Останні статті
- Бессмертие уже запланировано!
20.01.2014, 16:26 - Афера с раком! Как нас дурят и заставляют умирать
12.01.2014, 21:07 - Рожать детей давно не модно
10.01.2014, 03:55
Свіжі фотографії
Рожать детей давно не модно
- 10.01.14, 03:55
Моя мама появилась на свет от большой любви.
Многим детям везет - их рождают намеренно. Такие везучие дети свои первые колыбельные песни слышат, еще плавая в утробе матери.
Моей маме повезло.
Степь, жаркая, холмистая, выгибала опаленную солнцем спину.
- Я хочу от тебя ребенка, - сказала моя бабушка моему деду.
По степи, там, вдали, черными пятнами наползали немецкие танки, волоча за собой пыльный серо-коричневый след.
- Сейчас? - спросил дед.
- Да, сейчас, - ответила моя бабушка. Летом 1941 года ей только исполнилось тридцать лет, дед был её старше на два года.
Громыхнуло, будто безоблачное небо разорвала на куски неизвестно откуда взявшаяся молния, и за поселком потянулись ввысь три дымных столба. Отступающие части советской армии подрывали угольные шахты, чтобы те не достались немцам. Шахта номер девять, номер одиннадцать и тридцать два бис.
- Я хочу от тебя ребенка. Сейчас, - сказала бабушка.
У деда на правой руке не было четырех пальцев - несколько лет назад оторвало зубчатой передачей шахтного подъемника. Деда не взяли в регулярную армию. Командование отступающей красной армии и местное партийное руководство бросало деда в немецком тылу для ведения подпольной работы. Калека, он должен был казаться немцам неопасным и оставаться вне подозрений.
- Ты же знаешь, я не могу с тобой, - сказал дед и обнял бабушку. - Здесь меня все знают. Выдадут. Мне приказано ехать в Сумы.
Она молча кивнула ему в ответ.
- И я не могу взять тебя с собой, - сказал дед. - Я должен преодолеть почти шестьсот километров по оккупированной территории. Ты понимаешь, что значит, шестьсот оккупированных километров? Надо будет, наверное, много идти. И где-то ночевать. И как-то питаться. И никаких гарантий.
Она опять кивнула.
Летом 1941 года, стоя на окраине шахтерского поселка посреди грохочущей жаркой степи, бабушка вспомнила своего первого мужа.
С ним она прожила короткие быстрые счастливые пять лет и еще потом один долгий тоскливый перепуганный год, в течение которого молчаливые военные с малиновыми петлицами на новенькой зеленой форме то забирали ее первого мужа "до выяснения", то выпускали его, то опять забирали, пока однажды не увели в сырой сереющий рассвет навсегда.
Она помнила, как суровый немногословный боец энкэвэдешного конвоя за табак и золотые серьги пустил ее посмотреть в щель забора на отправку заключенных.
- Ни звука, - сказал боец. - Строго запрещено. Попытаешься хоть пикнуть - стреляю без предупреждения.
Она помнила, как видела через щель в заборе однообразную, серую, жадно хватающую ртами горький осенний воздух, бегущую изможденной трусцой человеческую массу. Мелькали затылки. Мелькали спины. Надрывались в истерическом лае собаки. Собак держали на коротких поводках расставленные вдоль дороги конвоиры.
- Быстрее. Быстрее, сукины дети!
Мелькали худые равнодушные лица. И звук шевелящейся, месящей грязь, ступающей без разбора, кашляющей, хрипящей человеческой массы висел над дорогой, будто туман. Колонна заключенных мутной рекой текла мимо забора, поворачивала за угол и пропадала в воротах, за которыми со злым присвистом маневровый паровоз собирал в цепочку тюремные вагоны.
Он? Или может вот он? Или тот? Не разобрать. Гонит собачий лай заключенных без остановки. Мелькает серый поток в щели забора. Не разобрать. Сжалось бабушкино сердце. Сжались руки с узелком, в котором хлеб, и лук, и его очки, аккуратно спеленатые в чистый носовой платок.
Клацнул за бабушкиной спиной затвор винтовки.
Так бабушка разучилась плакать.
Бабушке не сказали, за что арестовали ее первого мужа. И она так и не узнала, что с ним случилось после ареста.
Стоя на окраине прежней, довоенной, уже никогда не способной повториться жизни, она отчетливо вспомнила, как молча перебросила через забор в колонну заключенных узелок с хлебом и, приглушенная горем, побрела куда-то, сама не понимая куда, но только, чтобы подальше от страшного забора. Вспомнила, и еще крепче прижалась к моему дедушке. Еще раз потерять любимого человека бабушка была не в силах.
- Тебя могут убить, - скала бабушка.
- Могут, - не стал врать дед. Под прицелом приближающихся танков врать не получалось.
- А я хочу, чтобы ты остался жить. Пускай даже только в нашем ребенке.
Мне повезло, как повезло моей маме.
Я тоже появился на свет от большой любви.
Шумел железнодорожный вокзал. Кричали таксисты и носильщики, зазывая пассажиров. Скрежетал, будто желудок от несварения, облезлый репродуктор. Гудел, шаркал подошвами, кашлял, сопел зал ожидания. Перекрикивались тепловозы. Поскрипывали вагоны, с холодным лязгом цепляясь один за другого. Пахло потом, плохо просушенным бельем, смолой и сырым дыханием общественного туалета.
- Я хочу от тебя ребенка, - сказала моя мама моему отцу.
Отец, молодой румяный лейтенант, уезжал служить в далекую и пугающе неизвестную Монголию. Сначала поездом из Луганска в Киев. Потом оттуда самолетом в Москву. Затем из Москвы самолетом в Челябинск, откуда опять самолетом в Улан-Батор. Потом по дикой степи поездом. По степи, не знающей света электрических фонарей, по степи, лениво и равнодушно пялящейся на такие же равнодушные звезды или такое же ленивое солнце. И никого вокруг на многие тысячи километров. Разве что мелькнет где-то вдали кривоногий монгол, остро пахнущий лошадиным потом, оленьим жиром и тухлым мясом, неспеша едущий куда-то по своим монгольским делам на небольшой, похожей на крупную собаку, лошаденке. И по такой степи надо ехать сначала в жутком плацкарте, удивленно глядя на рельсы, странные, совершенно чужие и не уместные для окружившей поезд дикости. А потом еще сотню километров трястись в кузове шумного бортового "Урала", выбирающего путь направлениями, доверяясь чутью измученного бесконечной тряской водителя.
