Часть №1. Как это начиналось

Итак, начнем с банального момента, а именно, как мы добрались.

Стартовали мы с Борисполя до Дубая с нового терминала F, на борту самолета компании FlyDubay.

Прилетев примерно в полвосьмого вечера и пройдя с некоторой задержкой паспортный контроль мы попали в транзитную зону по величине как весь терминал в Борисполе. Тут и начинаются приключения, нам предстояло провести в транзитной зоне до пересадки на рейс до Коломбо 22-а ЧАСА! Пройдясь по всей транзитке мы безуспешно пытались найти свободные лежачие кресла и розетки. В итоге нашли всего 10 лежаков, облепленных арабами всех мастей и аж одну розетку в дальнем углу у которой с ноутом разместился Афроамериканец. Изначально устроились посреди зала среди множества арабов, но быстро поняли что ни поспать, ни вообще спокойно провести время не дадут и поэтому переместились ближе к той единственной розетке. 

Там собственно и прошли сутки ожидания, сначала ожидая утра, потом когда Афро освободит розетку, потом проведя время в просмотре фильмов и торчания в скайпе. По окончанию времени ожидания была посадка на рейс до Коломбо на котором помимо нас летела группа украинцев и на удивление мало арабов и ланкийцев, прилет в Коломбо был в 1:30 ночи, и мы были в радужном ожидании приезда на место к трем -четырем часам ночи, но не тут то было! Начитавшись заранее описаний и блогов мы знали что на выходе с аэропорта будет стоять автобус который нас должен довести до автобуса который отвезет нас уже на автостанцию в Коломбо.

Вот так вот просто в написании и очень запутано в жизни. Автобус с аэропорта нашли после расспросов местных на ломаном английском, он оказался страшным на вид но с Кондиционером!!! Сев в него в начале третьего мы минут через 10 оказались на конечной местных маршруток, где погрузились в небольшой автобусик опять с кондером, который морозил что сумасшедший с кучи дырок на верхней  панели вдоль окон, минут через 30 он нас доставил на автостанцию в Коломбо, я бы даже сказал долетел притом по левой стороне при учете что правостороннее движение в общем это была бесконечное бибиканье всему что есть на дороге с чередой обгонов местных тарантасов под именем Тук-Тук. Проезд обошелся нам в 400 рупий на двоих. Для справки 1 доллар это 108 рупий по курсу аэропорта.

На автостанции недолго поискав нашли автобус №13 который ехал в Galle, по дороге в которую и располагался городок Хиккадува, куда собственно мы и направлялись. Стартовали в 3-3:30 ночи. Тут начался АД, после более суток без сна езда в автобусе со всеми открытыми окнами на скорости до 80 км в час с резкими остановками до нуля по скорости на секунду чтоб успели запрыгнуть или спрыгнуть пассажиры, мы помчались в Хиккадуву, и  надеялись к 5-ти утра наверняка быть на месте, но нет же, учитывая то, что дорога следовала по бесконечным поселкам, водитель не мог выйти на постоянную трассовую скорость, а следовательно двигались мы резкими прыжками. В общем отрубаясь на ходу и отсидев все, что только можно, встретив на ходу рассвет мы добрались к 7-ми ! утра только на место, чему были несказанно рады потому как сил уже не оставалось. Оставалось последнее найти наш гест Harmony, в котором был забронирован номер. Пройдя с километр, мы все же решили что надо узнавать ка далеко нам еще идти, выяснилось что еще с полтора километра но сил не оставалось и мы сели на Тук-Тук, который за доллар довез нас до геста. Первое впечатление о гестхаусе было.....сонное, вернее можно сказать его не было вообще, так как единственное, что мы надеялись там увидеть - это кровать. Но, встретившая нас хозяйка сразу узнала нас и с улыбкой извинилась перед нами,за то, что не была готова еще нас так рано встретить. После нас отвели в номер на втором этаже, который стал нашим домом на следующие 9 дней....

 

 

Андре Моруа. Рождение знаменитости.

Художник Пьер Душ заканчивал натюрморт — цветы в аптечной склянке и баклажаны на блюде, — когда в мастерскую вошёл писатель Поль-Эмиль Глэз. Несколько минут Глэз смотрел, как работает его друг, затем решительно произнёс:

— Нет!

Оторвавшись от баклажанов, художник удивлённо поднял голову.

— Нет, — повторил Глэз. — Нет! Так ты никогда не добьёшься успеха. Мастерство у тебя есть, и талант, и честность. Но искусство твоё слишком обыденно, старина. Оно не кричит, не лезет в глаза. В Салоне, где выставлено пять тысяч картин, твои картины не привлекут сонного посетителя… Нет, Пьер Душ, успеха тебе не добиться. А жаль.

— Но почему? — вздохнул честный малый. — Я пишу то, что вижу. Стараюсь выразить то, что чувствую.

