Искореняем прошлое

Ревнуешь, что все наше с тобой быстротечное время я делила себя между
тобой и кем-то еще. Не простил, что я иногда бывала так неоправданно
небрежна и незаслуженно груба с тобой.
Возвращаешься снова и снова назад, и задаешь себе вопрос: почему так и
не было сказано то, что столько раз вертелось на кончике языка – и не
сорвалось, зацелованное моими теплыми губами.
Думаешь о том, как мне сейчас живется, счастлива ли я с тем, кого
выбрала. Наверняка, чтобы хоть как-то защитить себя от тоски
расставания, от жгучей обиды предательства, от тупой ноющей боли
недоговоренности - подсознательно желаешь мне несчастья, хочешь, чтобы
с другим жизнь моя складывалась грустно и никчемно, совсем не так, как
сложилась бы с тобой.
Мой дорогой, мой хороший - я ничего не объяснила тебе тогда. Просто соврала, что выбрала другого. Трусиха и слабачка.
А теперь, когда с Гималайских гор утекло много воды, когда все в
прошлом, и ничего не вернешь – теперь я набралась духу ответить на твой
вопрос.
Да, я тебя люблю. До сих пор, тихой, нежной, сладкой,
пронзительно-печальной любовью продолжаю любить тебя, и наше
несбывшееся совместное будущее. Может быть, прекрасное, яркое и легкое,
как крылья бабочки. Но скорее - мучительное и болезненное, на которое
мы чуть было не обрекли и себя, и других.
Загляни-ка в мое ведьмино золотое блюдечко с наливным яблочком:

Вот твой болезненный развод, а до него звонки твоей жены, то
угрожающие, полные оскорблений и той звериной ненависти, на какую
способна мать, чьих детенышей лишают отца, - то просительные,
умоляющие, истекающие тягучей смолой безнадежных слез брошенки. Наша
скорая неяркая свадьба, нерадостный праздник, постылый уже потому, что
на нем нет самого родного тебе человека – твоего сына.
Вот наш волшебный, невозможный медовый месяц. Потом новоселье в съемной
однушке – свою квартиру, - ты отдал жене и ребенку. Мы женаты всего
месяц, но почти не видимся - ты вкалываешь на пределе сил, по
шестнадцать часов в сутки, чтобы заработать нам на собственное жилье.

Вот мои первые горькие слезы. Ночью по дороге в туалет случайно
услышала обрывок твоего разговора с другом, говорили о твоей бывшей
супруге, ты называл ее «жена». Плакала в подушку, сначала беззвучно,
для себя, а потом тихо-тихо, еле слышно – для тебя. Знаю, ты не спал
тогда, но ничего не сказал - да и что ты мог сказать… Твоя жена, раз уж
ты ее так называешь, постоянно дергает тебя по каждой мелочи, особенно
в выходные – мелкий слегка температурит и надо привезти лекарства,или
она застряла в дороге,а сына надо забрать с рисования,дома вылетели
пробки...

Вот мы собрались поужинать дома, отметить годовщину. Ты за 2 недели
договаривался на работе, что уедешь пораньше, я битых 3 часа
кашеварила, готовила всякую вкуснятину – а потом она позвонила, что
набрала слишком много продуктов в супермаркете и не может одна поднять
сумки наверх, и ты уехал. Я понимаю, ты просто очень боишься
превратиться в воскресного папу, а то и вообще в виртуального, в
фотопапу. Ты очень любишь сына, он замечательный, хотя я его ни разу не
видела.

Вот твоя мама – она в упор отказывается общаться со мной, по телефону
обращается ко мне на Вы, и просит передать тебе трубку таким тоном, что
я на этом конце провода покрываюсь инеем. Мне - ни разу ни одного слова
за два года. Для нее я разлучница, беда, из-за которой она теперь почти
не видит любимого внука.

Вот у нас событие: ты влез в долги, я влезла в долги – и мы купили
панельную двушку. Теперь я жительница Киевской области.. Мы почти
никуда не выбираемся – нет сил. В выходные иногда смотрим фильмы,
которые я качаю из домовой сетки. Но чаще всего спим. Просто спим:
просыпаемся, и снова засыпаем – и так целый день, чтобы запастись
драгоценным сном на всю неделю. В горе и в радости, любимый.

