Спящий красавец

Про дедушку Ленина я знал всё. И как он баловался с детишками кипяточком. И как тягал бревно на субботнике, а Надежду Константиновну в разливе. И про письмо молоком, и про всякое Шушенское. Всё знал.
И моя октябрятская звёздочка не тускнела. Я нарочно слюнил её каждое утро, чтобы Екатерина Семеновна не называла меня засранцем. Она любила повторять:
"Врёшь, засранец! Вон и звёздочка у тебя потускнела".
А у меня не тускнела.

Когда папа сказал, что мы едем в Москву, я обрадовался.
- К дедушке Ленину! – запрыгал козликом.
- К дяде Срулю, – ответит папа.
Сруль меня сразил.
- Но я хочу к Ленину! – заупрямился я.
- Сперва к дяде, потом к дедушке, - успокаивала мама.
- Пусть к дяде, - хныкал я, – только не к Срулю!..
И мама тянула папу за локоть. "При ребёнке зови его Израилем!", и тут же мне: "Поедем к Израилю, да?"
Свет в моих очах померк.
Я завопил и, вцепившись руками в звёздочку, бросился наутёк, но материнские руки нежно ухватили за шиворот.
- Не поеду в Израиль! – бился я в истерике.
- Тихо! – затравленно озиралась мама. – Не в Израиль, а к дяде Срулю, в Москву.
- Хоть к Срулю, хоть куда, только не в Израиль!
Папа ушёл на кухню, откупорил бутылку, и мама на него не злилась.
***
Москва оказалась большой. Дядя маленьким. Я стеснялся его имени и называл "дядя Дядя". Вообще-то он был добрым. Угощал конфетами. Но я не брал. От мысли, что они побывали у Срули меня тошнило. Однако разговаривать с ним, отвернувшись к стенке, я любил.
- Дядя Дядя, а где дедушка Ленин?.. А почему не в Смольном?!.. А Екатерина Семеновна говорила, что у него есть близнец – Партия... Дядя, а Партия девочка? А как же она близнец, у неё что - тоже борода?

Дядя, как и дедушка Ленин, знал несколько языков. Когда я что-то рассказывал, он всегда посмеивался, и называл Екатерину Семёновну "дрекенкопф", что по-древнегречески означало – классная руководительница.
***
- Давай уже отведём его в мавзолей! – вздыхала мама. – Ребёнок же просит.
- Зачем в мавзолей? – отвечал папа. - Давай уж сразу в морг.
- А Екатерина Семеновна говорила, что Ленин живее всех живых! – встревал я в спор старших.
- Твоя Екатерина Семеновна, - цедил папа, - такая б-б-большевичка со стажем. Она тебе расскажет, эта передовица!
- Да, - шмыгал я носом, - она на доске почёта.
- Во-во… И на доске, и под забором.
Мама, потянув папу за локоть, зашипела. А папа сказал:
- Да идите вы… в мавзолей!
И мы вошли в метро.
***
На Красной Площади продавали мороженое - шоколадное эскимо.
"Мороженое и Ленин, - подумал я – что ещё надо?".
Детское счастье незатейливо.
Папа встал за потной тёткой, и сказал, поправляя на мне панамку:
- Хотел в мавзолей вот и стой!
Мороженое капнуло на сандалик.
- Это за чулками? – всхлипнул я.
(Мама говорила, что без чулок из Москвы не уедет.)
- За Лениным, – сокрушённо вздохнул папа.
- А что - его можно купить?!
- Нет. Только покататься.
Людская цепочка петляла, изгибалась, то, сжимаясь пружиной, то, вытягиваясь тонкой лентой. Конца ей не было. Мы топтались. Солнце палило.
- Есть у революции начало, нет у революции конца… – то и дело бормотал папа непонятное.
Периодически меня отводили в тень, поили и поливали из фляги.
- Может у Ленина обед? – предположил я.
- Проверим. – сказал папа.
И, оставив маму, мы двинулись вдоль живого ручейка к мраморному кубическому домику.
- Пиво, – отирая лоб платочком, всё повторял отец. – Не одной бочки пива. А ещё Кремль называется!

От скуки я едва не проковырял в носу дырку. Секундная стрелка двигалась, минутная ползла, часовая прилипла. Два раза я терял сознание, три - ел мороженое, четыре - ходил в туалет, раз семь хныкал. Потом со мной приключилась истерика.
- Пусть меня простит дедушка Ленин! – вопил я. - Пусть Екатерина Семеновна простит, но я хочу к дяде Срулю, в Израиль!
Люди стали оборачиваться.
Тётка, со словами: "Я тут стояла!" ледоколом двинула вперёд, обставив нас на добрый десяток. Мама, сделав отсутствующее лицо, тихо проговорила: "Чей это ребёнок? Кто потерял ребёнка?!". А папа ощутимо врезал мне под попу.
"Ленин - так Ленин" – решил я, растёр кулаком сопли, и затих.
Последние полчаса клевал носом, сидя у папы на "копках-баранках".

У мавзолея нас встречали мужчины в одинаковых серых костюмах. Они держали пальцы на губах и очень забавно шипели. Перед входом папа поставил меня на брусчатку и взял за руку.
- Кто эти дяди? - послюнив звёздочку, спросил я.
- Ленинцы.
- Верные?
- Вернее не бывает.

Пройдя тёмным коридором, мы скользнули за тяжёлую, душную гардину. Потянуло холодом. Ленинцы были повсюду. Тусклая подсветка, льющаяся откуда-то снизу, едва освещала щиколотки. Я то и дело спотыкался, и, тычась лицом в чьи-то зады, наступал на ноги.
- Где же Ленин? - ежесекундно озирался я. - Где?
И папа, наконец, направил мою голову.
- Вот, - сказала он, - любуйся.
Больше я ничего не спрашивал.
***
- Он спит? – вжимаясь спиной в ствол акации, шмыгал я носом. Ответ меня страшил.
Папа кашлянул и строго посмотрел на маму.
- Говорил тебе, надо было сразу в морг!
- Да, спит! – с вызовом проговорила мама.
- В хрустальном гробу?.. Он что - съел отравленное яблоко?
- У-гу.
- А кто ему дал, ведьма?
- Фани Каплан.
- Фани?!
На душе стало совсем гадко. Так звали мою бабушку.
- Так, может, его поцеловать? – спросил я с надеждой.
- Прекрасная идея, – ответила мама. – Видишь, какой ты хороший мальчик.
- Тогда я попрошу Екатерину Семеновну.
- Во-во, - скривился папа, - её разве что Ленин ещё не целовал. Передовицу!

Эдуард Резник