В последнее время ему не давала покоя странная мысль. Около месяца она не была оформлена во что-нибудь внятное. Только аура, намек, легкий сплин, досада от нарастающего беспричинного страха.
А потом из тумана стала проявляться картина. Умножаясь незаметно для потерявшего бдительность разума в деталях и вариантах развития. Или, скорее, бездействия. Под речитатив безумного Tricky. 
Собственно, с него и началось все.
Вы заметили, что черные музыканты вместе со своей тягучей музыкой подсовывают нам очень качественный героин? Что последние шестьдесят лет мы находимся в их духовном бантустане? Нас готовили к этому долго. Очень долго…
Ему в юности нравился гитарный психоз от Хендрикса, потом рывок в сторону экспериментов с электроникой, пока очередь не дошла до Эдриана Тоуса. С ним он перестал понимать материальную речь и перешел на потребление магических звуков. В его голове поселился притягательный мир, в котором оставалось только лениво переворачивать страницы. Что он и делал день за днем. Tricky, ром, кубинские сигары и воображение. 
В его мыслях творилось что-то необъяснимое. Он долго не мог найти этому обозначение, пока не определил просто желанием. Сначала он создал из него успешного предпринимателя, внедрявшего последние достижения в Нью-Йорке, а затем безалаберного и нищего изобретателя где-то в трущобах Рио-де-Жанейро. Прожив много счастливых лет в костюме одного героя и выстрадав безмерно в лохмотьях другого, он вдруг понял, что это неспроста. Что есть какая-то надобность в этом. А, иначе, зачем совершенно противоположные краски, завернутые в чудные ноты? 
Он хотел сблизить две стороны своего Я. Хотел, чтобы они встретились, создали вместе что-то такое, что полностью изменит мир. Сделает его значительно лучше. Но это ему не удалось. Картина, так долго выстраивавшаяся в голове, стала рушиться, словно карточный домик. 
Перед его глазами шли шеренгами бесконечные цифры, отдавая честь старому бородатому администратору. На линии горизонта цифры превращались в небо с перепуганными лебедями и надутыми темными тучами, поющими под барабанную дробь сверкающих молний.
Администратор деловым тоном сообщил, что человечество еще не дозрело, что встреча бизнесмена и аматора преждевременна, а изобретение будет реализовано, но в более новой и усовершенствованной форме. 
Ему предстояло еще долго чувствовать боль. Очень долго. Он попросил оставить для утешения Tricky, на что получил тут же согласие. 
Tricky не влиял на скорость передвижения информации. 
Просто не давал никому из игроков подняться выше деревьев, столбов... 
Гипнотическими звуками удерживал восприятие на мозаике этого мира...

Сашка сидела на лавочке и мечтала о Казанове  с деньгами, стабильным сексом и умными до изнеможения мыслями. А еще, чтобы выглядел солидно, но в то же время, чтобы было в нем что-то от Делона и Безрукова.

Сашка курила четвертую папиросу и пила вторую бутылку пива. Она работала на последнем, выстоявшем в плавильне перемен, заводе станочницей, носила третий размер пролетарского лифчика и всегда, всюду и всем говорила только правду.

Тем не менее, ей тоже хотелось неземного счастья, томного лета под балдахинами на иноземном море и трепетания груди от созерцания любви в натуре, а не в порнофильмах. Именно таким образом иногда проводил время в ее однокомнатной квартире с серыми обоями и вечной скукой в прокуренной атмосфере редкие праздничные дни юный Афанасий, шофер грузовика, развозящего с одного места в другое мусор.

Сашка включила тише звук в наушниках, так как ей стал грозить расплатой за измены сам Киркоров, жалуясь на свое положение без вечно молодой дивы и нежных объятий.

Заслушавшись, она уставилась в точку вдали, в которой угадывалось не то дерево, держащее собой асфальт в обезображенной человеческой халатностью земле, не то дивное творение ее отпущенного на свободу разума, окончательно подобревшего ввиду вялотекущего алкоголизма.

И тогда она услышала голос. Произошло это потому, что плеер прекратил свое вещание – утратил былую силу к творчеству его старый аккумулятор. Обернувшись, она увидела того, который наполовину Делон, наполовину Безруков. Но разговаривал подлец  знойными звуками падшего ангела, местами похожими на страстные призывы с динамиков Киркорова.

– Александра! - строго молвил бес во плоти. – Не пора ли тебе испытать трепет в груди, жизнь с мужиком настоящим, в бесконечном изнеможении?

– Да кто же его даст,  изнеможение это, да еще и задаром? – мягким грустным баритоном произнесла Сашка.

– Я! – убедительно протрубил глас.

– А я что? Против? Гормоны и так бьют ключом. Согласна. На все… – еле выдавила излишек скромности рабочая женщина, косясь на листок с текстом, лежащий возле нее на лавке и стала снимать лифчик третьего размера.

– На что – на все? На штраф или на «пройти с нами в участок»? Чего порядок в городе нарушаем одиночным распитием и неожиданным оголением перед трудящимися?

