...найти человека, который молится искренне и молитвы которого достигают цели....
Он и в самом деле
видел Египет, весь Египет, размерами, однако, не больше аллеи, пересекавшей сад
его дворца. Удивительная картина обладала, впрочем, тем свойством, что, когда
фараон устремлял на какую-нибудь точку более пристальный взгляд, точка эта
разрасталась в местность почти естественных размеров.
Солнце уже спускалось, заливая землю
золотисто-пурпурным светом. Дневные птицы садились, чтобы заснуть, ночные
просыпались в своих убежищах. В пустыне зевали гиены и шакалы, а дремлющий лев
потягивался могучим телом, готовясь к погоне за добычей.
Нильский рыбак торопливо вытаскивал сети,
большие торговые суда причаливали к берегам. Усталый земледелец снимал с
журавля ведро, которым весь день черпал воду, другой медленно возвращался с плугом
в свою мазанку. В городах зажглись огни, в храмах жрецы собирались к вечернему
богослужению. На дорогах оседала пыль и смолкали скрипучие колеса телег.
С
вышек пилонов послышались заунывные звуки, призывавшие народ к молитве. Немного
спустя фараон с изумлением увидел как бы стаю серебристых птиц, реявших над
землей. Они вылетали из храмов, дворцов, улиц, мастерских, нильских судов,
деревенских лачуг, даже из рудников. Сначала каждая из них взвивалась стрелой
вверх, но, повстречавшись с другой серебристоперой птицей, которая пересекала
ей дорогу, ударяла ее изо всех сил, и обе замертво падали на землю.
Это были противоречивые молитвы людей,
мешавшие друг дружке вознестись к трону предвечного.
Фараон прислушался.
Вначале до него долетал лишь шелест крыльев,
но вскоре он стал различать слова.
Он услышал больного, который молился о
возвращении ему здоровья, и одновременно лекаря, который молил, чтобы его
пациент болел как можно дольше; хозяин просил Амона охранять его амбар и хлеб,
вор же простирал руки к небу, чтобы боги не препятствовали ему увести чужую
корову и наполнить мешки чужим зерном.
Молитвы их сталкивались друг с другом, как
камни, выпущенные из пращи.
Путник в пустыне падал ниц на песок, моля о
северном ветре, который принес бы ему каплю воды; мореплаватель бил челом о
палубу, чтобы еще неделю ветры дули с востока. Земледелец просил, чтобы скорее
высохли болота; нищий рыбак — чтобы болота никогда не высыхали.
Их молитвы тоже разбивались друг о дружку и не
доходили до божественных ушей Амона.
Особенный шум царил над каменоломнями, где
закованные в цепи каторжники с помощью клиньев, смачиваемых водой, раскалывали
огромные скалы. Там партия дневных рабочих молила, чтобы спустилась ночь и
можно было лечь спать, а рабочие ночной смены, которых будили надсмотрщики,
били себя в грудь, моля, чтоб солнце никогда не заходило. Торговцы, покупавшие
обтесанные камни, молились, чтобы в каменоломнях было как можно больше
каторжников, тогда как поставщики продовольствия лежали на животе, призывая на
каторжников мор, ибо это сулило кладовщикам большие выгоды.
Молитвы людей из рудников тоже не долетали до
неба.
На западной границе фараон увидел две армии,
готовящиеся к бою. Обе лежали в песках, взывая к Амону, чтобы он уничтожил
неприятеля. Ливийцы желали позора и смерти египтянам, египтяне посылали
проклятия ливийцам. Молитвы тех и других, как две стаи ястребов, столкнулись
над землей и упали вниз в пустыню. Амон их даже не заметил. И куда ни обращал
фараон утомленный свой взор, везде было одно и то же. Крестьяне молили об
отдыхе и сокращении налогов, писцы о том, чтобы росли налоги и никогда не
кончалась работа. Жрецы молили Амона о продлении жизни Рамсеса XII и
истреблении финикиян, мешавших им в денежных операциях; номархи призывали бога,
чтобы он сохранил финикиян и благословил скорее на царство Рамсеса XIII,
который умерит произвол жрецов. Голодные львы, шакалы и гиены жаждали свежей
крови; олени, серны и зайцы со страхом покидали свои убежища, думая о том, как
бы сохранить свою жалкую жизнь хотя бы еще на один день. Однако опыт говорил
им, что и в эту ночь десяток-другой из их братии должен погибнуть, чтобы
насытить хищников.
И так во всем мире царила вражда. Каждый желал
того, что преисполняло страхом других. Каждый просил о благе для себя, не думая
о том, что это может причинить вред ближнему.
Поэтому молитвы их, хотя и были как
серебристые птицы, взвивавшиеся к небу, не достигали цели. И божественный Амон,
до которого не долетала с земли ни одна молитва, опустив руки на колени, все
больше углублялся в созерцание собственной божественности, а в мире продолжали
царить слепой произвол и случай.
Отрывок из книги "Фараон", Болеслав Прус, 1895
