Мы входим в одно из кафе рядом с вокзалом. За нами входят два человека и говорят: «Пять кофе! - два мы выпьем сейчас, а три подвешены в воздухе». Идут платить и платят за пять кофе. Затем выпивают свои два и уходят. Я спрашиваю Де Сику: "Что это за подвешенный кофе?" Он говорит: «Подожди». Потом входят други люди: девушки пьют свой кофе и платят нормально. Далее входят три адвоката, заказывают семь кофе: «Три мы выпьем, а четыре подвешенных». Платят за семь, пьют свои три и уходят. И молодой человек заказывает два кофе, только один кофе пьёт, но платит за два и уходит. Так мы с Де Сикой досидели разговаривая до полудня. Двери были открыты, я смотрел на эту залитую солнцем площадь. И вдруг вижу какую-то тёмную тень, приближающуюся к двери. Когда она уже у самой двери бара, я вижу, что это бедный человек. Бедняк заглядывает в кафе и спрашивает: «Есть подвешенный кофе?» Это своего рода благотворительность, которая пришла из Неаполя, там так оставляли не только кофе, но и еду. Сложно представить это в нашей стране. А жаль, красивый обычай.

Уронили Мишку на пол,
Оторвали Мишке лапу,
Истрепали Мишке шкуру,
В жилы впрыснули микстуру.
В мёд подмешивали перца,
С ритма сбить пытались сердце,
Наплевали Мишке в душу
И лапшой набили уши.

Лбом покачивали медным,
Называли Мишку вредным,
Слали к чёрту, слали к богу,
Шили дальнюю дорогу.
Затянули руки вязью,
Облепили имя грязью,
И выращивали шишки,
Ну конечно же, для Мишки.

Только бурый и косматый
Улыбался виновато,
Словно он один виновен
В том, что лес жесток и тёмен.
Но пока не вбита крышка,
Землю в лапах держит Мишка,
И легко ему под ношей,
Потому, что он хороший.

Все темы - избиты,
Все фразы - затасканы,
Таланты - зарыты,
Все люди - под масками...

Кто гений - не нужен,
Кто мерзость - востребован,
Кто честен - тот в луже,
Кто умный - расстрелянный...

Мне страшно - до ужаса,
Но скучно - быть серостью,
Быть может - я нужен,
Но нету - уверенности...

© Павел Броский

Прошу у Бога счастья для тебя...
Не мимолётного... а самого земного.
Прошу... чтобы хранил тебя любя...
От злых людей и от дурного слова.

Прошу любви... красивой как заря...
И нежной... словно ландыши весной.
Прошу у Бога мира для тебя...
И неба голубого над тобой.

И спросит он... "Скажи моё дитя!
Что.. этот человек так много значит?"
Отвечу: "Просто друг он... для меня..."
И Бог поймёт... не может быть иначе...(c)

С вечера поссорились супруги,
Говорили много резких слов.
Сгоряча не поняли друг друга,
Напрочь позабыли про любовь.
Утром мужу на работу рано,
А на сердце — горечи печать.
За ночь глупость ссоры осознал он,
Подошел жену поцеловать.
Не спала, но все же притворилась,
Отвернула в сторону лицо.
В глубине обида затаилась,
Как удав, свернувшийся кольцом.
Дверь закрыл — ни слова на прощанье,
Со двора на окна посмотрел…
Если б они знали, если б знали,
Что ушел из дома насовсем.
А жена привычными делами,
Как всегда, своими занялась:
Детское бельишко постирала,
Борщ сварила, в доме прибралась.
Чистый пол, помытая посуда,
И с работы скоро муж придет.
— Я с ним разговаривать не буду,
Пусть прощенья просит, пусть поймет.
Гордость в сердце вздыбилась высоко:
— Первою к нему не подойду!
По ролям разыгрывалась ссора
В воспаленном дьяволом мозгу.
Шесть пробило, семь и пол — восьмого…
Неподвижна дверь, молчит порог.
И в тревоге что — то сердце ноет,
Где же задержаться так он мог?
Вдруг какой — то крик и суматоха,
Чей — то голос, плачущий навзрыд,
И соседский мальчуган Алеха
Крикнул запыхавшись: " В шахте взрыв!»
Взрыв. Совсем коротенькое слово,
Сердце будто в клочья порвало.
Нет, она к такому не готова!
Может, жив он, может, повезло.
И в слезах по улице бежала,
Вспоминая с болью прошлый день,
Как в обиде злилась и кричала,
Застилала разум злобы тень.
Заведенной куклой повторяла:
— Мой родной, о только бы не ты.
Я б к твоим ногам сейчас упала,
Прошептав короткое "прости".
Им бы знать вчера, что будет завтра,
По-другому все могло бы быть.
Смерть, как вор, приходит, так внезапно,
Не оставив шанса долюбить.
Прогремит неумолимо грозно
Приговор. Его не изменить.
Исправлять ошибки слишком поздно,
С этой болью ей придется жить.
Люди, будьте к ближним своим мягче,
Относитесь с нежностью, добром
И не обижайте, а иначе
Можно горько каяться потом…

Эдуард Асадов

Однажды мышь заметила, что хозяин фермы поставил мышеловку. Она рассказала об этом курице, овце и корове. Но все они отвечали: "Мышеловка - это твои проблемы, к нам она никакого отношения не имеет!"

Чуть позже в мышеловку попалась змея - и укусила жену фермера. Пытаясь ее излечить, жене приготовили суп из курицы. Потом зарезали овцу, чтобы накормить всех, кто приехал навестить больную. И, наконец, закололи корову, чтобы достойно накормить гостей на похоронах. И все это время, мышь наблюдала за происходящим через дырочку в стене и думала о вещах, которые ни к кому никакого отношения не имеют!