- Я хочу от тебя ребенка. Сейчас, - сказала мама.
- Монголия - не самое лучшее место, чтобы растить детей, - сказал отец.
В Монголии главной ценностью военного поселка оказалось дерево - несчастная, чахлая, вечно умирающая и постоянно выживающая стараниями всех жителей гарнизона лиственница. Наверное, это было единственно дерево на несколько сотен километров кругом. Бережно, будто младенца, лиственницу привез командир гарнизона и лично посадил у входа в штаб. Когда дерево начинало хандрить, и иголки корежились и ржавели, весь поселок охватывала тоска, а командир гарнизона мрачнел и осторожно, словно поил раненного товарища, поливал лиственницу отстоянной водой.
- Я не смогу без тебя, - сказала отцу моя мама.
- Но сможешь ли ты быть со мной там? - спросил отец.
Весной вся степь, на сколько мог видеть глаз, становилась пронзительно синей от расцветающих анютиных глазок. Через месяц она красилась в ярко желтый цвет, затем в зеленый, как купорос, а к лету обугливалась и мертвенно чернела от горизонта до горизонта. На протоптанных в траве тропинках извивались яростные клубки брачующихся гадюк.
- Я смогу. Если сможешь ты, - сказала мама.
Через двенадцать месяцев мама ехала со мной, трехмесячным, в монгольском плацкарте к месту службы моего отца.
Оказалось, что монголы не моются, а вместо этого смазывают себя оленьим жиром. Невыносимый, тошнотворный запах переполненного немытыми монголами вагона бросал маму в холодный пот, дурнота накатывала волна за волной и желудок судорожно сокращался. Мама еле успевала добраться в туалет, и там, одной рукой держа меня, а другой обреченно вцепившись за оконную решетку, рвала желчью, надрывая свое давно, еще в вокзальном туалете Улан-Батора, опустошенное нутро.
Моему сыну повезло.
Он появился на свет от любви.
Хотя вполне мог и не родиться. В кризис редко кто решался заводить детей.
Кризис.
Эпидемией гриппа он свирепствовал по миру, накрывая страны волна за волной.
- Может, заведем ребенка? - спросил я свою жену.
Мы лежали на маленьком неудобном старом диване и смотрели по телевизору фильм о Великой Депрессии. Телевизор был наш, а диван - чужой, хозяйский. И квартира чужая, "хрущовка" с одной комнатой в унизительные пятнадцать квадратных метров, в три сотни долларов арендной платы за месяц.
Жена потянулась и взяла со стола пачку сигарет. В маленькой комнате все под рукой.
- Сейчас? - спросила жена.
По телевизору показывали марш безработных в Канаде образца 1932 года. Хорошо было рабочим в тридцать втором году. У рабочих в тридцать втором году не было телевизоров и потому рабочим приходилось собираться в толпы и бастовать, угрожающе трясти плакатами и кричать ругательства в привычное ко всему небо. Мое поколение кричит ругательства в телевизор. И выживает в одиночку. Или вешается под холодным телевизионным взглядом.
- А когда еще? - спросил я.
Вчера по телевизору сообщили про одного миллиардера, который в круговороте кризиса потерял кучу денег, стал миллионером, не выдержал такого потрясения и застрелился. В сюжете показывали его роскошную виллу, тяжелую дубовую мебель, бассейн с прозрачной голубой водой и пистолет, из которого миллионер разнес себе голову.
- Он, наверное, сказал себе - ах, я раньше каждый день ел устрицы, выловленные у северного побережья Франции, а теперь придется давиться паршивыми итальянскими устрицами, или, что еще хуже, американскими. И пулю себе в голову - бах, - сказала жена и щелкнула зажигалкой.
- Вот мне однажды не хватило семьдесят пять копеек на билет, чтобы домой уехать на студенческие каникулы. Пришлось становиться у входа на вокзал и просить милостыню, - отозвался я.
- Выжил? - поинтересовалась жена.
Жене только исполнилось двадцать три года. В самом начале кризиса ее уволили из строительной компании, и вот уже больше полугода жена сидела дома. Она просыпалась вместе со мной, провожала меня на работу, потом долгие часы лежала на диване, изучая пятна на бежевых выцветших обоях, а потом бралась готовить что-нибудь на ужин. От месяца к месяцу придумывать ужин ей становилось все тяжелее и тяжелее. Я приходил домой вечером, стягивал через голову удавку галстука, снимал брюки, а жена уже ждала меня на кухне с тарелкой чего-то дымящегося, в подливе с пережаренным луком.
- Угадай, что это?
Я пробовал, закрывал глаза, демонстрируя удовольствие, и угадывал.
- Курица? Нет? Ты меня обманываешь. Ладно. Но какое-то мясо, это точно. Свинина? Опять не угадал?
Жена счастливо смеялась и целовала меня в макушку.
А мы ели сою. Битки. Гуляш. Котлеты. Мне даже нравилось.
Моему внуку не повезло.
Он еще не родился.
Я звоню своему сыну и спрашиваю:
- Как твои дела?
- Нормально, - отвечает сын и ждет, когда я уже положу трубку.
- Брось свой интернет и посмотри хоть что-нибудь по телевизору, - говорю я. - Наше поколение всегда много смотрело телевизор. Не то, что вы.
Я слышу, как на том конце линии раздраженно сопит сын. Я чувствую, как он хочет только одного - чтобы я поскорее отстал от него.
- Нормально все, па, - отвечает он.
- Влюбись, - говорю я ему. - Брось свой интернет, брось все эти нанотехнологии, влюбись и роди нам с мамой внука. От любви.
- Ты с ума сошел, па. Какие дети? В мире ресурсный кризис, все ждут эпидемию гриппа, национальная валюта нестабильна, а ты говоришь - роди! Не время, па, не время...
Многим детям везет - их рождают намеренно. Такие везучие дети свои первые колыбельные песни слышат, еще плавая в утробе матери.
Моей маме повезло.
Степь, жаркая, холмистая, выгибала опаленную солнцем спину.
- Я хочу от тебя ребенка, - сказала моя бабушка моему деду.
По степи, там, вдали, черными пятнами наползали немецкие танки, волоча за собой пыльный серо-коричневый след.
- Сейчас? - спросил дед.
- Да, сейчас, - ответила моя бабушка. Летом 1941 года ей только исполнилось тридцать лет, дед был её старше на два года.
Громыхнуло, будто безоблачное небо разорвала на куски неизвестно откуда взявшаяся молния, и за поселком потянулись ввысь три дымных столба. Отступающие части советской армии подрывали угольные шахты, чтобы те не достались немцам. Шахта номер девять, номер одиннадцать и тридцать два бис.
