Падре

Потрепанный автобус, до предела заполненный пассажирами, медленно полз по пыльной дороге под пристальным взглядом испепеляющего своими лучами полуденного солнца. Он, словно старенький мул изо дня в день везя свою поклажу, был изможден сам, и точно так же измучивал пассажиров, которые, чертыхаясь про себя, были вынуждены тянуться по дороге, извивающейся, словно хвост змеи. Автобус давно забыл о дорогах яркого Неаполя. Отправленный в захолустье, списанный временем, он, с облезшими боками, напоминал каждому входящему о реальности их жизни, о сложившейся нелегкой судьбе.           

Публика в салоне собралась разношерстная, и лишь наметанным взглядом можно было догадаться, какие жизненные истории скрываются в каждом из путников, вынужденных,  благодаря стечению обстоятельств, ехать вместе на юг страны. «Felice è colui, сhe non perde la speranza» [счастлив тот, кто не теряет надежду] - фраза, некогда украшающая одну из сторон автобуса, и служившая девизом компании, на которую он трудился, выцвела под течением времени, и едва различаемая среди надписей разбойников-мальчишек, усердно обцарапавших и обрисовавших  его бока своими незамысловатыми граффити, как ничто иное соответствовала реальному положению бытия пассажиров.

La speranza….для многих она оставалась последней из состояний души, последним настоящим чувством, уготовленным судьбой. Многие не задумывались об этом, а если и желали изменить реальность своего положения, то мысли о таком были настолько хрупкими и неуверенными, что сразу же исчезали, так и не успев превратиться в нечто настоящее и живое… Уже никто не мог изменить ту реальность, которая окружала этих людей. Но, не взирая на это, маленькая надежда все же теплилась в их душах, в душах, закрытых от посторонних глаз. Закрытых для всех, но не от него…

Он, как никто другой, мог долго и с любопытством изучать тех, кто невольно стал его попутчиком «на краткий миг». Ничто не скрывалось от его цепкого взора. Он источал уверенность, его одежда пахла чистотой и едва уловимым парфюмом. Как он оказался среди этой шумной и пестрой толпы, наполнявшей автобус, куда и зачем держал свой путь, не догадывался никто, но каким то шестым чувством все старались держаться от него как можно подальше. Мужчина посмотрел в окно - там проплывали разноцветные домики с фонтанами на центральных площадях городков. На таких остановках автобус, вдыхая порцию свежего воздуха наполненного запахом цветущих фиолетовыми цветами джакаранд, выплевывал из своих внутренностей очередную группку утомленных, но радостных путников. На одной из остановок мужчина, очнувшись от своих тайных мыслей, внезапно коснулся рукой стоящей перед ним пышной и неумолкающей всю дорогу пожилой итальянки, и тихо произнес: Hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae [Вот место, где смерть охотно помогает жизни]…женщина на миг замолчала, пытаясь осмыслить произнесенное, но предпочла не ввязываться с расспросами. Она оттянула от выхода галдящих всю дорогу малышей, впитавших с кровью жгучий южный темперамент, не позволяющий ни минуту пребывать им в состоянии хотя бы видимого покоя. Мужчина вышел…

Он посмотрел вслед уходящему вдаль автобусу, и поспешил в сторону возвышавшейся над городком и стремящейся ввысь старинной кампаниле . Улицы были необычайно пустынны. Хотя нет, ничего удивительного. В дни феррагосто по-другому и быть не могло.

            К той миссии, которую он выполнял уже столько веков, даже его соплеменники относились весьма неоднозначно. Они подобную работу выполняли совсем по другим причинам. Они появлялись в тот миг, когда душе человека было уготовано покинуть земную обитель. Появлялись и, выполняя предначертанное свыше, провожали души, руководствуясь принципом «да воздастся каждому за дела его». А он…он нарушал закон невмешательства. О, как же часто он слышал вслед себе их осуждающий шепот, шепот непонимания, но …Разве его вина, что именно он был выбран тем одним, из всего их древнего рода, корни истории о котором терялись в глубинах всех времен, тем одним, на которого возложена эта миссия, столь важная, как и столь тяжелая. И хотя спасение душ вовсе не его прерогатива, он вершил судьбы тех, кто имел чистую душу, душу, находящуюся в шаге от…вершил, не позволяя сделать тот единственный и неминуемый шаг.

Падре провел по молитвеннику рукой. По его лицу пробежала едва уловимая для постороннего взгляда тень. Он прикусил губу, пытаясь думать о чем-то очень важном. Но мысли смешались. Растерянность, борьба с самим собой и невозможность того, что возникло в нем так внезапно и сильно, подняли в его душе бурю неведомых для него ранее чувств, разрывающих его на мелкие осколки. То, что для других было верхом счастья, для него означало нарушение всевозможных обетов, данных им даже не самому себе. Его взгляд остановился на изображении креста на темно-красной палитурке книги. Непонятное чувство внезапно охватило его. Жар разлился по венам, он попытался отвести взгляд, но тот, словно магнитом притягивался к изображению на книге. Падре стало не хватать воздуха, словно какая-то невидимая сила заполнила его легкие ватой, сквозь которую с трудом проникали слабые струйки жаркого воздуха. Он пытался глубже дышать, судорожно срывая, охватывающую его шею жесткую колоратку, чтобы с выдохом попытаться вытолкнуть невидимую преграду, заполнившую легкие. Но выдох получался слабым и кашляющим. Падре с силой отбросил молитвенник, и тот шумно упал на темный гранитный пол. Звук оказался глухим, но ему показалось, что в этот миг в его голове взорвалось что-то жаркое, схожее на обжигающее полуденное солнце, пробивающееся сквозь витражи храма. Упавшая книга открылась, и его взору предстали подчеркнутые им же слова:

"Anima Christi, sanctifica me. Corpus Christi, salve me. Sanguis Christi, inebria me. Aqua lateris Christi, lava me. Passio Christi. conforta me. О bone lesu, exaudi me. Infra tua vulnera absconde me. Ne permittas me separari a te. Ab hoste maligno defende me. "

Услышал он чей-то тихий голос. Падре не двинулся, он продолжал сидеть, сжимая в руке розарий. Воздух на миг стал прохладным, словно на улице наступила морозная осень. Тень сошла с лица Падре, он улыбнулся, и воздух застыл, поглотив его тихое "Amen".

Лишь зерна четок нарушили наступившую внезапно тишину, посыпавшись, одна за другой, по ноги уходящему в неизвестность незнакомцу….