Вдоль по Пушкинской - с друзьями V

Росточек жизни уберечь       Скромное одноэтажное здание добрым словом вспоминают бабушки и дедушки, мамы и папы, дети и внуки. Обозначено оно добрым именем "детский сад". А в 93-летней жизни Евдокии Никитичны Кетовой с этим домиком связаны горькие и радостные воспоминания о пропахшем дымом пожарищ Бердянске послеоккупационном. Тогда и с жильем-то было туго, не то что с детскими садиками.       -- Захар Иванович -- он был завгороно, -- вспоминает Евдокия Никитична, -- знал, что до войны я была воспитательницей. Он меня вызвал: "Ты пойдешь работать заведующей?" Я говорю: "Нет. Это страшно". "Я буду тебе помогать. Иди и работай". Он был помощник крепкий -- Захар Иванович.       Дали по Пушкинской улице здание (конюшня была румынская) и сказали: вот оборудуй и будет вам сад. Боже мой, давай я работать. Набрала себе нянечек и воспитателей. Все делали черную работу. А ну, если румынская конюшня была? Надо было все сделать. И своими руками -- мужчин не было. Женщины, девушки и повозочка в руках. Не на чем было даже деткам обед сварить. Получили от милиции разрешение ходить по горелкам и собирать головешки. Девочки мои с повозочками управлялись.      Однажды пошли дрова собирать. А одна прибегает: "Евдокия Никитична, там в сквере под развалкой ребенок кричит!" А я ей говорю: "Так ты прибежала докладывать? Надо ж было взять ребенка. Бегите!" Принесли они это дитя. А оно в солдатском одеяле, еле дышит. Развернули. Вши там просто кишели. Одеяло сожгли. Ребеночка отпарили, привели в порядок.       Нас обслуживал врач Соломон Давидович Акав. Пришел сам, добровольно. Сказал: "Я буду обслуживать ваш детский сад". Так вот Соломон Давидович дал нам строгую диету и приказал: "Смотрите, от большой любви не закормите ребенка чем вам захочется, -- только тем, что я скажу".       Девочки мои устроили дежурство, чтобы не оставлять ребеночка ночью одного. Могли после трудного дня домой уйти, но -- сердце человеческое, любовь к жизни, любовь к детям. И у них забот хватало. Но у всех было тогда чуткое доброе сердце.       Как пошли люди: "Мы слышали, вы ребеночка нашли? Давайте мы его заберем". А я им говорю: "Ну как я вам ребенка дам? Вы подумайте". Придет пара молодых или одна женщина. Гляжу -- душа не лежит.    А потом приходит молодая пара. Евреи. Сказали, что они -- фотографы. "Мы слышали -- у вас ребенок есть. Вы отдадите нам его?" Я на них посмотрела -- они мне так понравились. Показала им ребенка. "Ну мы возьмем?" Я говорю: "Нет, я так просто не могу его вам отдать. Я должна все оформить через исполком, чтобы вы дали девочке свою фамилию, имя, свое отчество".       Побежала я в исполком, а там Григорий Иванович Бондаренко говорит: "Дуся, дорогая, да у нас вчера только исполком заседал. Ну ничего, мы на завтра соберем". Собрали горисполком. Пошли туда я, Соломон Давидович и эта пара. Утвердили : имя, отчество и возраст девочке дали 6-7 месяцев. Точно не мог Соломон Давидович определить. Она ж -- дистрофик, вся в морщинках была.       На следующий день думаю: пойду проведаю свою девочку. Пришла по адресу, спрашиваю: в такой-то квартире кто живет? А мне говорят: "Они исчезли. Ночью их уже не стало. Утром смотрим -- квартира пустая". Тогда у всех -- узлы с вещами, и все -- больше ничего не было.       Прошло некоторое время. Год, может быть, или полтора. Получаем письмо: "Улица Пушкина. Детсад 5. Заведующей". И весь адрес. А в письме -- фотография. Написали имя: Неля. И ни возраста, ни адреса. Только по штемпелю определили -- из Днепропетровска. Вот так мы снова увидели свою девочку. А на сегодняшний день этой Нелечке -- за шестьдесят.    И доверьем, и покоем    Дышит каждая черта.    Только, может быт, осталась    Складка горькая у рта.    Это след неизгладимый...    И откуда он, бог весть, --    Оттого ль, что счастье где-то,    Оттого ль, что совесть есть...     Вот и закончилась очень короткая улица. Поэтического финала не будет. Вы не спеша пройдите по Пушкинской (да по любой другой родной улице) -- она сама как сборник искренних лирических строк.