- Я хочу от тебя ребенка. Сейчас, - сказала бабушка.
У деда на правой руке не было четырех пальцев - несколько лет назад оторвало зубчатой передачей шахтного подъемника. Деда не взяли в регулярную армию. Командование отступающей красной армии и местное партийное руководство бросало деда в немецком тылу для ведения подпольной работы. Калека, он должен был казаться немцам неопасным и оставаться вне подозрений.
- Ты же знаешь, я не могу с тобой, - сказал дед и обнял бабушку. - Здесь меня все знают. Выдадут. Мне приказано ехать в Сумы.
Она молча кивнула ему в ответ.
- И я не могу взять тебя с собой, - сказал дед. - Я должен преодолеть почти шестьсот километров по оккупированной территории. Ты понимаешь, что значит, шестьсот оккупированных километров? Надо будет, наверное, много идти. И где-то ночевать. И как-то питаться. И никаких гарантий.
Она опять кивнула.
Летом 1941 года, стоя на окраине шахтерского поселка посреди грохочущей жаркой степи, бабушка вспомнила своего первого мужа.
С ним она прожила короткие быстрые счастливые пять лет и еще потом один долгий тоскливый перепуганный год, в течение которого молчаливые военные с малиновыми петлицами на новенькой зеленой форме то забирали ее первого мужа "до выяснения", то выпускали его, то опять забирали, пока однажды не увели в сырой сереющий рассвет навсегда.
Она помнила, как суровый немногословный боец энкэвэдешного конвоя за табак и золотые серьги пустил ее посмотреть в щель забора на отправку заключенных.
- Ни звука, - сказал боец. - Строго запрещено. Попытаешься хоть пикнуть - стреляю без предупреждения.
Она помнила, как видела через щель в заборе однообразную, серую, жадно хватающую ртами горький осенний воздух, бегущую изможденной трусцой человеческую массу. Мелькали затылки. Мелькали спины. Надрывались в истерическом лае собаки. Собак держали на коротких поводках расставленные вдоль дороги конвоиры.
- Быстрее. Быстрее, сукины дети!
Мелькали худые равнодушные лица. И звук шевелящейся, месящей грязь, ступающей без разбора, кашляющей, хрипящей человеческой массы висел над дорогой, будто туман. Колонна заключенных мутной рекой текла мимо забора, поворачивала за угол и пропадала в воротах, за которыми со злым присвистом маневровый паровоз собирал в цепочку тюремные вагоны.
Он? Или может вот он? Или тот? Не разобрать. Гонит собачий лай заключенных без остановки. Мелькает серый поток в щели забора. Не разобрать. Сжалось бабушкино сердце. Сжались руки с узелком, в котором хлеб, и лук, и его очки, аккуратно спеленатые в чистый носовой платок.
Клацнул за бабушкиной спиной затвор винтовки.
Так бабушка разучилась плакать.
Бабушке не сказали, за что арестовали ее первого мужа. И она так и не узнала, что с ним случилось после ареста.
Стоя на окраине прежней, довоенной, уже никогда не способной повториться жизни, она отчетливо вспомнила, как молча перебросила через забор в колонну заключенных узелок с хлебом и, приглушенная горем, побрела куда-то, сама не понимая куда, но только, чтобы подальше от страшного забора. Вспомнила, и еще крепче прижалась к моему дедушке. Еще раз потерять любимого человека бабушка была не в силах.
- Тебя могут убить, - скала бабушка.
- Могут, - не стал врать дед. Под прицелом приближающихся танков врать не получалось.
- А я хочу, чтобы ты остался жить. Пускай даже только в нашем ребенке.
Мне повезло, как повезло моей маме.
Я тоже появился на свет от большой любви.
Шумел железнодорожный вокзал. Кричали таксисты и носильщики, зазывая пассажиров. Скрежетал, будто желудок от несварения, облезлый репродуктор. Гудел, шаркал подошвами, кашлял, сопел зал ожидания. Перекрикивались тепловозы. Поскрипывали вагоны, с холодным лязгом цепляясь один за другого. Пахло потом, плохо просушенным бельем, смолой и сырым дыханием общественного туалета.
- Я хочу от тебя ребенка, - сказала моя мама моему отцу.
Отец, молодой румяный лейтенант, уезжал служить в далекую и пугающе неизвестную Монголию. Сначала поездом из Луганска в Киев. Потом оттуда самолетом в Москву. Затем из Москвы самолетом в Челябинск, откуда опять самолетом в Улан-Батор. Потом по дикой степи поездом. По степи, не знающей света электрических фонарей, по степи, лениво и равнодушно пялящейся на такие же равнодушные звезды или такое же ленивое солнце. И никого вокруг на многие тысячи километров. Разве что мелькнет где-то вдали кривоногий монгол, остро пахнущий лошадиным потом, оленьим жиром и тухлым мясом, неспеша едущий куда-то по своим монгольским делам на небольшой, похожей на крупную собаку, лошаденке. И по такой степи надо ехать сначала в жутком плацкарте, удивленно глядя на рельсы, странные, совершенно чужие и не уместные для окружившей поезд дикости. А потом еще сотню километров трястись в кузове шумного бортового "Урала", выбирающего путь направлениями, доверяясь чутью измученного бесконечной тряской водителя.
- Я хочу от тебя ребенка. Сейчас, - сказала мама.
- Монголия - не самое лучшее место, чтобы растить детей, - сказал отец.
В Монголии главной ценностью военного поселка оказалось дерево - несчастная, чахлая, вечно умирающая и постоянно выживающая стараниями всех жителей гарнизона лиственница. Наверное, это было единственно дерево на несколько сотен километров кругом. Бережно, будто младенца, лиственницу привез командир гарнизона и лично посадил у входа в штаб. Когда дерево начинало хандрить, и иголки корежились и ржавели, весь поселок охватывала тоска, а командир гарнизона мрачнел и осторожно, словно поил раненного товарища, поливал лиственницу отстоянной водой.
- Я не смогу без тебя, - сказала отцу моя мама.
- Но сможешь ли ты быть со мной там? - спросил отец.
Весной вся степь, на сколько мог видеть глаз, становилась пронзительно синей от расцветающих анютиных глазок. Через месяц она красилась в ярко желтый цвет, затем в зеленый, как купорос, а к лету обугливалась и мертвенно чернела от горизонта до горизонта. На протоптанных в траве тропинках извивались яростные клубки брачующихся гадюк.
