Большая ошибка

Это действительно была неправда. Девушек у меня тогда было всего три. Это не считая ее. Одна из девушек знала о существовании двух других, остальные — нет, ну, а Наталья догадывалась. Что же. Все мы были тогда в возрасте, когда все кажется ужасно простым и понятным — после юношеских-то терзаний, метаний, и прочего дерьма. Нам было по двадцать лет. Так вот. Насчет пяти девушек. Это неправда, - говорил я. Только позови меня и я брошу все и всех и вся, - говорил я. Женись на мне, - говорила она. Ты и правда этого хочешь? - спрашивал я. Нет, - говорила она. Оба мы знали, что, женившись на ней, я перестану быть тем, кто ее привлекает. Сраным непризнанным писателем, упорно выдающим рассказ за рассказом, повесть за повестью, - причем никто эту хрень не печатает, и никогда не будет. А чтобы прокормить себя ради подобного времяпровождения, я работал в газетах. А так как лет мне было, повторюсь, двадцать, все это давалось мне достаточно легко. Наташа принадлежала к несколько иным — если блядь вообще не к другому. - слоям общества. Папа ее был крупной руки бизнесмен, катался по городу на «Порше» сраном, изредка злил ее мамашу, приходя с работы благоухающий коньяком и помадой, да строил городки элитного жилья один за другим. От дочки он был без ума, о чем не преминул сообщить мне в первый же раз, как только меня увидел. Как и то, что я ей явно не пара: за Наташенькой, собщил мне он, ухаживает куча парней с Настоящими целями в жизни. Ни хуя себе, - сказал я, и отвернулся рассмотреть зеркало в полный рост на первом этаже их особняка сраного. Но, тем не менее, по дороге домой от этого особняка меня не убили и даже не избили. Из чего я сделал вывод, что папаше в чем-то даже понравился. С чего бы это? - спросил я Наталью, когда мы, вдоволь нацеловавшись, валялись у меня на продавленном диване в съемной квартире. Он чувствует в тебе стержень, - сказала она, мягко перехватив мою руку. О, да, у меня есть стержень, и еще какой блядь, - сказал я, и притянул ее руку к стержню. Ну прекрати, - хихикнула она. - Папа чувствует в людях стержень, правда же. Он чувствует, что, пусть ты с виду бездельник и лузер, но у тебя есть Цель. И ты протопчешь к ней путь, словно носорог, а если кто встанет поперек, растопчешь, как гадюку. Ну нихуя себе, - поразился я этим матафорам животного мира, и продолжил обжимать ноги Натальи. К сожалению, - вздохнула она, - ты и груб, как носорог. Ты спала с носорогом? - спросил я. Я и с тобой не спала, - парировала она. Слушай, может, ты девственница? - спросил я. В двадцать-то лет? - спросила она. Ой, ну извини, - сказал я. Так на кой хрен я тебе нужен? - спросил я. Да я люблю тебя, - сказала она, и мне захотелось поцеловать ее лицо. Что я и сделал. После чего она вывернулась, и уже стояла у зеркала — не такого роскошного, как у нее дома, да, - и поправляла прическу. Выглядела она на все сто. Как, впрочем, любая симпатичная девка при богатых родителях. Умела одеться, подать себя, как надо. Она была красивой, чего уж там. И прическа ее — чересчур видимый беспорядок, такой якобы беспорядок, над которым, как пишут в сраных дамских романах, корпят парикмахеры часами, - сводила меня с ума. Эти локоны... Наташа была блондинка. Наверное, она и сейчас такая. Другим моментом, который меня в ней привлекал, была ее самостоятельность. Не наигранная, а всамоделишная. В семнадцать лет она украла у него пару тысчонок, с восхищением поведал мне папаша, и открыла свой бизнес тайком от него. Потом рассчиталась и уже к двадцати владе тремя салонами красоты и двумя магазинами мягкогй игрушки. Настоящий пацан в юбке. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Конечно, папа, ответил я. На что получил в ответ скептический взгляд. Он, конечно, чувствовал, что я опасный и упрямый маньяк, но брака, разумеется, не допускал. Даже мысли о нем. На хуя его дочери выходитьь за какого-то Модильяни — да, он смотрел кино! - сраного, если еще не факт, что этот чувак будет хотя бы как Модильяни. Так он мне и сказал. Папаша, вы хотя бы одну картину этого блядь Модильяни видели? - спросил я его. А ты ее блядь видел? - оказался он не так прост, как казался. Мы сошлись на ничьей. Но он особо не злобстовал. Я и сам понимал, что Наташа никогда не выйдет за меня замуж. А если и выйдет, то мне придется изменить в своей жизни все. Начать делать карьеру, например. Поменьше пить. Я не то, чтобы был алкоголик, но заливал крепко. Если ты пишешь, тебе нужно время от временить пить, объяснил я, это как чистить диски. Вовремя не потрешь обилие лишней информации, тебе конец. Но если ты настоящий писатель, то ты хуй сопьешься. Потому что книги важнее всего, даже выпивки. Вот почему Буковски ненастоящий писатель, а, например, Мейлер настоящий. В любом случае жениться на Наташе должен был другой чувак. Кто-нибудь из этих хорошо выглядщих парней с собственными машинами, в хорошей одежде. Выпускников блядь лицеев. Неплохих, кстати. Я, конечно, говорю о выпусниках, хотя и лицеи ничего. Но я о парнях. Если парню повезло родиться в богатой семье, это ведь вовсе не значит, что он говно. Скажем так, судьба дает ему шанс этим говном стать, но он может им не воспользоваться. Некоторые знакомые Наташи, которые были из богатых семей, относились ко мне даже с вежливостью. Рассматривали как бедного и без шансов, но все же соперника. Они не понимали, что я вовсе не заинтересован в получении ее, как ценного приза. Я любил ее ххх Больше всего мне нравилось ходить с ней на бассейн. Там я Наташей откровенно любовался, хотя куда уж откровенне, я и так на нее все время пялился, в одежде ли, без. Фигура у нее была что надо, на животе, плоском и крепком, пару родинок, будивших мои самые блядь грязные желания, и сиськи наливные и крепкие — всего лишь четвертый размер, - стесняясь того, что не пятый, говорила она. Ох уж эти женщины. Для них сиськами меряться, все равно, что мужикам — членами... В общем, она была красива, и красива вдвойне, потому что было ей двадцать лет. И я любил ходить с ней на бассейн. Потому что там все равно, какой лицей ты закончил, и есть ли у тебя машина. Ладно, ладно, признаю. Я блядь комплексовал. И только в воде чувствовал себя неплохо, тем более, что фигура у меня была еще стройная, и плавал я быстро — форсил, нырял, выныривал, словно дельфин блядь, обдавал ее брызгами, а она смеялась и плескала в меня воду ладонями, а потом я подплывал, и она обнимала меня за шею, и прижималась, и я чувствовал, какая она теплая. И спрашивал: Почему ты не спишь со мной? Почему ты на мне не женишься? - спрашивала она. Я женюсь на тебе хоть завтра, - говорил я. Завтра у меня дела, - говорила она. Ну, вот видишь, - говорил я. Ты понарошку все это, у тебя ведь нет серьезных намерений, - говорила она. Я совершенно серьезно, - совершенно серьезно говорил я. Я тебя люблю, - говорил я. Сколько у тебя девушек? - спрашивала она. Ни одной, - говорил я. Я думаю, с пять -шесть наберется, - смеялась она. Это неправда... - говорил я. Вот такой вот замкнутый круг. Мы понимали, что свадьба это не про нас. Женись я на ней, мне бы пришлось