девочка не выдержала ,неуверенно первая метнулась к ним:
-- Папа, где ты?
Отец выглядел выцветшей вещью.
Мать по-французски цвела лилией в графском пруду, посвистывала розгой: ей всё равно кого: Вольтера ли, Виктора Гюго.
Она улыбалась тусклым зеркалам, когда украдкой приподымал юбку, подмигивала собственному незнакомому отражению, она молодела как весна, которая непременно наступит и пахла ананасами.
Давно ли молдаване ехали селом на можарах, выкрикивали смешными голосами нечто маловразумительное? А воробьи, которых дети злобно звали жидами, весело расклёвывали свежий навоз. А село пахло сеном, мёдом с молоком и жарилось, и росло в никудыть. Ширилось оно, толстело, а не знало.
Вот как бывало:
-- сосед приобрёл телевизор
-- а мы мотоцикл получили: колхоз выделил премию
-- вот как, поздравляем от души
-- спасибо и вам, соседка
А вот как стало:
-- НаркОМэн, откУДа денЬГи беРёшь-то?
-- КраДу. А теБе не завидно?
-- Да сдохни, ничтОЖный.
-- Не дождёШься, незнакомка. Я тоже когда-то ИМЕЛ семью...
-- Какая семЬя? Ох, ты врЁшь...
-- Не переГИБаЙ. БрАЛ взятки на должности-- и вот, видите.
-- А я даю их. Но не колюсь ЖЕ, ЖИвотное.
Памятники затмили будущее. Гнили водопроводы. Дети любили политиков. Разврат одолевал ласковых украинцев.
Некоторые пробовали перековаться: говорили на ридной мове, пели почти по-шевченковски, готовили галушки по пятницам и высматривали, выуживали самых податливых, а богатых окучивали, соблазняли их вышиванками и румянцем нарочито глуповатых ,не по-европейски грудастных дев.
Через несколько лет секс нам разонравился. СПИДа вначале перестали бояться, а затем не стало и его.
Видите Виктора? Он бывший технолог вин, после всего самого страшного работал на стройках, а теперь нищенствует. Вот Владимир. Он, бизнесмен, богат, но далёк от Бога. Он весел и здоров, но вот да и сдуется.
Это они, пореформенные украинцы, которых не примут в Европу.
Ещё цены жмут. Дети просят говядины, сладостей. Нет средств. Носить нечего, выйти некуда, незачем любить тебя, Украина. Куплена ты и облуплена.
Вот громыхнуло вдали. Вдоль улицы омоновцы гонятся, настигают грабителей. То ли ещё будет. Лишь бы наблюдателей не задело, лишь бы пронесла.
Олег или Виктор, не помню, перестал биться о голую стену. Голова его болела. Жена его ждала.
Это она, новая Украина: ночь с дохо`дными островами иллюмиНАЦИИ. Кого-то насилуют, кто-то ноет, нянчится с думами, домами обрастает, носится с писаной торбой. Не любит она нас.
-
-
-
Авторизуйтеся, щоб проголосувати.
0
Коментарі