- Я смогу. Если сможешь ты, - сказала мама.
Через двенадцать месяцев мама ехала со мной, трехмесячным, в монгольском плацкарте к месту службы моего отца.
Оказалось, что монголы не моются, а вместо этого смазывают себя оленьим жиром. Невыносимый, тошнотворный запах переполненного немытыми монголами вагона бросал маму в холодный пот, дурнота накатывала волна за волной и желудок судорожно сокращался. Мама еле успевала добраться в туалет, и там, одной рукой держа меня, а другой обреченно вцепившись за оконную решетку, рвала желчью, надрывая свое давно, еще в вокзальном туалете Улан-Батора, опустошенное нутро.
Моему сыну повезло.
Он появился на свет от любви.
Хотя вполне мог и не родиться. В кризис редко кто решался заводить детей.
Кризис.
Эпидемией гриппа он свирепствовал по миру, накрывая страны волна за волной.
- Может, заведем ребенка? - спросил я свою жену.
Мы лежали на маленьком неудобном старом диване и смотрели по телевизору фильм о Великой Депрессии. Телевизор был наш, а диван - чужой, хозяйский. И квартира чужая, "хрущовка" с одной комнатой в унизительные пятнадцать квадратных метров, в три сотни долларов арендной платы за месяц.
Жена потянулась и взяла со стола пачку сигарет. В маленькой комнате все под рукой.
- Сейчас? - спросила жена.
По телевизору показывали марш безработных в Канаде образца 1932 года. Хорошо было рабочим в тридцать втором году. У рабочих в тридцать втором году не было телевизоров и потому рабочим приходилось собираться в толпы и бастовать, угрожающе трясти плакатами и кричать ругательства в привычное ко всему небо. Мое поколение кричит ругательства в телевизор. И выживает в одиночку. Или вешается под холодным телевизионным взглядом.
- А когда еще? - спросил я.
Вчера по телевизору сообщили про одного миллиардера, который в круговороте кризиса потерял кучу денег, стал миллионером, не выдержал такого потрясения и застрелился. В сюжете показывали его роскошную виллу, тяжелую дубовую мебель, бассейн с прозрачной голубой водой и пистолет, из которого миллионер разнес себе голову.
- Он, наверное, сказал себе - ах, я раньше каждый день ел устрицы, выловленные у северного побережья Франции, а теперь придется давиться паршивыми итальянскими устрицами, или, что еще хуже, американскими. И пулю себе в голову - бах, - сказала жена и щелкнула зажигалкой.
- Вот мне однажды не хватило семьдесят пять копеек на билет, чтобы домой уехать на студенческие каникулы. Пришлось становиться у входа на вокзал и просить милостыню, - отозвался я.
- Выжил? - поинтересовалась жена.
Жене только исполнилось двадцать три года. В самом начале кризиса ее уволили из строительной компании, и вот уже больше полугода жена сидела дома. Она просыпалась вместе со мной, провожала меня на работу, потом долгие часы лежала на диване, изучая пятна на бежевых выцветших обоях, а потом бралась готовить что-нибудь на ужин. От месяца к месяцу придумывать ужин ей становилось все тяжелее и тяжелее. Я приходил домой вечером, стягивал через голову удавку галстука, снимал брюки, а жена уже ждала меня на кухне с тарелкой чего-то дымящегося, в подливе с пережаренным луком.
- Угадай, что это?
Я пробовал, закрывал глаза, демонстрируя удовольствие, и угадывал.
- Курица? Нет? Ты меня обманываешь. Ладно. Но какое-то мясо, это точно. Свинина? Опять не угадал?
Жена счастливо смеялась и целовала меня в макушку.
А мы ели сою. Битки. Гуляш. Котлеты. Мне даже нравилось.
Моему внуку не повезло.
Он еще не родился.
Я звоню своему сыну и спрашиваю:
- Как твои дела?
- Нормально, - отвечает сын и ждет, когда я уже положу трубку.
- Брось свой интернет и посмотри хоть что-нибудь по телевизору, - говорю я. - Наше поколение всегда много смотрело телевизор. Не то, что вы.
Я слышу, как на том конце линии раздраженно сопит сын. Я чувствую, как он хочет только одного - чтобы я поскорее отстал от него.
- Нормально все, па, - отвечает он.
- Влюбись, - говорю я ему. - Брось свой интернет, брось все эти нанотехнологии, влюбись и роди нам с мамой внука. От любви.
- Ты с ума сошел, па. Какие дети? В мире ресурсный кризис, все ждут эпидемию гриппа, национальная валюта нестабильна, а ты говоришь - роди! Не время, па, не время...
Солнечный автобус
- 08.11.13, 16:39
Мне показалось, что этого мало. Люди хоть и сверкали своей одеждой, но лица многих были хмурыми, грустными, злыми или задумчивыми... Поэтому ещё я представил, что мой взгляд может проникать в душу, пробуждая у человека неудержимую радость и любовь к жизни! Зашёл в первый попавшийся автобус на остановке, сел на переднее сидение, лицом к пассажирам, и начал "смотреть"...
Вначале взглянул на сердитую старушку, обнявшую свою сумку с продуктами на коленях. Она что - то сосредоточенно шептала губами, хмурила брови и смотрела невидящим взглядом в окно. Я выпустил из своих глаз солнечный лучик радости по направлению к ней и - о чудо! Лицо старушки вдруг расслабилось и, будто вспомнив о чём - то приятном, озарилось улыбкой! "Один есть!" - возликовал я и продолжил.
Затем была безразлично - унылая женщина, которая после "солнечной прививки" преобразилась в приятную и жизнерадостную попутчицу с задорной искоркой в глазах, на что тут же адекватно отреагировали лица соседей. "Ничего себе, чудеса.. Класс! Неужели это заразно!?" - пронеслось у меня в голове и моё желание изменить этот мир в сторону позитива, увеличилось на порядок.
Следующим был чем-то недовольный парень, удививший тем, что после моего "взгляда" он вежливо уступил место... школьнику с тяжёлым портфелем за спиной. Дальше произошла забавная ситуация. Этот мальчик поставил на освободившееся место свой портфель, достал из него целый мешок шоколадных конфет и с наивными словами: "У меня сегодня день рождения и я хочу вас всех угостить!" - начал обходить всех пассажиров, раздавая каждому по маленькой "шоколадной вкусности"! Люди, ехавшие в автобусе, смущённо принимая гостинец, поздравляли именинника и вдруг сразу становились такими близкими, родными и добрыми...
