Жаление

   Вот кончилась война, и французов домой погнали; сказывали, что мимо нашей деревни пленных поведут. Любопытно было всем посмотреть на француза. Пришел раз отец в избу и говорит матушке: "француз недалече". У меня сердце так и упало, а поглядеть хочется.

   Побежала я на двор, да в подворотню и гляжу; а на дворе-то холодно было, дрожу и жду. Смотрю идет много народу, и видно, что не наши; тело-то в лоскутья какие-то завернуто, у одних башмаки есть, а другие и совсем босые; в лице-то кровинки не, худые все, - белые-белые. Идут, шатаются, да все стонут "глиба, глиба" - хлеба просили. А сзади солдаты с ружьями. Уж как-то мне жалко их стало, так жалко, что и сказать не знаю. Побежала я в избу, схватила ковригу хлеба, да на улицу. Подбежала к переднему, и страх пропал, хлеба даю. А он, как увидал меня, по своему что-то лепетать стал, по голове погладил, и так жалостно глядит и плачет. Угнали их. Думала, что отец меня бранить за хлеб станет; нет, ничего не сказал.

   И разумею я теперь, что всякий человек создание Божеское, всякому тягота не сладка; француз ли будет он, или татарин, все равно, ко всякому надо жаление (т. е. сострадание) это иметь.