заниматься карьерой. Сдать на права. Купить авто. Обзавестись манерами. Образованием. И я перестал бы отличаться от десяти-двадцати парней, у которых все это было, причем с рождения — так что мне бы никогда их не догнать. После чего мы расплывались, и я ждал ее в холле, а она, выйдя, сушила волосы под большим металлическим колпаком, и глядела на меня оттуда весело, и выглядела после воды чуть уставшей. Потом отвозила меня домой — среди ее многочисленных достоинств был хороший новый автомобиль, - и мы долго целовались в машине. Однажды мы пришли на бассейн вечером после закрытия, и я уж думал, что уйдем, несолоно хлебавши. Но Наталья сунула денег какому-то сраному сторожу, и весь вечер бассейн под открыт был открыт только для нас. Это было как Рождество. Над водой вилась дымка, небо было ужасно звездным, и когда Наташа, тихо смеясь, поплыла ко мне, я подумал, что, может быть, мне стоит рискнуть и попробовать обойтись безо всей этой хуйни. Рассказы там, книжки... Наташе я об этом благоразумно не сказал. Ей бы не понравился мой отказ даже от такой абстрактной цели. Говорю же, она любила пионеров, первопроходцев, и вообще козлов упрямых. Она плавала вокруг меня, словно русалка, воздух был теплым, а вода еще теплее, и я любовался ее полными, крепкими ногами, и лобком — прекрасным, как спуск в преисподню — и был счастлив настолько, что мне даже не приходило в голову написать обо всем этом после рассказ. Ты умеешь танцевать румбу? - спросила она. Что? - спросил я. Держи меня за талию, и двигайся, как скажу, - велала она. Ладно. Мы стали танцевать румбу. В воде получилось медленно и поэтому я справлялся. Хотя даже в воде умудрился наступить ей пару раз на ногу. Она тихо смеялась, и мы были одни. Я на минуту представил, что все люди мира исчезли. И сейчас на планете только мы. Должно быть, занятное зрелище мы представляем с Луны, подумал я. О чем ты думаешь? - спросила она. Я ответил. Чего ты хочешь? - спросила она. Свободы, - сказал я. А что такое свобода? - спросила она, старательно поворачивая меня за собой, изображая танцевальное па. Свобода это полная независимость от всего, - сказал я, - вплоть до отказа от силы притяжений. Когда мы в воде, свободные, кружимся под ночным небом, словно пара дельфинов долбанных, мы свободны. Экий ты... - сказала она, и продолжила танцевать. Я смотрел на ее прекрасное лицо, и думал о том, что лучше женщины мне не найти. Красивая, богатая, фигуристая. Черт побери. Я мог бы жениться на ней, жить за ее счет, и писать книги, подумал я. Сколько мы с тобой знакомы? - спросил я. - Ну, с тех пор, как я увидел тебя на улице и спросил, не нужен ли тебе молодой садовник? Почти год, - сказала она. Зачем я тебе нужен? - спросил я. - Жить ты со мной не хочешь, отпустить не хочешь... Иди, - сказала она, с закрытыми глазами. Сейчас блядь, - сказал я. - Ну, так все же? Ты классный, - сказала она, и прижалась головой к моей груди. Если я стану с тобой жить, ты захочешь, чтобы я изменился? - спросил я. Да, - сказала она. Если я изменюсь, ты по-прежнему будешь интересоваться мной? - спросил я. Нет, - сказала она. Пат, - сказал я. Я люблю тебя, - сказал я. Я люблю тебя, - сказала она. Чем докажешь? - спросил я. А ты чем докажешь? - спросил она. Ты единственная, кому я в жизни позволил называть себя зайкой, - сказал я. Ах ты зайка, - сказала она. Тем не менее, ты меня не хочешь, - сказал я. Не в плане поебаться, а вообще, - сказал я. Я как раз хотела об этом с тобой поговорить, - сказала она. Давай, - сказал я, и у меня сжалось