У меня всё получалось. Через десять минут солнечной терапии лица всех пассажиров автобуса светились необыкновенным счастьем и радостью, переполнявшей их. Даже водитель автобуса - таджик неожиданно начал напевать какую-то красивую мелодию на своём языке так, что она затронула душу каждого. Наш "солнечный" автобус ехал и ехал, а пассажиры не хотели из него выходить на остановках. Всем было так хорошо! Какое - то время водитель останавливался, заходили новые люди, а потом забывали, зачем зашли... А затем в автобусе просто не стало места для новых пассажиров, и водитель катал нас по городу до самого вечера без остановок!
Дальше помню уже смутно. Денег с нас водитель не взял. Всё вернул! Оказывается, одно из последствий разбуженной души - бескорыстие!? И каждого пассажира вечером довёз до подъезда. Кстати, побочный эффект вышел. Всем пассажирам, включая меня, на следующее утро почудилось - будто всё, что произошло с ними вчера - приснилось. Но я то помню!
Может это и не сон вовсе был, а путешествие в другую реальность? В любом случае, чувство вины за содеянные чудеса не испытываю и не удивляйтесь, если Вам это как-нибудь "приснится".
Короткая история длинною в жизнь
- 06.11.13, 08:17
Мой любимый муж Джош и я были женаты 46 лет. На каждый день Святого Валентина он отправлял мне самый красивый букет цветов с запиской, на которой было написано 5 простых слов: "Моя любовь к тебе растёт". 4 ребёнка, 46 букетов и жизнь, полную любви, - это то, что он мне оставил, когда покинул нас 2 года назад.
На мой первый день Святого Валентина без него,спустя 10 месяцев после того, как я его потеряла, я была шокирована, получив прекрасный букет, адресованный мне... от Джоша. Злая и расстроенная, я позвонила флористу и сказала, что здесь должна быть ошибка. Флорист ответил: "Нет, мэм, это не ошибка. Прежде чем покинуть Вас, Ваш муж заплатил нам на много лет вперёд и сказал, чтобы Вы продолжали получать букеты каждый день Святого Валентина". Дрожащими руками я положила трубку и развернула записку, лежащую среди цветов. Там было написано "Моя любовь к тебе вечна".
На мой первый день Святого Валентина без него,спустя 10 месяцев после того, как я его потеряла, я была шокирована, получив прекрасный букет, адресованный мне... от Джоша. Злая и расстроенная, я позвонила флористу и сказала, что здесь должна быть ошибка. Флорист ответил: "Нет, мэм, это не ошибка. Прежде чем покинуть Вас, Ваш муж заплатил нам на много лет вперёд и сказал, чтобы Вы продолжали получать букеты каждый день Святого Валентина". Дрожащими руками я положила трубку и развернула записку, лежащую среди цветов. Там было написано "Моя любовь к тебе вечна".
Ходят тут всякие...
- 29.10.13, 16:40
Не зря говорят, что если долго и упорно думать о чём-то, то твои мысли материализуются. Решил попробовать после просмотра фильма о Вольфе Мессинге. Сцена мне одна там понравилась, когда Мессинг в банк зашёл и попросил вежливо выдать ему по обычной бумажке кучу денег… И женщина так спокойно, без всяких эмоций отсчитала ему и... выдала! Тот невозмутимо сложил их в авоську и вышел. Мастер класс, однако! На почве постоянной нехватки денег – тема для меня достаточно актуальная. Урок был преподан и нужна была практика, чем я и задумал заняться, ради любопытства и не только...
Специально ходить и внушать как-то не хотелось, поэтому решил попрактиковаться по ходу «пьесы». В первый раз попробовал свои способности в магазине «Пятёрочка», на кассире. Когда подошёл к ней и прежде чем рассчитаться за мороженку, сформулировал чёткую картинку мысленного посыла: "Продавец! Вместо ста рублей ты видишь мою купюру как пятитысячную!"(а чего мелочиться то?!) Впился, словно вампир, в неё взглядом, немного округлив глаза (они у меня и так круглые, представляю, как это выглядело со стороны - глаза, как у кота из мультика про Шрека…), пытаясь подчинить её сознание и... Она протянула мне обычную сдачу, как и положено со ста рублей!
«Блин! Не внушаемая!» - расстроился я, а потом подумал, - «Ну да, не гений и не талант, но ведь не Боги горшки обжигают! Что я хочу с первого раза? Терпение и труд – всё перетрут! Буду практиковаться. Возможно, её взгляд нужно было поймать или отвлечь как-нибудь глупым вопросом, а потом уже и гипнотизировать…»
В следующий раз попробовал уже в Банке. Отстоял очередь. Подхожу к окну.. Смотрю... А у кассира там денег, денег… толстыми пачками! Крупными купюрами! И прямо на виду лежат, как будто издеваясь над бедным плательщиком за интернет со своими копейками. Аж дух захватило! «Отдай мне все деньги!» - мысленно приказывал я и сверлил, сверлил её взглядом... Разбил «виртуально» все преграды, напряг свои глазища - «Ну... складывай, складывай же! Или сдачу сдай как с пяти тысяч!» Кассир строго посмотрела на меня и... выдала мне положенные семь рублей на сдачу с квитанцией! «И это всё?! Ну ладно, ладно... Русские не сдаются!» - пробурчал я и пошёл к выходу.
А потом я всё пробовал и пробовал в разных местах. Где отдавал деньги, там и практиковался: в магазинах, на базаре, в банках... Целый месяц, наверное, мучился. Не получалось. И вот уже как будто остыл. «Видимо, нет у меня таланта гипнотизёра. Да может это и к лучшему, ведь воровать не хорошо. Грех это,» - подумалось мне как-то в очередном магазине, когда я просто подал за продукты пятьсот рублей, совсем не «воздействуя» на кассира. Стою, жду сдачу за пакет молока. Девушка, улыбнувшись мне, начинает отсчитывать сдачу как с пяти тысяч рублей! Кладёт их в тарелочку для денег. Сердце моё начинает бешено колотиться, время как будто замедлилось... Я беру деньги, пересчитываю и... возвращаю! Теперь уже кассир округляет глаза, панически осматривает свои деньги в кассе, обнаруживает отсутствие пятитысячной бумажки. Затем краснеет и тихонько, чтобы никто не слышал, выдавливает из себя слова благодарности,после чего дрожащими руками сдаёт как положено...