Сашка вздрогнула и увидела перед собой двух ментов, весело смотрящих на ее тестообразные перси.

– А… так здесь же это… Как его? «Вас снимает скрытая камера». Посмотрите вон в ту сторону, где дерево. Машите ручками! Вот! Хорошо. Видите мужика с камерой, похожего на Делона с Безруковым? Михалыч, хватит изгаляться. Клоун ты, надутый из пробирки. Пойду я. Мне, конечно, деньги нужны, но не до такой же еб…ной степени! Увлеклась. И когда же эта депутатская сволочь зарплаты выплатит? 

Не, ну а шо? Почему нет? Шо? Далеко очень? Не проблема. Две сотни обученных дармоедов и один город - в полосе удачи. Тут главное, шоб вовремя, малыми силами, без видимости в анфас, то есть по принципу "настамиблизконебыло", а потом сразу включиться в работу по внедрению точной копии бывшего Кенигсберга, а теперь города, носящего имя давно забытого старосты.

Как это? Все просто. Надо, шоб была Франция, но шоб одновременно - сильно похоже на Пензу. Или на Омск, на худой конец. Там тоже интернационализма хватает, хотя и меняет он направление в сторону людей нерусских. Одним словом, всюду, где правда, там и сила. О "Бистро" слышали? Во! Это от нас. Забегает, значит, трезвый качок-казачок в 14 году девятнадцатого века в парижскую харчевню и как заорет - "Быстраааа мне....много вкусного и чтобы с замиранием сердца"!

Запомнили французы, стали писать это законное требование прямо над входом. А ведь могли забыть. Наши люди, в общем...

Марсель долго ждал гостей. Честно. Бизнес и все такое. Сколько можно людям указывать на то, что они и так не поймут? Ну, нет у русских людей проблем с ограничением запросов. Нет и все. А раз нет, давай дружбу обратно. Старое забыли. Нафига нам старое, давай новое, но чтобы напоминало. О чем? О славе, конечно. У нас даже диваны боевые. Все на службе отечества. Как пальнем из-под одеяла... Тут недавно один писал - "Мы снова придем и наваляем вам!" Во как! Это удобно очень. Лежит, значит, освободитель в окружении подушек, с вражеским гаджетом в руках, и вспоминает, дескать, славное прошлое у нас было! А? Наши предки могли! И мы можем. В атаку!... А потом спать.

Отвлеклись мы.

Так вот, только стали марселичи почву для встречи самых родных людей готовить, как тут дружбаны и навалили. Со всей своей простотой. Мда... Французы оказались неготовы. Они думали, что беспорядков надо было ждать не с севера, а с юга. Думали, эти будут хороводы водить и читать стихи Есенина. Наивные...

Надо признать, что европейцы вообще еще них...ра не знают о спасении, как о явлении. Но скоро начнут догадываться. Спасение - это такое ремесло, которым в совершенстве владеют только россияне. Марселю повезло. Марсель пока еще не знает, что такое гуманитарные конвои и что в них везут. А вот Донецк или Грузия знает. Если бы не скорость передачи процесса, то и...

И вот один автобус спасателей уже ждет возвратного билета домой. Жаль, миссия только-только начиналась. Ну это такое...

Короче, почву уже пробили. Пора браться за дело. Чего тянуть? Путин, спаси Францию! Оле-оле-оле...

Есть еще альтернативный мотивчик, но не будем играть в собственные ворота. Туда и так непрестанно лупят убойными мячами правительство, родная партия и самые представительные члены передового общества. 

Если берешься за спасение нации, то себя уже спасать нечем.

День входил в ночь, царапая стекло дрожащими звуками, заставляя поверить в то, что ужас чаще всего начинается буднично. Как первая парта у ребенка, утопающая в неживых цветах, пахнущих осенью и предчувствием будней после яркого праздника...

…………………………………..

Он вспомнил свой первый день в армии. Его впихнули в два года казенной тоски собственные родители, даже не думая спрашивать согласия. У осужденного нет своей воли. Родители сделали выбор. У государства шансов было больше. Оно им внушило,  что неорганическая материя – это правильно.

В автобусе он пил из большой зеленой бутылки столовое вино и плакал, как младенец. Ему было страшно посмотреть на жизнь изнутри.

Через год приехавшие в часть строгие странные люди спросили – желает ли он воевать за родину вдалеке от родины? Они получили согласие, но она передумала. Он остался. Она готовила ему лишения нематериального рода.

После службы он стал в каждой вещи искать Бога, иногда страстно, иногда лениво, но всегда грустно, читая по слогам серо-ненастные дни и годы. Уходя в запой, считая каждый знак самым главным в жизни. Пока однажды не ступил в пропасть…

Ему приснился сон. Он был совсем маленьким и голым, с трудом опускался по каменным ступеням вниз. Родители были молоды и по-особому счастливы. Мать подбадривала его намерение ласковыми возгласами, а отец протягивал навстречу руки.