сердце, по-настоящему, без сраных каких-то метафор, я даже легкую тошноту почувствовал. Давай будем друзьями, - сказала она. Давай, - сказал я. Вот и славно, - сказала она. - Поедешь со мной на дачу? Я решила устроить день рождения на природе. Будет куча славных ребят. Ну уж нет, - сказал я. Ты обиделся, - сказала она. Провались ты пропадом, - сказал я. Она улыбнулась чуть виновато и поцеловала меня в нос. Ну что же. Мне было не привыкать. Я поднял этот блядь свой поцелованный нос повыше и улыбнулся ей тоже. Мы вышли на бортик и пошли в душевую. Она зашла за шкафчики напяливать на себя всю эту их сбрую, а я немного постоял голый, потому что ненавижу вытираться. Я люблю, чтобы вода обсыхала. Помоги мне пожалуйста, - сказала она. Я обернулся полотенцем и пошел к ней. Наташа стояла голая, спиной ко мне. Обними меня сзади, - сказала она. Я нежно обнял ее за плечи. Не так, - сказала она. Грудь, - сказала она. Я сглотнул и положил руки ей на грудь. Мы замерли. Я стал опускать руку вниз, и вдруг почувствовал, что она дрожит. Да, рука. Да, Наталья. Ладно. Они обе дрожали. Я повернул ее к себе, и мы неловко, как будто все еще в воде и танцуя какую-то страную румбу, - пошли к кушетке, на которой здесь днем массируют жирных теток. Ты этого хочешь? - спросил я по своей вечной привычке пизедть больше, чем нужно, особенно когда надо молчать. И выставил себя полным идиотом. Она даже ничего не сказала. Все было по глазам видно. Ну, мы это замяли. Я сел на кушетку, и с минуту любовался ей. Потом потянул ее за руку, она, улыбнувшись, легла рядом. Я ее поцеловал. Потом мы трахнулись. Ххх Форевер янг, ай вонт ту би... - пел я. И поддавал шампанского, уже вторую бутылку. Хотя мы только-только и выехали из Кишинева. Наташа, в прелестном платьице, смеялась, и — редкий случай — не хмурилась тому, что я поддаю, а потихонечку тянула шампанское сама. На заднем сидении кроме меня, ящика шампанского и Наташи, была еще ее подружка. За рулем сидел какой-то притырок из числа «золотой молодежи» лет тридцати. Старый блядь козел, решил я. Так оно и было. Старый козел блистал какими-то блядь часами, телефоном гребанным с камушками, и вообще смахивал на педика. Поэтому подружка — сидевшая рядом с ним — ужасно смахивала на мальчика. Как он меня заебал, - жеманно вздохнула она, когда парень вышел на заправке прикупить сигарет и еще выпить. Так брось его! - весело предложила Наталья. Скоро так и сделаю, - сказала малолетка. Парень вернулся и мне стало его немного жаль. Он, небось, думал, что Бога за яйца ухватил, трахает малолетку, и та влюблена в него по уши. Но я ничего не сказал. Я просто смотрел на всех этих друзей моей любимой женщины из ее мира — и на кавалькальду машин за нами, где в каждом авто сидело по пять таких же, и налегал на спиртное Ощетинился, как ежик, - сказала Наташа, и потрепала меня по щеке. М-м-м-м, - сказал я, и открыл еще шампанского. Не налегай, милый, - сказала она мягко, но я уже представил, как она скажет это властным тоном, лет через десять. Она это явно поняла и улыбнулась мне. И поцеловала меня. Я подумал, ладно. На следующей остановке малолетка вышла поссать. Девушки составили ей компанию. Ну и дети пошли! - сердито сказал стерпер, обернувшись ко мне. - ей шестнадцать, а она уже ебется! Чувак, но ведь ты сам ее ебешь, - сказал я. У меня дочь, ей десять, - сказал он. - Я ей матку вырву блядь, если узнаю, что она дала кому до брака. А твоя жена? - спросил я. Мы в разводе, - сказал он. Неудивительно, - сказал я. Он не понял, поэтому довольно кивнул. Девушки