«Америка ищет… пределы собственной дерзости»

— Но именно при Клинтоне вырос огромный фондовый пузырь?

— Конечно. Кстати сказать, так тогда и говорили: «Вот вы думаете, почему случился интернет-бум и потом крах? Это Клинтон виноват. Потому что он начал погашать федеральный долг, уменьшил количество заимствований федерального правительства, а это огромный рынок. Соответственно образовались свободные деньги, которые туда уже больше не идут. Куда им деваться? Они пошли на рынок акций. И там они вздули все». И вот эта аномалия достаточно быстро закончилась. Но сейчас дефицит выглядит структурно, как рекордный, а если еще Америка не будет расти обещанными темпами в 6%, что практически недостижимо, то дефицит будет выглядеть намного хуже. На самом деле никуда не деться. Процесс восстановления пропорций, санации федерального бюджета не очень далек от нас во времени. И поэтому смена парадигмы довольно скоро встанет в повестку дня.

И есть еще один фактор, который будет это форсировать. Это уже начавшийся процесс выхода послевоенного поколения на пенсию.

— Давай поговорим поподробнее о пенсионных фондах. Есть расчеты, что разрыв между обязательствами и возможностями пенсионной системы больше 50 трлн долларов?

— Я много видел всяких бумаг по частным пенсионным фондам. Они мухлюют довольно сильно. У них реально, даже по их проектировкам, не хватает четверти фондов по сравнению с их обязательствами. К примеру, долгосрочные обязательства составляют 4 трлн долларов, а активов только на 3. То есть на самом деле в будущем платить нечем. Но в действительности разрыв еще больше. Они закладывают норму дохода на свой капитал, то есть капитал пенсионного фонда, в среднем порядка 8% годовых. А реально они делают 2,5—3,5% в год. А зарабатывая 2,5—3,5%, будущие поступления будут реально гораздо меньше, и, соответственно, нехватка средств для выплаты пенсионерам еще больше.

Таково положение с частными пенсионными фондами. А теперь поговорим о том, на что люди могут рассчитывать по линии государственных пенсий.
Все актуарные расчеты делаются на очень длительный период, лет на 50, 60, 70 даже. И уже в обамовском бюджете видно, что в течение десяти лет расходы по системе социального страхования будут превышать поступления в нее. А еще через 10—20 лет закончатся деньги, которые в системе социального страхования были накоплены к сегодняшнему дню. И очевидно, например, что Америка, как и другие западные страны, не в состоянии поддерживать в будущем тот уровень благосостояния людей на пенсии, как сейчас. Поэтому люди нашего поколения будут жить хуже, чем то поколение, которое сейчас на пенсии. И более того, этот процесс может еще более интенсифицироваться демографическими особенностями нашего послевоенного поколения. На сайте системы социального страхования в разделе актуарных расчетов можно найти, например, базовую информацию о том, сколько людей уходит на пенсию и когда. И там показано, что если выстроить в одну таблицу количество всех рожденных в 1945 году, в 46-м, в 47-м, в 48-м и так далее, то легко увидеть, что, начиная с окончания Второй мировой войны, резко подскакивает рождаемость. И дальше каждый следующий год дает такую картину: рожденных в 1947 году больше, чем рожденных в 1946-м. Рожденных в 1948-м больше, чем рожденных в 1947-м, и так дальше 18 лет подряд! 18 лет подряд возрастает количество людей, уходящих на пенсию. И только на 19-м году эта группа меньше, чем в предыдущем году.

Это колоссальная перегрузка для федерального бюджета. Потому что происходят одновременно две вещи. Пока это многочисленное послевоенное поколение работало, из их зарплаты деньги отчислялись в социальное страхование. Сейчас эти люди по очереди начинают переходить в другую группу. Они теперь становятся к «окошечку», чтобы получать деньги из этой системы. Этих людей много. Они перестают вносить, и соответственно бюджет недополучает эти поступления, но зато увеличиваются теперь расходы бюджета, ибо он должен им теперь платить. И бюджет получает двойной удар. Расчеты показывают, что он его не выдержит задолго до того, как кончатся эти 18 лет. Поэтому государство вынуждено будет просто сократить свои обязательства перед пенсионерами.

Далее, примерно половина нынешних расходов на медицину приходится на последний год жизни человека, когда у него ничего не работает. Когда у него искусственные почки, вентиляция легких и безумное количество операций, которые все равно ему жизнь сильно не продлят. Но поскольку это все не за свой личный счет, то родственники, естественно, говорят: «Делайте, ставьте, сохраните жизнь» и так далее. Система здравоохранения этого долго выдержать не сможет. И в какой-то момент скажет: «Мы будем помогать, но только 50% расходов ваши». Это такие деньги, что люди должны будут сделать выбор: либо вся семья остается без средств к существованию, либо старики... Представь состояние людей, вынужденных произнести: «Отключайте из розетки». Но реально это то, что должно произойти, чтобы санировать расходы. Я понимаю, что никто не знает, какой год его жизни последний. И поэтому вопрос о том, когда, собственно, «отключать ток», столь мучителен. Но реально система должна будет освободиться от обязательств, которые она все равно не в состоянии выполнить. И это будет выглядеть ужасно.