О, если бы Вы знали, какое у меня было искушение... Как ни в чём не бывало изобразить чувство уверенности, забрать эти деньги, сказать "спасибо" и просто уйти! Тысячи мыслей пронеслись в моей голове за какие-то доли секунды перед тем, как принять решение, от которого зависела моя дальнейшая жизнь... Внутри меня боролись, царапались, кусались, бились насмерть две противоположные сущности! Это просто не описать словами. Одна – это алчность, вперемешку с жадностью. Другая – нечто доброе, светлое, справедливое. Первая даже вначале начала брать верх и заставила взять меня в руки деньги, пересчитать их... А вторая что-то шепнула сердцу, призвала к совести и победила!
Всё, что написано выше - правда. И это произошло со мной. Может быть, это результат моих тренировок, а может - просто случайность. Но я придерживаюсь мнения, что ничего в нашем мире случайно не происходит. По своей дурости, я прошёл испытание на алчность, и мне повезло, что смог справиться с соблазном. Надеюсь, что у моих читателей хватит разума не создавать себе подобных ситуаций. Это была моя война и я очень рад, что вернулся с неё человеком, не переступив черту дозволенного. Так что всем кассирам, продавцам, впредь советую смотреть на деньги, а не строить глазки клиентам и быть внимательными на работе! А то, мало ли, ходят тут всякие... 
Случайная встреча
- 23.10.13, 19:55
Поймал вчера тачку вечером. О цене с водителем быстро договорились и полетели по лабиринту городских дорог к намеченной цели. Предстояла продолжительная дорога, да и водитель попался словоохотливый и юморной.
- Знаешь, - говорит, - какая у меня фамилия крутая?
- Нет, конечно, - улыбаясь, ответил я.
- Халявин у меня фамилия! ХАЛЯВИН!
- Да уж! Фамилия у тебя знатная... Ну и как, помогает иногда на халяву жить?
- А то! Был у меня случай прикольный, об этом тогда по всей местной ГАИ байки ходили, слушай, в общем…
Работал я тогда водителем на фуре, с молочного комбината на оптовку молоко возил, сметану, кефир... тоннами! Дело тогда к весне было. А ты ведь знаешь, что трассу по весне закрывают в городе для большегрузных машин? Ну и на въезде в город вереница фур стоит как-то. Гаишники разрешения проверяют на въезд. Очередь медленно идёт, думаю - часа три точно простою… У меня обычная фура, тент… солнышко весеннее припекает. А у меня скоропорт! Ну, никак нельзя мне опаздывать. Вот я и решил в наглую, объехав всю вереницу очереди, прорваться. Тут же из засады свободный гаишник с жезлом своим выскакивает, к обочине приглашает прижаться для экзекуции. Подходит, улыбается.
- У меня молоко, - говорю я, - Командир, протухнет всё, пропусти, а?
- Ты чего, - говорит, - такой наглый? Смотри, какая очередь, на халяву проскочить надеешься? Не получится! Давай - ка сюда свои документы! Вот была бы у тебя фамилия Халявин, пропустил бы не задумываясь, а так придётся мне тебя наказать за твою наглость...
Подаю ему свои документы, тот смотрит на них, читает… поднимает глаза и начинает хохотать... Когда у него закончился истерический смех, он подал мне документы и говорит: «Ну, раз ты Халявин... езжай без очереди!»
В следующую смену такая же ситуация приключилась. Объезжаю всю очередь, останавливают. Уже другой гаишник подходит. И, к моему удивлению, так же решил меня подколоть. Вот была бы у тебя фамилия Халявин... Но после проверки, уже отсмеявшись, он рассказал, что вчера всем отделом в ГАИ «ржали» над этим случаем. «Ну и фамилия у тебя! - говорит - Никакого пропуска не надо».
С тех пор как - то примелькалась моя машина, гаишники потом даже не останавливали, а просто махали своими жезлами, улыбаясь, мол, проезжай, Халявин))
- Вот такая история, брат. Да вообще мне по жизни везёт, счастливый я человек! И жену я свою люблю и дети у нас хорошие...
- Не часто встретишь в наше время счастливых людей! Молодец ты, батя! Вот все бы такие жизнерадостные были, мир бы светлее был. А вот, кстати, мы и приехали. Здесь вот, возле киоска, я выйду... Ну бывай! Рад был с тобой познакомиться!
- И тебе счастливо!
- Знаешь, - говорит, - какая у меня фамилия крутая?
- Нет, конечно, - улыбаясь, ответил я.
- Халявин у меня фамилия! ХАЛЯВИН!
- Да уж! Фамилия у тебя знатная... Ну и как, помогает иногда на халяву жить?
- А то! Был у меня случай прикольный, об этом тогда по всей местной ГАИ байки ходили, слушай, в общем…
Работал я тогда водителем на фуре, с молочного комбината на оптовку молоко возил, сметану, кефир... тоннами! Дело тогда к весне было. А ты ведь знаешь, что трассу по весне закрывают в городе для большегрузных машин? Ну и на въезде в город вереница фур стоит как-то. Гаишники разрешения проверяют на въезд. Очередь медленно идёт, думаю - часа три точно простою… У меня обычная фура, тент… солнышко весеннее припекает. А у меня скоропорт! Ну, никак нельзя мне опаздывать. Вот я и решил в наглую, объехав всю вереницу очереди, прорваться. Тут же из засады свободный гаишник с жезлом своим выскакивает, к обочине приглашает прижаться для экзекуции. Подходит, улыбается.
- У меня молоко, - говорю я, - Командир, протухнет всё, пропусти, а?
- Ты чего, - говорит, - такой наглый? Смотри, какая очередь, на халяву проскочить надеешься? Не получится! Давай - ка сюда свои документы! Вот была бы у тебя фамилия Халявин, пропустил бы не задумываясь, а так придётся мне тебя наказать за твою наглость...
Подаю ему свои документы, тот смотрит на них, читает… поднимает глаза и начинает хохотать... Когда у него закончился истерический смех, он подал мне документы и говорит: «Ну, раз ты Халявин... езжай без очереди!»
В следующую смену такая же ситуация приключилась. Объезжаю всю очередь, останавливают. Уже другой гаишник подходит. И, к моему удивлению, так же решил меня подколоть. Вот была бы у тебя фамилия Халявин... Но после проверки, уже отсмеявшись, он рассказал, что вчера всем отделом в ГАИ «ржали» над этим случаем. «Ну и фамилия у тебя! - говорит - Никакого пропуска не надо».
С тех пор как - то примелькалась моя машина, гаишники потом даже не останавливали, а просто махали своими жезлами, улыбаясь, мол, проезжай, Халявин))
- Вот такая история, брат. Да вообще мне по жизни везёт, счастливый я человек! И жену я свою люблю и дети у нас хорошие...
