Шокирующая исповедь Черновецкого

Широко проанонсированная книга Леонида Черновецкого «Исповедь Мэра», поступившая на днях в свободную раздачу, на самом деле не является ни книгой, ни, тем более, исповедью.  

По своему объему этот мозгопромывочный шедевр, по правде сказать, не тянет даже на пошлый покет-бук. Он скорее напоминает школьную тетрадку (только вместо Гарри Поттера или там Незнайки-на-Луне на обложке фигурирует сыто улыбающийся Леня-Космос, обнимающий ошалевшую от привалившего на старости лет счастья бабульку с золотыми фиксами), а по содержанию – традиционную брошюру-агитку с ярко выраженным сектантским уклоном. Тема стандартна – «Иисус живет среди нас. Поддержи Его на выборах и блок Его. Запомни номер – 13, только наоборот».

Что и говорить, во время написания «Исповеди…» мэр не стал в угоду жанру посыпать голову «коксом», а употребил его, надо полагать, по прямому назначению. Откуда, видимо, и возник у автора панический вопрос, пугающий читателя на первой же странице: «Кто я в этой жизни?».

Ну, положим, насчет этого мы, в отличие от Леонида Михайловича, в курсе. Но вот на следующий: «Почему и по какому праву судьба избрала меня представлять интересы такого огромного количества людей?» – у нас тоже, увы, до сих пор нет ответа… Его нам и пытается дать автор, беззастенчиво используя при этом главный принцип пресловутого нейролингвистического программирования – молоть любую чушь, лишь бы не забывать при этом в каждом абзаце текста повторять главную мантру: я самый добрый, честный, заботливый, и вообще, Киевлянин (в «книге» это слово все время пишется с большой буквы, так надо), я в тебя такой влюбленный, что просто аминь.

Но Черновецкий не был бы Черновецким, если бы все его сладкие увещевания не воспринимались людьми, никогда в жизни не наблюдавшими ухмылку негра Сандея, с точностью до наоборот…

Первая и самая длинная часть (7 страниц жидкого текста) «Исповеди Мэра», которая называется «Мои Университеты», начинается с традиционного симптома: «Я не очень хорошо помню свое детство, юношество и отрочество» (так и хочется добавить: «Я вообще, честно говоря, ничего не помню… Кто я?!»). В голове автора всплывают лишь какие-то обрывки, но тоже весьма симптоматичные: «Эпизод из детства… Мне было тогда всего лет семь. Я помню одну женщину, которая отдала мне свои последние пять рублей на молоко, когда я, заплаканный, обратился к ней и сказал, что потерял деньги… Эта женщина работала в поликлинике, и несколько дней из-за своей доброты ей пришлось прожить практически впроголодь. Ее звали Галина, и больше я, увы, ничего о ней не знаю», потому что нафиг надо. Мало ли кто будет пухнуть с голоду, пока заплаканный Леня будет давиться халявным молоком! Кстати, знаете, сколько в советские времена можно было накупить самого жирного молока на пять рублей? Шесть литров, плюс 20 копеек на пломбир. «За что они любили меня? – поражается автор. – Я до сих пор не знаю этого…».

И никто не знает. Если судить по «Моим Университетам», то Леню по жизни никто просто терпеть не мог, причем уже с младых ногтей.

«Школа была для меня скорее очень тяжелым испытанием… Я никогда не признавал авторитета никакого начальства – а это их раздражало, – делится комплексами «народный мэр». – Поэтому в 14 лет я пошел на работу слесарем-сборщиком на Авиационный завод, потому что я не хотел дальше находиться в тех условиях». Ну, конечно, работать слесарем на авиационном заводе – это ж благодать полная: ни начальства тебе, ни авторитета, хочешь – гвозди летчикам подкладывай, хочешь – дымовуху в салоне распали!..

Неудивительно поэтому, что с завода Леню тоже меньше чем через год поперли. «А потом опять вернулся в школу, потому что тогда Советская власть требовала обязательно получить среднее образование», – объясняет жертва коммунистических репрессий. И сознается под тяжестью неопровержимых улик: «В общем, школу я закончил весьма посредственно хотя и участвовал в математических олимпиадах» (видимо, мочил тряпку и точил карандаши более одаренным школьникам)…

Еще круче дурной характер Леонида проявился в армии, а именно в войсках МВД, в те времена обычно занимавшихся охраной мест лишения свободы: «Там я почувствовал в себе какие-то невероятные силы и возможности. Я был лучшим из лучших… Оттуда я, единственный, наверное, во всем Советском Союзе, за хорошую и отличную службу (так все же за хорошую, отличную или, может, вовсе даже наоборот? – Авт.) был прямо направлен для поступления в высшее учебное заведение – Харьковский юридический институт… Еще раз хочу подчеркнуть – то был первый случай в войсках МВД, потому что тогда никто не разрешал отправлять в вуз до завершения срочной службы».

Истинная правда! Только для того, чтобы тебя поперли из армии (тем более советской) «до приказа» и не погнали при этом в дисбат, нужно было сотворить на службе нечто вовсе уж за рамки вон выходящее…

После окончания юридического института (естественно, там студент Черновецкий тоже был «лучшим из лучших», даже красный диплом у него был краснее, чем у всех) наш герой пошел работать в прокуратуру. Думаете, там он занимался тем, чем все остальные следователи? Глубоко ошибаетесь! «Важняк» по натуре, Черновецкий «расследовал очень крупные дела.., но вскоре наступило разочарование, потому что сажали «стрелочников», которые попадали под мою тяжелую (несомненно, самую тяжелую в СССР) руку и получали громадные (наверняка, как минимум, лет по девяносто девять) сроки лишения свободы… Тогда я вдруг прочитал в газете о том, что в Киевском государственном университете объявлен конкурсный набор в аспирантуру. И я написал заявление об увольнении».

