День, с утра обещавший весьма многое, у государственных ворот замер в великой задумчивости. Растерянно почесываясь полуденным солнцем, решал – не оставить ли все как есть? То есть в неопределенности.

Становилось все жарче. Спасали от жажды многочисленные ларьки, натыканные хаотичной грибной россыпью. Неумело подражавшие разноцветному изобилию по ту сторону кордона.

Длинная вереница уставших пыльных автобусов безропотно тянулась от ворот далеко вниз. Грозя втянуть в приграничные разборки всю окраину Ужгорода. Город надменно взирал на спешащих покинуть страну, предпочитая жить своей тихой безалаберной жизнью.

Наш автобус оказался самым первым. Упершись в плохо покрашенные зеленые прутья, он тупо проявлял непонимание того, почему должен наполнять разошедшимся солнцем свое дряхлое нутро.

За воротами лениво расхаживал молоденький солдатик. Своей важностью рисовал на лице всю глупость многочисленных предков. Наша страна доверила ему совсем не хитрую, но имеющую огромный державный смысл, работу. Принимать от въезжающих на просторы бумажку с разрешением на радостное поглощение. Торжественно открывать пред ними врата любвеобильной Отчизны.

Люди прятались в тени вереницы, периодически бегая попить пивка. Беззлобно упоминали всуе вынужденную жизнь. Я же томительно размышлял о том, почему Родина так не любит именно меня.

Словаки, страшно заносчивые своей независимостью, перекрыли границу прямо перед нашим автобусом. И если бы не рейсовый, который проскочил без очереди, я бы уже пил «Старопрамен» где-нибудь в Кошице.

Соседи не впускали к себе целый день. Никому не объясняя причин такого гостеприимства. Превращая тем самым приграничье в потный и блудливо-пьяный Вавилон. Однако беспрепятственно выхаркивая из своей страны всех желающих вкусить наших будней.

К вечеру моя мыслительная деятельность свелась к нулю. Я сидел в траве среди заробитчан и с грустью смотрел на неспешно въезжавшие к нам машины.

Солдатик важно открывал широченные ворота. Позади него с таможни кричали желто-синим во все стороны света большие жестяные буквы «УКРАИНА». А прямо под воротами, крича о равновесии мира, любовалась собою глубокая яма. Выбитая нескончаемым транспортным потоком в старом еще, советском, асфальте.

Автомобили, кряхтя, опускались в яму. Один за другим. Надрывно урча, по-утиному, выкарабкивались из нее. Потом облегченно вздыхая, отправлялись, набирая обороты, в сторону нашего понимания жизни…

Я же в изнеможении постигал природу символизма.

Ее мысли падали в бесконечность. Она хотела этого. Тут же, сейчас, вытолкнуть навсегда из угасающей спирали пеструю родню и крохотную комнатушку в старой хрущевке. Бросить в никуда остервеневшую любовь, свои шестнадцать, злачную песочницу, укравшую ее зимние грезы... и состояние ужаса. Длиною в жизнь.

Женька растворялась совсем тихо. Беззащитным комочком грудного младенца вжимаясь в грязный мусорный бак. Ей не было одиноко. Ее одиночество, улыбаясь, засыпало. Рвущейся веной соглашалось больше никогда не спешить..

Женька час назад впустила в себя иглу. Последнюю. Как прощальный гудок парохода. Покидающего шумную гавань. Ради меркнущей в ночи звезды.