Он вышел из тени крыши и был внезапно ослеплен светом. Но во сне никто не знает, что это удел каждого…

А потом…. потом он лежал на обочине дороги, а над ним склонились чужие люди. Была осень. Она парила вместе с ними, невесомым грузом, обволакивая его неподвижное тело утренней безразличной тишиной.

Он увидел, как в небе библейская рука включила звук. И тогда подплыла она. Тихо приказала жить дальше.

…………………………………………….

Пуля, красивая такая, сверчок без палочки, летит лет сто, никак не прибьется к бережку...

Он узнает ее среди тысяч других, таких же, как она, но ему не предназначенных.

Его – желтенькая, с медным отливом. Она, несется, рассекая воздушный океан, ровно, словно отрезая кусок картины, нарисованной сердитым мастером. Или ломоть жизни, что одно и то же. 

Первый раз она показалась, слегка, когда ему было пять лет – обошлось трещиной лучевой кости левой руки. Было больно, он ходил весь день, рюмсал, но обратили на него внимание только дома.

В детском учреждении воспитывали жестко, спуску не давали. Он в нем прошел целую жизненную школу. Дедовщина начиналась не в армии, она бесцеремонно влезла детскими рваными тапочками в младшую группа садика. От звонка - до звонка. Ясли, три возрастные группы и - "дембель", в первый класс советского способа развитого дуализма.

……………………..

Самое интересное – это переход из бодрствования в сон, а потом обратно. Забор и болтающаяся на ветру калитка – никакой разницы между двумя мирами. И тут и там люди. Одно солнце, те же самые разговоры про погоду. Вот только трепетного отношения к каждому камешку на тропинке  по нашу сторону уже нет.

…………………......

Она подкидывает дров только с одной целью – чтобы он понял, наконец, иллюзорную суть формы.

(фото Якубенко)

Объявление висело на покосившемся старом заборе прямо на месте проведения революции предыдущей хунтой. На чистом глянцевом листе жирным шрифтом был написан призыв:

«Граждане!

Не ищите легких путей для пропитания. Смело смотрите на звезды. Наша цивилизация началась с увеличительного стекла. Подзорная труба подсказала предшественникам, что тверди нет, зато есть движение в бесконечной очереди.

Вступайте в ряды безвозмездных тружеников! Родина не благоволит ленивым и созерцательным.

Общественный комитет проведения принудительных реформ»

Регионал окинул глазом периметр площади и, не заметив ничего подозрительного, с опаской последовал к зданию, на котором висели флаг и бывший глава районной управы, на что указывала висящая на нем дощечка.

Но тут случилось непредвиденное. Открылась парадная дверь. Из нее выскочила стройная молодая девушка, в камуфляже и коричневых берцах. Она быстрым шагом подошла к нему. Ее волосы развевал ветер,  намекая на перемены в природе вещей.

Девушка была красивой. Нет. Очень красивой. Таких Бог обычно создает для улучшения демографической кривой, даже в эпоху пугающих перемен. Она улыбнулась, и он тут же пропал – для страны, блоков и партий.

– Вы регионал? – спросила она.

Ему пришлось силой вытащить себя из невесомой пропасти ее глаз.

 – Да. И отец, и дед состояли. Точно по Марксу.

– Хорошо. – улыбнулась красавица.

– А что от меня нужно?

– Как что? Вы же, так сказать, последний из…как их? Могикан? Правильно?

– Предположим, правильно. Что дальше?  – выразил недоумение регионал.

– А… так вам не объяснили? Ну, хорошо. Мы не знаем, что делать. С идейным уклоном. Понимаете, перебдели старики сильно. Разных  мнений много.  Человеческий ресурс стал резко сокращаться. Видите, висит последний из несогласных. Молодежь уже не верит никому. Осталась одна надежда – материальная. Никто не знает, что с ней делать. Все привыкли, чтобы даром и с надрывом. Вот, через службу безопасности вышли на вас. В общем, в управе собрали класс из тех, кто остался. Будете их обучать жить для себя. Взятки, коррупция, «золотой батон» и все такое. Я об этом читала, когда в школе последний компьютер работал. Короче, строй дикий капитализм, мать твою.

Девушка грязно выругалась.

Регионал вдруг понял, что она далеко не такая красивая, как казалась. Просто за много-много лет «на подвале» он сильно перебрал с гормонами.

Следуя за ней,  он трясся от мысли, что не знает ничего о материализме и о том, как к нему стремиться – отца, знатока накопления, патриоты расстреляли в далеком прошлом. Он помнил, но очень смутно, подарок  – дорогой игрушечный автомобиль, отобранный у него для революционного садика. Именно он значился в его деле, как аргумент для вечной люстрации от всего на свете.  А ему хотелось всего лишь выжить.

Они вошли в класс. За партами сидели подростки и юноши с глазами Христа.

Регионал  повернулся и посмотрел на девушку. Она смутилась и потупилась. Казалась ему маленькой и несчастной.

– Ну что же. – уверенно и громко произнес он, –  Раскройте тетради и запишите – Я думаю, что настоящий материализм, это когда не надо больше убивать ради цели. Хотя…вам этого, пока, больше всего хочется…