- Не часто встретишь в наше время счастливых людей! Молодец ты, батя! Вот все бы такие жизнерадостные были, мир бы светлее был. А вот, кстати, мы и приехали. Здесь вот, возле киоска, я выйду... Ну бывай! Рад был с тобой познакомиться!
- И тебе счастливо!
Браво, дедуля!
- 19.10.13, 12:07
Утро начиналось нестандартно. На улице в будний день было что - то не так. Тишина. Подозрительная тишина на улице и... свет. Словно кто-то добавил немного яркости на экране.
Слегка удивившись изменённому состоянию окружающего мира, я смело спустился по ступенькам подъезда и уверенно пошёл к остановке.
На остановке, как обычно, толпились люди в ожидании автобуса. Немного в стороне от толпы я занял своё место и погрузился в свои мысли. Из этого зомби - состояния меня вытащил чей - то голос.
- Молодой человек! Можно Вас спросить?
Я осмотрелся и заметил рядом старика с тросточкой. Старик смотрел на меня сквозь толстые стёкла своих очков голубыми глазами и улыбался. Это был не БОМЖ. Обычный старик, располагающий к себе своим неощутимым обаянием простоты.
- Спрашивайте... - ответил я.
- Понимаешь... Тут такое дело. Один я остался. Жену недавно похоронил. Детей нет. Родственников тоже нет. Живу в четырёхкомнатной квартире один, как затворник. Бабу мне уже не найти, сам понимаешь - не работает ничё! Пенсия мизерная. Годков мне уже многовато, болею часто. На лекарства куча денег уходит. Вот, ищу себе помощника – чтобы ухаживал за мной... А я готов завещание написать на него, договор составить... Пусть даже ко мне переедет со своей семьёй жить, но только чтобы мне полегче было, боюсь я один на старости лет остаться. Ну, там за квартиру платил, чтобы подкармливал иногда, понимаешь?
- Понимаю, чего не понять то...
В голове моей словно нажали на некий рычажок и в ней запрыгали, завертелись... планы, мечты, надежды на лучшую жизнь после смерти этого старичка (как бы это пессимистично ни звучало – все когда - то умирают). Волна этих безудержных мыслей смела мой рассудок начисто, и мне так захотелось, чтобы этот старик помог именно мне с моими жилищными проблемами... Ну и я бы ему помог, как он хочет, искренне – почему бы и нет?! Впереди - то не видно даже проблеска света в туннеле моих проблем... Поэтому я спросил его:
- Как Вас зовут?
- Николай Никанорович меня зовут. А фамилия моя - Кошкин.
Я также представился ему и продолжил:
- Вы мне хотите что - то предложить, Николай Никанорович?
- Да. Вы мне понравились. Чем, не могу вам сказать. Просто, я достаточно уже пожил на этом свете, чтобы видеть людей, и хочу Вам предложить деловое сотрудничество. Приезжайте сегодня ко мне вечером. Посмотрите, как я живу, поговорим, чаю попьём. Не на остановке же мы будем с Вами о деле говорить. Запишите мой адрес!
- Хм... А Вы меня заинтриговали. Мне интересно Ваше предложение. - честно сознался я - Так во сколько же к Вам приехать и куда ?
Старичок продиктовал мне свой адрес и, лукаво прищурившись, добавил:
- К семи вечера буду Вас ждать. Можете и жену прихватить, если есть.
- Хорошо, договорились, Николай Никанорович! До вечера! Вот мой автобус, мне ехать пора...
- Погодите, погодите!!! Я у Вас сто рублей до вечера хотел занять, не хватило мне на лекарства...
"Вот он – момент истины! Неужели он всё это время мне врал?" - подумал я. Но времени на обдумывание решения – дать или не дать - не было. Подъехал автобус и люди ринулись в него, будто он был самый последний в их жизни. А в разговоре со стариком всё было так убедительно, и я, особо не раздумывая, быстро достал из кармана сотку и вручил её деду.
- Спасибо огромное. Я вечером отдам. Приходите! – прокричал он.
Махнув ему рукой на прощание и посильнее прижавшись к какому - то пассажиру, я позволил автобусной двери наконец - то успешно захлопнуться.
Уже вечером, снедаемый любопытством и меркантильностью, я ехал на стареньком автобусе по назначенному адресу. Жене ничего не сказал. Дом, как оказалось, находился на самом краю города, где я за всю свою сознательную жизнь так и не успел побывать.
После непродолжительных поисков мною был найден восьмиэтажный дом. А вот квартиру, которую дедушка указал, строители забыли построить! Ну не было такого номера квартиры! Дом был рассчитан на меньшее количество...
Возвращаясь домой в расстроенных чувствах и с убитой надеждой, я постепенно успокоился и ближе к дому вдруг ощутил себя на удивление счастливым... лохом! Я реально сыграл свою роль в спектакле двух актёров! Если такой прожжённый циник как я поверил этому человеку, значит и Станиславский бы аплодировал игре этого старого пройдохи! За сто рублей меня заставили сопереживать, верить, надеяться, играть роль, а потом ещё и задуматься о смысле жизни! Браво, дедуля!!!
Слегка удивившись изменённому состоянию окружающего мира, я смело спустился по ступенькам подъезда и уверенно пошёл к остановке.
На остановке, как обычно, толпились люди в ожидании автобуса. Немного в стороне от толпы я занял своё место и погрузился в свои мысли. Из этого зомби - состояния меня вытащил чей - то голос.
- Молодой человек! Можно Вас спросить?
Я осмотрелся и заметил рядом старика с тросточкой. Старик смотрел на меня сквозь толстые стёкла своих очков голубыми глазами и улыбался. Это был не БОМЖ. Обычный старик, располагающий к себе своим неощутимым обаянием простоты.
- Спрашивайте... - ответил я.
- Понимаешь... Тут такое дело. Один я остался. Жену недавно похоронил. Детей нет. Родственников тоже нет. Живу в четырёхкомнатной квартире один, как затворник. Бабу мне уже не найти, сам понимаешь - не работает ничё! Пенсия мизерная. Годков мне уже многовато, болею часто. На лекарства куча денег уходит. Вот, ищу себе помощника – чтобы ухаживал за мной... А я готов завещание написать на него, договор составить... Пусть даже ко мне переедет со своей семьёй жить, но только чтобы мне полегче было, боюсь я один на старости лет остаться. Ну, там за квартиру платил, чтобы подкармливал иногда, понимаешь?