Сейчас, скажем, идет тяжелейший кризис бюджетов штатов, они все в долгах. Тем более что не имеют права, за исключением штата Вермонт, иметь большой дефицит. Какой-то небольшой дефицит они имеют право иметь, как, например, сезонный кассовый разрыв, но не более того. И либо они получат деньги от правительства США, либо они должны поднимать налоги, либо они должны сокращать расходы. В ситуации более тяжелой, чем Греция, находится штат Калифорния, который в общем-то, взятый отдельно, представляет собой пятую по величине экономику в мире. И я вижу сообщения о том, что там стали увольнять учителей. Как?! И это в школе, которая плохо учит?! Это с учителями, которых не хватает?! Да! Не хватает денег! Не хватает денег и не будет хватать на то, чтобы обеспечивать услуги населению. В медицинских программах для стариков штаты участвуют пополам с федеральным правительством. Если штат недоплачивает в медицинские программы, то федеральное правительство будет платить столько же. Как они с этим будут справляться? Сокращение расходов, санация бюджетов всех уровней будет выглядеть ужасно. Но это будет происходить. Экономика бессмертна, смертны люди.

— Пока дойдет до Калифорнии... Что делать с Грецией?

— Раньше говорили: в Греции все есть. Вот теперь — там все хорошо с долгами. Можно ли с Грецией обращаться, как с корпорацией, пришедшей к банкротству? Нельзя. В Греции будут продолжать жить люди, она останется суверенным государством. Ну, можно, конечно, потихонечку распродавать острова Эгейского архипелага богатым...

— Но на подходе еще Испания, Португалия и Италия...

— Еще Ирландия, а там дальше в отдалении еще есть Бельгия.

— Поэтому, если спасти Грецию, то возможности спасти Португалию будет меньше. Если спасти Португалию и Испанию, то с Италией придется расстаться.

— Знаешь, я на весь европейский проект смотрю с большой симпатией. Все, кто изучал историю, знают, какой кровью полита эта часть мира! Сколько веков! И европейский проект представляет собой первую попытку создать какое-то такое социальное устройство, которое бы исключало войны. Но создать из этой лоскутной Европы единое государство (о чем еще Владимир Ильич Ленин писал, помнишь, «О лозунге Соединенных Штатов Европы») исключительно трудно, и проект поэтому очень растянут во времени. Но именно потому, что никто никого не принуждает входить в какое-то единое государство, оно развивается поэтапно. Поэтапно — это означает всегда несистемно. Это означает, что все время проект стоит враскоряку. Вот создали единую европейскую валюту, это большой шаг вперед. Но оставили национальные правительства, национальные бюджеты, национальные налоги, законодательства и так далее. И вот сейчас немцы недоумевают, почему они подняли у себя пенсионный возраст до 67 лет, и должны теперь помогать грекам, которые не хотят поднять его до 63.

— Но немцы же для себя это создавали, ровно для себя. Единая Европа — это вообще немецкая идея?

— Им непонятно, почему они теперь должны за это платить. Почему они должны платить за страну, у которой государственная экономика составляет больше 50%. У которой теневая экономика составляет 30%. Они не понимают. Не для того объединялись. Очень легко понять все аргументы против того, чтобы спасать Грецию или всех остальных. Но нужно представлять все последствия, а последствия — это постепенное сворачивание европейского проекта. Реален ли он, мы не знаем. Это попытка.

Но, с другой стороны, мы можем смотреть на это как на полигон. Потому что одно дело, когда кризис происходит где-то в Аргентине или в Пакистане. Он не затрагивает так глубоко мировую финансовую систему, как ее может затронуть кризис Европейского союза. Поскольку Европейский союз — это становой хребет, точнее, один из двух-трех хребтов устройства этого мира.

— Как тебе представляется судьба евро? Доллар хоть и стал таким слабым, но выглядит гораздо лучше, чем евро.

— Доллар на самом деле позволяет себе быть настолько слабым, насколько ему позволяет быть слабым евро. Они в этом смысле друг друга стерегут. Реалией этого мира стала конкурентная девальвация. Все стараются удешевить свою валюту для того, чтобы отвоевать рынок у другого. В отношениях между Европой и Америкой это проявилось особенно ярко, потому что Европа и Америка очень друг на друга похожи по устройству их экономик.

Если одна валюта, как, скажем, евро сейчас, по каким-то причинам слабеет, для американской валюты появляется простор для дополнительной эмиссии без связанного с этим ослабления. Она может себе позволить напечатать дополнительное количество пустых долларов и не быть наказанной за это, потому что евро выглядит еще хуже. Или наоборот.

— Евро будет всегда выглядеть хуже, потому что все-таки основной регулятор находится в США. Здесь находится эмиссионный центр «первой руки».