— Разве в этом дело, мой бедный друг? Тебе же надо кормить жену и троих детей. Каждому из них требуется по три тысячи калорий в день. А картин куда больше, чем покупателей, и глупцов гораздо больше, чем знатоков. Скажи мне, Пьер Душ, каким способом ты полагаешь выбиться из толпы безвестных неудачников?

— Трудом, — отвечал Пьер Душ, — правдивостью моего искусства.

— Всё это несерьёзно. Есть только одно средство вывести из спячки тупиц: решиться на какую-нибудь дикую выходку! Объяви всем, что ты отправляешься писать картины на Северный полюс. Или нацепи на себя костюм египетского фараона. А ещё лучше — создай какую-нибудь новую школу! Смешай в одну кучу всякие учёные слова, ну, скажем, — экстериоризация, динамизм, подсознание, беспредметность — и составь манифест!. Отрицай движение или, наоборот, покой; белое или чёрное; круг или квадрат — это совершенно всё равно? Придумай какую-нибудь «неогомерическую» живопись, признающую только красные и жёлтые тона, «цилиндрическую» или «октаэдрическую», «четырёхмерную», какую угодно!..

В эту самую минуту нежный аромат духов возвестил о появлении пани Косневской. Это была обольстительная полька, чьи синие глаза волновали сердце Пьера Душа. Она выписывала дорогие журналы, публиковавшие роскошные репродукции шедевров, выполненных трёхгодовалыми младенцами. Ни разу не встретив в этих журналах фамилии честного Душа, она стала презирать его искусство. Устроившись на тахте, она мельком взглянула на стоявшее перед ней начатое полотно и с досадой тряхнула золотистыми кудрями.

— Вчера я была на выставке негритянского искусства Золотого века! — сообщила она своим певучим голосом, раскатывая звонкое «р». — Сколько экспрессии в нём! Какой полёт! Какая сила!

Пьер Душ показал ей свою новую работу — портрет, который он считал удачным.

— Очень мило, — сказала она нехотя. И ушла… благоухающая, звонкая, певучая и разочарованная.

Швырнув палитру в угол, Пьер Душ рухнул на тахту.

— Пойду служить в страховую кассу, в банк, в полицию, куда угодно! — заявил он. — Быть художником — последнее дело! Одни лишь пройдохи умеют завоевать признание зевак! А критики, вместо того чтобы поддержать настоящих мастеров, потворствуют невеждам!;

С меня хватит, я сдаюсь.

Выслушав эту тираду, Поль-Эмиль закурил и стал о чём-то размышлять.

— Сумеешь ли ты, — спросил он наконец, — со всей торжественностью объявить Косневской и ещё кое-кому, что последние десять лет ты неустанно разрабатывал новую творческую манеру?

— Я разрабатывал?

— Выслушай меня… Я сочиню две-три хитроумные статьи, в которых сообщу нашей «элите», будто ты намерен основать «идео-аналитическую» школу живописи. До тебя портретисты по своему невежеству упорно изучали человеческое лицо. Чепуха всё это! Истинную сущность человека составляют те образы и представления, которые он пробуждает в нас. Вот тебе портрет полковника: голубой с золотом фон, на нём — пять огромных галунов, в одном углу картины — конь, в другом — кресты. Портрет промышленника — это фабричная труба и сжатый кулак на столе. Понимаешь теперь, Пьер Душ, что ты подарил миру? Возьмёшься ли ты написать за месяц двадцать «идео-аналитических» портретов? Художник грустно улыбнулся.

— За один час, — ответил он. — Печально лишь то, Глэз, что, будь на моём месте кто-нибудь другой, затея, возможно, удалась бы, а так…

— Что ж, попробуем!

— Не мастер я болтать!

— Вот что, старина, всякий раз, как тебя попросят что-либо объяснить, ты, не торопясь, молча зажги свою трубку, выпусти облако дыма в лицо любопытному и произнеси эти вот простые слова: «А видели вы когда-нибудь, как течёт река?»

— А что это должно означать?

— Ровным счётом ничего, — сказал Глэз. — Именно поэтому твой ответ покажется всем необычайно значительным. А уж после того, как они сами изучат, истолкуют и превознесут тебя на все лады, мы расскажем им про нашу проделку и позабавимся их смущением.

Прошло два месяца. Выставка картин Душа вылилась в настоящий триумф. Обворожительная, благоухающая, певуче раскатывающая звонкое «р» пани Косневская не отходила от своего нового кумира.

— Ах, — повторяла она, — сколько экспрессии в ваших работах! Какой полёт! Какая сила! Но скажите, дорогой друг, как вы пришли к этим поразительным обобщениям?

Художник помолчал, не торопясь закурил трубку, выдохнул густое облако дыма и произнёс:

— А видели вы когда-нибудь, мадам, как течёт река? Губы прекрасной польки затрепетали, суля ему певучее раскатистое счастье.