Потрясающая аргументация! Ладно бы, уволился «важняк»-переросток Черновецкий, прочитав в газете, что угадал, например, в «Спортлото» шесть из сорока девяти. Но бросать работу по объявлению о приеме в аспирантуру, даже не сдав туда документы… Да еще и при том, что «из органов обычно уходили или «вперед ногами», или скомпрометированными – прямиком в тюрьму, потому что это была весьма закрытая система»… В общем, из всего этого «чеса» понятно лишь то, что Черновецкий опять умудрился каким-то образом выйти сухим из воды.

А между тем в Киевском университете Леонида Михайловича уже поджидал очередной коррупционер – декан факультета. Он «был удивлен, что я не знаю, что без блата никто в аспирантуру не устраивается». «Я и сегодня, наверное, так и остался простофилей в том смысле, что не хочу понимать вещи неправильные, неморальные», – жалуется Черновецкий, и тут же устраивает сеанс саморазоблачения по всей форме: «Так вот, в тот момент мое обостренное чувство доброты снова помогло мне выйти на человека… Это был отставной полковник КГБ… Он работал в Министерстве высшего и среднего специального образования, что называется, «под крышей»… Он буквально «выбил» еще одно место в аспирантуре».

Ну что ж, понятно, что тут совесть тов. Черновецкого кристально чиста: сотрудничество с КГБ – это, конечно, вовсе не «блат», а почетная обязанность порядочного гражданина СССР…

Так и остался Леонид Михайлович простофилей, даже став сразу же после защиты диссертации проректором Киевского госуниверситета – «самым молодым в истории этого замечательного и громадного вуза. В моем подчинении было несколько тысяч научных сотрудников, из которых 18 – академики и член-корреспонденты Академии наук». И помыкать бы ему «член-корреспондентами» до самой пенсии, кабы «крыша» не прохудилась и не «наступили годы свободы и независимости». Быстро вылетел из университета проректор госбезопасности – отправился, «не имея никакой материальной поддержки, сам создавать предприятия. Руководил громадными коллективами, восстанавливал заводы, одним из первых в Украине задекларировал большие честно заработанные доходы…». Забыл тут Леонид Михайлович ввернуть свое любимое «я был такой единственный в стране». И зря. Потому что в нашем государстве «создавать предприятия», руководить «громадными коллективами» и уж тем более «восстанавливать заводы» в те времена (как, впрочем, зачастую и сейчас) могли только люди, имеющие за спиной не менее «громадный» капитал, причем, как правило, сугубо криминального происхождения…

Потом, как и полагается «бригадных» кругах, «было депутатство, регулярные приемы граждан со всей страны, благотворительность для детей и взрослых».

И мы переходим к следующей части «Исповеди Мэра», которая называется «Мой путь в политике».

Путь в политике у г-на Черновецкого занял чуть меньше трех страниц, не считая иллюстраций. По сравнению с «Моими Университетами» он вышел чрезвычайно коротким и бледным, но не менее забавным. «В результате моей законотворческой деятельности в Верховном Совете появилось много законов, – рассказывает Леонид Михайлович, приводя при этом совершенно непробиваемые аргументы: – В результате моей деятельности была запрещена порнография, которая, к сожалению, еще продолжает существовать… Мною был поднят вопрос о запрете рекламы табака и алкоголя (которая, кстати, тоже продолжает существовать. – Авт.). И это только маленькая часть того, что было сделано в Украине в результате моей работы как депутата Верховной Рады». «Благодаря моим инициативам очень многие контролирующие органы перестали быть нашими господами», – окончательно добивает электорат своей простотой «народный мэр». Правда, к сожалению, забывает добавить, что это были за органы и куда они, собственно, подевались, – вроде, пока все сидят где сидели и чувствуют себя при этом очень даже неплохо…

Третью часть «Черновецкого балета» – «Мэр Киева» – автор начинает просто и ясно: «Мне не хотелось бы сильно углубляться в эту тему».

Ну еще бы Леониду Михайловичу хотелось углубляться! Тут даже не углубляясь можно так увязнуть, что сам Луценко не разгребет… Впрочем, о «наркотических» скандалах с откровенным увиливанием от экспертизы, щедрых земельных раздачах, строительных аферах, черных зомби, гречке и пр. автор «Исповеди» предпочитает не упоминать. Даже из раздела «Фотолетопись», занимающего большую половину брошюры, предусмотрительно пропали все негры, даже самый главный (и без того кому надо, тот знает). Остались только «хозяйственные» снимки с метлой, рупором, лопатой, кувалдой, пианино, женой, семьей, Пугачевой и полчищами пенсионеров, снабженные остроумными подписями типа «Простые люди – самые добрые».

Что же касается смыслового наполнения раздела «Мэр Киева», то всю эту агитпроповскую шелуху для автора «Исповеди…», похоже, просто скопировали с мониторов, установленных в поездах метро: безумное количество троллейбусов, введенных в эксплуатацию незаметно для киевлян, невидимые мосты через Днепр, куча новых станций подземки, которые дружно откроются чуть ли не следующий день после выборов, и прочие блага, единственно реальным из которых стал массированный подкуп пенсионеров, кое-как залегендированный под «муниципальные доплаты». Цитировать здесь, увы, нечего.

…Текстовая часть «Исповеди…» завершается весьма зловеще. «Сейчас, когда я закончил книгу, – пишет Черновецкий, – такое ощущение, что мы стали ближе, понятнее друг другу».

Будем надеяться, что это ему так кажется. Но бабушкин паспорт в день выборов все же надо перепрятать…