— Правильно. До тех пор, пока сохраняется доверие к доллару. Я посмотрел статистику министерства финансов для поиска ответа на вопрос, а собственно, количество долларов в мире уменьшается или увеличивается? Дедолларизация идет или нет? Выясняется, что пока не идет. Это означает, на мой взгляд, что мы не находимся в конце этого кризиса. Этот процесс займет еще много времени. Более того, мы видели очень яркий эпизод, когда доллар сильно взлетел, когда в конце 2008 года разразился этот финансовый кризис. Почему? Потому что на самом деле все мировые расчеты были построены на долларах, все кредитование было построено через доллар, и когда идет бегство инвесторов со всего мира, то идет огромное количество требований к доллару. Федеральному резерву пришлось открыть линии валютных свопов со многими странами для того, чтобы они могли обслужить этот рост спроса на доллар. Являлось ли это свидетельством силы доллара? Нет. Если мировая экономика построена на долларах, то в период финансового кризиса спрос на доллары должен возрастать. Это говорит не о силе доллара, а об архитектуре финансовой системы.

— Если невозможно договориться о золотом стандарте или хотя бы о единой валюте, не кажется тебе, что следовало бы в таких обстоятельствах вернуться к валютному регулированию?

— На мой взгляд, для того чтобы на этот вопрос ответить, нужно посмотреть на ситуацию с глобализацией. Глобализация — такой растянутый во времени процесс, проходящий много фаз, и сейчас, во время этого кризиса, есть ощущение, что как минимум этот процесс несколько забежал вперед. Что на самом деле мир не готов к тому уровню открытости и к тому уровню взаимодействия по линии движения капиталов, рабочей силы, информации и так далее, так как у него для этого не обеспечена инфраструктура. И поэтому сейчас, во время кризиса, очень хорошо видно, что, в сущности, все, предавая протекционизм анафеме, тем не менее стали практиковать протекционизм. Говорю без осуждения. Это очень естественная защитная реакция. Почему? Да потому, что в глобальной экономике, по идее, должны быть и глобальные средства регулирования этой экономики. То есть должны быть какие-то инструменты и институты глобального регулирования, какое-то всеми признанное международное законодательство, какие-то стандарты, которые достаточны для того, чтобы управлять этим глобальным процессом. Когда грянул кризис, все пришли к пониманию, что надо договариваться. Создали «двадцатку», провели несколько встреч, но не договорились, в сущности, ни о чем. А почему? Да потому, что на самом деле договориться исключительно трудно. У стран очень разное положение, очень разные интересы, очень разные фазы роста. Одно интересно Европе или Америке, и совсем другое интересно Южной Африке, Бразилии, Китаю или России. И поскольку у них несовпадающие интересы, то область компромисса исключительно маленькая. И добиться какой-то координации, скажем, ввести международное финансовое регулирование — никаких признаков, что это где-либо близко. А если невозможно достичь глобального регулирования экономики, значит, она должна вернуться больше к национальным границам и, соответственно, замкнуться в национальном регулировании. Здесь даже не то чтобы был какой-то осознанный выбор. Просто «спасайся кто как может!». Каждая страна стала спасать собственную финансовую систему и вкачивать свои деньги в свои финансовые институты. Это реальность, с которой пришлось столкнуться. Валютный контроль выглядит как следующий шаг в логике протекционизма, защищающей от этой стихии глобальной экономики, в которой международные спекулянты могут гонять в течение суток капиталы по всему миру как им угодно, вздувая пузыри, сдувая пузыри и извлекая разницу. Если раньше «горячий» капитал составлял проценты от совокупного капитала, сейчас в основном весь капитал и есть «горячий». Поэтому и валютный контроль выглядит для многих как мера разумная, если хоронится глобализация или, по крайней мере, замораживается на время, и разные другие ограничения по движению капитала тоже.

— А что по поводу валютного контроля? Например, что касается России?

— Ну, во-первых, валютное регулирование вводят для того, чтобы избежать каких-то нежелательных переходов из национальной валюты в некоторую иностранную. Предположительно, это происходит тогда, когда иностранная валюта по каким-то соображениям много интереснее, чем национальная. Если у тебя есть сильный доллар и слабый рубль, ты создаешь валютное регулирование для того, чтобы предотвратить бегство капитала, который имеет сильное притяжение в зону доллара...

— Ты говорил о денежной накачке, которую осуществили китайцы. У нас тоже были резервы, вполне сопоставимые с китайскими. Если учесть масштабы экономики. А тем более численность населения. У нас все рычаги были. Не было одного в отличие от китайцев — валютного контроля. В ходе «мягкой девальвации» все до последней старушки сообразили, что надо «бежать» в доллар. Вся экономическая вообще жизнь остановилась, кроме перевода рублей в доллары.

— Ну как это прекратить? Достаточно просто испортить доллар настолько, чтобы это стало неинтересным.

http://shaderaven.at.ua/forum/9-799-1