Группа посетителей обступила молодого блистательного Струнского в пальто с кроличьим воротником.

— Потрясающе! — горячо говорил он. — Потрясающе! Но скажите мне, Душ, откуда на вас снизошло откровение? Не из моих ли статей?

Пьер Душ на этот раз особенно долго молчал, затем, выпустив в лицо Струнскому громадное облако дыма, величественно произнёс:

— А видели вы, дорогой мой, как течёт река?

— Великолепно сказано! Великолепно! В эту самую минуту известный торговец картинами, завершив осмотр мастерской, ухватил художника за рукав и оттащил в угол.

— Душ, приятель, а ведь вы ловкач! — сказал он. — На этом можно сделать карьеру. Беру вашу продукцию. Только не вздумайте менять свою манеру, пока я вам не скажу, и я обещаю покупать у вас пятьдесят картин в год… По рукам?

Не отвечая, Душ с загадочным видом продолжал курить. Постепенно мастерская пустела. Наконец Поль-Эмиль Глэз закрыл дверь за последним посетителем. С лестницы доносился, понемногу отдаляясь, восхищённый гул. Оставшись наедине с художником, писатель с весёлым видом засунул руки в карманы.

— Ну как, старина, — проговорил он, — ловко мы их провели? Слыхал, что говорил этот молокосос с кроличьим воротником? А прекрасная полька? А три смазливые барышни, которые только и повторяли: «Как это ново! Как свежо!» Ах, Пьер Душ, я знал, что глупости человеческой нет предела, но то, что я видел сегодня, превзошло все мои ожидания.

Его охватил приступ неукротимого смеха. Художник нахмурил брови и, видя, что его друг корчится от хохота, неожиданно выпалил:

— Болван!

— Я — болван? — разозлившись, крикнул писатель. — Да сегодня мне удалась самая замечательная проделка со времён Биксиу!

Художник самодовольно оглядел всё двадцать идео-аналитических портретов.

— Да, Глэз, ты и правда болван, — с искренней убеждённостью произнёс он. — В этой манере что-то есть… Писатель оторопело уставился на своего друга.

— Вот так номер! — завопил он. — Душ, вспомни! Кто подсказал тебе эту новую манеру?

Пьер Душ помолчал немного, затем, выпустив из своей трубки густое облако дыма, сказал:

— А видел ли ты когда-нибудь, как течёт река?

Не о себе...

Один фотограф снимает, включив Ч/Б режим прямо на своей камере. Он никогда не смотрит на свои фото и не знает, что они просто серые. Зато он знает, что снимать Ч/Б — это стильно. 

Один фотограф готовит свои фото на маленьком ноутбуке с недосвеченной TN-матрицей. Он никогда не смотрит на свои карточки и поэтому думает, что они цветные. Зато он знает, что поменять местами синий с зеленым — это круто. Один фотограф искренне презирает все, кроме Canon 1Ds Mark III и огорченно снимает на 5D. Он никогда не смотрит на свои фото, потому что презирает свою камеру. Зато он знает, что Canon 1Ds Mark III — это профессионально. Один фотограф третий год выбирает себе камеру. Он никогда не смотрит на свои фото, потому что их не существует. Зато он знает, что его фотоаппарат будет самым лучшим. Один фотограф снимает только Зенитом. Он никогда не смотрит на свои фото, потому что верхняя половина пленки обычно засвечена. Зато он знает, что снимать на пленку — это искусство. Один фотограф снимает репортаж только в JPEG. Он никогда не смотрит на свои фотографии, потому что на его ноутбуке «ужасные цвета». Он не знает, из чего в принципе состоит изображение и как устроен фотоаппарат. Зато он знает, что съемка в RAW ему «не нравится». Один фотограф снимает людей на улице в самый неподходящий момент. Он никогда не смотрит на свои фото, потому что уже видел их на экранчике камеры. Зато он знает, что уличная фотография — настоящая. Один фотограф не обрабатывает карточки в фотошопе. Он никогда не смотрит на свои фото, потому что не знает, чем их можно открыть на компьютере. Зато он знает, что обработка в фотошопе — это не искусство. Один фотограф в принципе не признает зумов или объективов темнее чем f/2. Он никогда не смотрит на свои карточки, потому что не может отличить их одну от другой. Он не знает, что его мутные зернистые Ч/Б силуэты можно снимать донышком от бутылки. Зато он знает, что настоящий шедевр снимается объективом не дешевле $1,000. Один фотограф много лет учился у разных мастеров, всего снимал, попробовал разные камеры, света, сюжеты, жанры и эмоции. Он не знает, что у других фотографов нехорошо сосет под ложечкой при виде его работ. Зато он знает про фотографию достаточно, чтобы даже не сметь называть себя фотографом при людях...