Вот я, вечером еду домой с работы: сначала на метро, потом в маршрутке,
потом еще немного пешком. Я перестала носить юбки, потому что мне
каждый день в метро рвут колготки, а они денег стоят. Теперь я хожу в
джинсах и мягких тапках. Отращиваю волосы – глупо тратить деньги на
стрижку, да и родной цвет волос у меня вполне нормальный, русый. Я
научилась сама делать себе маникюр и педикюр. Почти вся зарплата – и
твоя, и моя – уходит на то, чтобы расплачиваться за квартиру, и конечно
твоему ребенку, ну и жене. Бывшей. В горе и в радости.

Вот мои вторые горькие слезы. Случайно увидела твою жену с каким-то
симпатичным мужиком. Посреди рабочего дня - впрочем, она ведь у тебя
никогда не работала, домохозяйка со стажем. Она сама за себя
расплатилась, я специально дожидалась, чтобы посмотреть. Твоими
деньгами расплатилась. Вечером я сказала тебе, что ты превратился в
дойную корову, и что у всего есть предел. Ты ответил, что я пытаюсь
настроить тебя против твоей семьи, что ты и не сомневался, что рано или
поздно это случится, что я избалованная девчонка, которая не может
спокойно перенести временные трудности. Плакала в ванной, открыв кран
на полную – не хотела, чтобы ты услышал. Это ведь просто нервы,
любимый. В горе и в радости. Пока смерть не разлучит нас.

Вот две полоски на моем тесте на беременность – одна четкая, вторая
пока еще немного расплывчатая, мутная. Не знаю, как это у нас
получилось – ведь последний год секса почти не было. Я не спала ночь, а
с утра сказала тебе. Ты улыбался, старался выглядеть радостным, но я
его заметила - ужас в твоих глазах. Это мне нужен ребенок – у тебя-то
уже есть, да и того нам так тяжело тянуть…
А вот… Отворачиваешься? Правильно, не смотри. Не для твоих это мужских глаз.

Съем яблочко, спрячу блюдечко. Чего не было, тому не быть.
Теперь знаешь, почему я так старательно затыкала тебе рот, когда ты
пытался признаться мне в любви. Понимаешь, почему тогда, однажды, когда
ты придумал какую-то замысловатую шутку, чтобы под ее прикрытием
спросить меня, могла бы я, чисто теоретически, выйти за тебя замуж – я
ответила, что ты для меня староват, и рассмеялась обидным девичьим
смехом. Это был мой Оскар за лучшую женскую роль первого плана. Я без
колебания стала бы твоей женой, родной мой человек, и была бы твоей
надеждой и опорой всю жизнь, и родила бы тебе детей - желанных,
красивых и умных, и была бы тебе верна телом и душой. Все это было бы,
если бы только наше счастье не надо было бы строить на твоем
предательстве, и на детском горе.

Нет, нас с тобой не назовут мужем и женой, не родятся наши дети, не
состаримся мы с тобой рядом, не станем похожими друг на друга, и не
будем сидеть на завалинке возле дома, сросшись сморщенными руками.
И возможно, если правду говорит наивная древняя легенда о половинках, -
ни ты, ни я, мы не будем больше ни с кем так счастливы, как были
счастливы друг с другом.
И не исключено, что дряхлой сморщенной старухой я однажды взгляну в
глаза своей смерти, присевшей на дорожку у моего изголовья – и увижу
там тебя, и наконец прольются невыплаканные горькие девичьи слезы о
нашей не прожитой жизни, о нашем счастье, от которого я добровольно
отказалась. И тогда, сжалившись, нам дадут шанс в следующей жизни снова
встретить друг друга – и быть вместе, и не терять никогда.
Но ни сегодня, ни потом, я ни на секунду не пожалею о том, что женскими
хитростями и неженской ложью я так жестоко оттолкнула тебя от себя.
Насколько велика наша с тобой потеря – это еще предстоит узнать. Но
детские слезы не пролились, а значит одно, бесценное, мы сохранили -
наши души.
И вот еще что – ты прости меня, если можешь...