Мне перья дергали из крыл... А я - летала!
Пытались воздух перекрыть... А я - дышала!
Меня пугали - не люби... А я любила!
Пытались памяти лишить... Я - не забыла!
Мне говорили, боль сильна... А я - терпела!
Не смей врагов своих жалеть! А я - жалела
Меня опять сбивали с ног... Но я вставала!
Мне говорили: не найдешь!... Но я искала!
Твердили все: и не мечтай!... А я мечтала!
И если даже рухнет мир... Начну с начала!

© Галина Кузьмина

В вагоне метро, как всегда, тишина.
И в тесной толпе в унисон люди дышат.
Ребенок-оборвыш стоял у окна –
такой, как и сотни бездомных мальчишек.
Потертая куртка с чужого плеча,
висят рукавицы на старых резинках…
Он взглядом старался меня повстречать
и ерзал ногами в промокших ботинках.
Народ сторонился и тихо вздыхал:
особенно кратко, как будто невольно.
Уставший вагон в темноте затихал.
А мне было страшно,
и горько,
и больно…
Лет восемь скрывала дырявая шапка
кудрявых волос и неряшливой стрижки.
Веснушек подарена солнцем охапка –
такой, как и сотни бездомных мальчишек…
Не пел и не плакал. Не лазил в карманы.
Чертил на окне непонятные знаки.
Герой недописанных детских романов:
ненужный ребенок с судьбой наизнанку.
Не знающий книжек, родительских ласок;
сжимающий пальцы бескровных ручонок.
Боящийся взглядов, пинков и огласок…
Бездомный
ненужный
голодный волчонок…
В толпе незаметным становится горе…
Чужая беда – не подносит счета.
Такие мальчишки наплакали море:
краев не видать…
тишина…
темнота…
- Он нас обворует !– вдруг пискнула дама.
- Он болен, наверно… – кивнула старушка.
Смутилась какая-то юная мама,
девчушке волосики пряча за ушко…
- Вот это комфорт! – возмущался мужчина,
к себе прижимая засаленный ранец.
Им рядом бы лучше – бездомную псину,
чем этот курносый малыш-голодранец…
Толпа, как змея, поднатужила жала.
Мальчишка на станции вышел во тьму.
И я бы рванулась! И я бы бежала!
А что удержало – сама не пойму…
В ночи завывали бездомные псы:
потертые шкуры чужими следами.
Мальчишку-оборвыша мне не спросить,
как трудно жить в мире без дома и мамы…
Вот только сдавило у горла, как ком…
А что уже плакать?
А что уже толку?...
В толпе безразличной, в вагоне пустом
волчонок когда-нибудь вырастет волком.
Следы оставляя на светлом сукне,
я жалась к окну в теплом платье в горошек:
корявая буковка “А” на окне…
мальчишку, наверное, звали – Алеша…

Алена Васильченко

Жил в старой деревне отшельник- горбун.
Его опасались, его не любили.
Шли слухи о нем, буд-то он злой колдун.
И люди его стороной обходили.
Бродил он с картофельным ветхим мешком.
В пальто многолетнем, изъеденным молью
И если его провожали смешком,
он тихо вздыхал без обиды, но с болью..
А люди глумились, шепчась за спиной,
рога у него, мол, под шапкою скрыты
И от того этот малый - хромой,
что у него вместо пальцев- копыта...
Однажды в деревню вселилась беда:
то всходы пшеницы погибнут под градом,
то в лето, в июле придут холода,
то волки порежут на пастбище стадо.
Настали тревожные, тяжкие дни, -
придется им туго зимой без зерна
Не зная, что делать решили они, -
горбун виноват, смерть тебе, сатана.
Пойдемте, пойдемте скорее к реке!
он там, он в землянке живет, как изгнанник!
И двинулись скопом. И в каждой руке
зажат был в дороге подобранный камень.
Он шел им навстречу, печален и тих.
Он все уже знал, он не глупый, он понял!
Но он не свернул, он не скрылся от них,
и только лицо свое прятал в ладонях.
Ни разу не вскрикнув под градом камней,
он только шептал: "Пусть простит вас Всевышний"
камнями по телу, но сердцу больней...
На вас не похож, - значит - злой, значит - лишний...
Закончилась казнь. Кто-то грубо сказал:
"давайте посмотрим уродскую спину,
ни разу не видел такого горба"
Пальто, все в крови он с убитого скинул...,
в больном любопытстве томилась гурьба.
Вдруг молча, как статуи люди застыли...
"Злой черт, сатана" прятал вместо горба...
Под старым пальто... белоснежные крылья!...

И мимо землянки, глаза опустив,
проходят жестокие глупые люди,
Всевышний, быть может, им это простит,
но ангела больше в деревне не будет...

Зинаида Богаева

Мы искали друг друга...всю жизнь...
Мы ходили...по самому краю...
И кричали ночами...Держись!..
Я найду!..я найдусь!.. я узнаю!..

Кровь порой превращалася...в ртуть...
Небо падало... камнем...на плечи...
И сжималась отчаянно... грудь...
Всё равно...ожидали мы...встречи...

Что-то каркало вслед...вороньё...
Нас считая...всерьёз...дураками...
Но мы знали...что это - враньё...
И себя защищали...стихами...

Иногда...нам мешали...глаза...
Что цеплялись...случайно...за лица...
Отпускали тогда...тормоза...
С риском...вдребезги...насмерть...разбиться...

Мы искали друг друга...всю жизнь...
Мы ходили...по самому краю...
И сейчас я шепчу...Продержись...
Я же...тоже... держусь... и скучаю...

Вита Савицкая