- Понимаю, чего не понять то...
В голове моей словно нажали на некий рычажок и в ней запрыгали, завертелись... планы, мечты, надежды на лучшую жизнь после смерти этого старичка (как бы это пессимистично ни звучало – все когда - то умирают). Волна этих безудержных мыслей смела мой рассудок начисто, и мне так захотелось, чтобы этот старик помог именно мне с моими жилищными проблемами... Ну и я бы ему помог, как он хочет, искренне – почему бы и нет?! Впереди - то не видно даже проблеска света в туннеле моих проблем... Поэтому я спросил его:
- Как Вас зовут?
- Николай Никанорович меня зовут. А фамилия моя - Кошкин.
Я также представился ему и продолжил:
- Вы мне хотите что - то предложить, Николай Никанорович?
- Да. Вы мне понравились. Чем, не могу вам сказать. Просто, я достаточно уже пожил на этом свете, чтобы видеть людей, и хочу Вам предложить деловое сотрудничество. Приезжайте сегодня ко мне вечером. Посмотрите, как я живу, поговорим, чаю попьём. Не на остановке же мы будем с Вами о деле говорить. Запишите мой адрес!
- Хм... А Вы меня заинтриговали. Мне интересно Ваше предложение. - честно сознался я - Так во сколько же к Вам приехать и куда ?
Старичок продиктовал мне свой адрес и, лукаво прищурившись, добавил:
- К семи вечера буду Вас ждать. Можете и жену прихватить, если есть.
- Хорошо, договорились, Николай Никанорович! До вечера! Вот мой автобус, мне ехать пора...
- Погодите, погодите!!! Я у Вас сто рублей до вечера хотел занять, не хватило мне на лекарства...
"Вот он – момент истины! Неужели он всё это время мне врал?" - подумал я. Но времени на обдумывание решения – дать или не дать - не было. Подъехал автобус и люди ринулись в него, будто он был самый последний в их жизни. А в разговоре со стариком всё было так убедительно, и я, особо не раздумывая, быстро достал из кармана сотку и вручил её деду.
- Спасибо огромное. Я вечером отдам. Приходите! – прокричал он.
Махнув ему рукой на прощание и посильнее прижавшись к какому - то пассажиру, я позволил автобусной двери наконец - то успешно захлопнуться.
Уже вечером, снедаемый любопытством и меркантильностью, я ехал на стареньком автобусе по назначенному адресу. Жене ничего не сказал. Дом, как оказалось, находился на самом краю города, где я за всю свою сознательную жизнь так и не успел побывать.
После непродолжительных поисков мною был найден восьмиэтажный дом. А вот квартиру, которую дедушка указал, строители забыли построить! Ну не было такого номера квартиры! Дом был рассчитан на меньшее количество...
Возвращаясь домой в расстроенных чувствах и с убитой надеждой, я постепенно успокоился и ближе к дому вдруг ощутил себя на удивление счастливым... лохом! Я реально сыграл свою роль в спектакле двух актёров! Если такой прожжённый циник как я поверил этому человеку, значит и Станиславский бы аплодировал игре этого старого пройдохи! За сто рублей меня заставили сопереживать, верить, надеяться, играть роль, а потом ещё и задуматься о смысле жизни! Браво, дедуля!!!
Вот я попал!
- 18.10.13, 12:08
Осень. Дождь. Грязь.
Дорога к остановке оставляет желать лучшего. Естественно, я не мутант с
крыльями за спиной и не летаю над лужами! Где то их перепрыгиваю как кенгуру,
где то не успеваю . В общем к посадке в маршрутку моя обувь оставляет желать
лучшего. В порядке живой очереди, пытаюсь добраться до водителя чтобы
рассчитаться за проезд.
На передних сидениях, в традиционном ПАЗИКе, гордо
сидят счастливые пассажиры и с каменным выражением лица бесплатно наблюдают
цирковое представление с программой "Удержись за поручень и заплати!"
"Артисты", если удалось "пристегнуться" одной рукой к поручню
(кому не повезло - лавируют на одной ноге, в балетной позе ), тянут свои
свободные руки в надежде положить свои «пять копеек» за проезд в кассу
водителя. Нетерпеливый водитель, как обычно, виртуозно вносит некий экстрим на
"арене", резко нажимая на педаль газа, словно только что прозвучал
выстрел на старте и начинаются гонки... Само собой вся биомасса
"стоячих" пассажиров смещается. И те несчастные, что не успели
закрепиться вовремя, начинают искать ногами дополнительные точки опоры и
цепляться руками, словно люди-пауки, за всё что рядом, спасаясь от падения...
Так вот, в такой неудобный момент, я наступаю
одним из своих «чистых» ботинок на супер чистые, новые, смазанные кремом
(сегодня!) чёрные сапожки интеллигентной и милой на вид женщины, сидящей на переднем
месте…
«Простите, пожалуйста!» - тут же ретируюсь я.
Но в ответ на мою фразу лицо у женщины вдруг
вытягивается, приобретая овальную форму. Взгляд, со своих уже не первой
свежести сапожек, переводится на мою физиономию, и… я вижу как из глаз не так
давно симпатичной и доброй женщины, на меня смотрит чёрная БЕЗДНА испепеляющей
ненависти. Как будто я должен сейчас упасть на колени, достать белый платочек и
возвратить девственность поруганной обуви, а ещё круче – если это будет сделано
языком!
Смотрю ей в глаза, как кролик на удава... Достаю
из кармана сникерс, протягиваю его даме и, пытаясь хоть как то загладить свою
вину,с улыбкой произношу: «Компенсация!»
Женщина, в ответ, гордо и демонстративно
отворачивается, давая понять, что я никогда не буду прощён и должен испытывать
всю свою оставшуюся жизнь чувство вины… Вот я попал! 
Патриотическая книга. Иметь всем обязательно!
- 04.10.13, 21:17
Настоящая брошюра представляет собою переиздание с некоторыми сокращениями и дополнениями книги "Съедобная ботва огородных растений Северной полосы России", вышедшей в 1918 г. в издании Научно-Технического Комитета при Комиссариате Продовольствия Петроградской Трудовой Коммуны. Большой интерес населения к вопросу использования ботвы огородных растений для питания вполне оправдывает необходимость такого переиздания.
Название: Использование в пищу ботвы огородных растений и заготовка ее впрок
Год: 1942
Издательство: Лениздат
Отрасль (жанр): Кулинария
Формат: FB2
Качество: Изначально электронное (ebook) без илл.
Страниц: 91
Бесплатно можно скачать здесь