вернулись. Мы снова поехали. Автомобиль, солнце, скорость, любовь, выпивка. Я был счастлив. Встал, и, высунувшись в люк сраный по пояс, пропел: Форевер янг, ай вонт ту би... Они лишь смеялись. Мне было все равно, потому что мне было хорошо. Единственное, что меня смущало, вещицы на мне были вчерашние. Ночевал я у Наташи же, мы отправились к ней сразу после бассейна. И на фоне всех этих мальчиков сраных я явно проигрывал. Ну, да ладно. Я сел, и открыл еще шампанского. Он писатель с большим будущим, - сказала Наташа. Они понимающе переглянулись. Видимо, это все объясняло. ххх От холода я легко дрожал, но в целом было терпимо. Солнце уже выглянуло, и следовало ожидать, что через минут десять станет жарко. Так обычно летом и бывает. Дача Наташи — трехэтажный, еще один блядь, особняк, - торчала вверх башенками. Все блядь молдаване жаждут устроить из своей дачи средневековый замок. Папаша моей возлюбленной не был исключением. Я сплюнул, и хлебнул еще вина. В руках у меня была бутылка на полтора литра. Отлично. Вечеринка прошла на ура. Сначала мы с какими-то мудозвонами сварили картошку, причем они видели, как это делают на костре, первый раз в жизни. Потом я объяснил им, как сделать шашлык без шампуров. Потом поддал еще и научил ребят охотиться за куропатками. Ну, куропаток не было, поэтому мы охотлись на кур из соседской деревни. Потом мы выпивали и говорили тосты. Потом я любовался видео-поздравлением, которое папаша Натальи записал для дочки заранее. И пусть твои невероятные возможности... - говорил он. Потом были танцы, потом бассейн. Потом снова охота на куропаток. Парни оказались славными, все — мальчишки в душе. Правда, я был единственный среди них, у кого не было ни подобающего будущего, ни автомобиля, ни классной рубахи-поло. Это удручало, но после очередной порции спиртного, не очень. Я знал, что между нами разница как между ступенями блядь эволюции. Я знал, что, даже если разбогатею, как Крез, все равно буду буднее самого бедного из них. Потому что богатство, это то, что ты получаешь с рождения. А я с рождения — нищий и скучный, которому нет дела ни до чего, кроме своих книг сраных. Когда я поделился этим с Наташей, он покачала головой, и сама налила мне выпить. Но я видел, что она поняла — так оно все и есть. Где-то после полуночи Наташа привела меня в комнату, и уложила, потому что я был крепко пьян. Но мы трахались, это я запомнил. И даже протрезвел под утро. А Наташа, наоборот, уснула, уставшая. Я поцеловал ее в лоб спекшимися губами, оделся тихонько, и, перешагивая тела, выбрался на улицу. Нашел бутылку вина, и вышел к дороге. Подождал с полчаса. Показалась машина. Я выставил руку. Я так и знала, - сказала Наташа. Покинешь до города, красотка? - спросил я. Садись, - сказала она. Я сел, мы поехали. Она была прекрасный водитель. Я прихлебывал винцо. Видимо, им пахло, так что Наташа открыла окно. Я подвезу до края города, а там уж извини, - нарушила она молчание. Ага, - сказал я. Ты сейчас совершаешь огромную ошибку, - сказала она, не отрывая глаз от дороги. Знаю, - сказал я. Зачем ты со мной так поступаешь? - спросила она. Вчера ты меня стыдилась, - сказал я. Нет, - сказала она. Да, - сказал я. Да, - сказала она. Машина гудел, ветер, залетая в окно, чуть свистел. Наташа, хоть и после бессонной ночи, была прекрасна, и ничуть не помятая. Вино кислило. В душе у меня играла флейта, нежная и печальная. Чего уж там. В душе у меня играли все флейты мира. Ничего, я смогу с этим жить, - сказала она уверенно. Я молчал и пил. Я смогу жить с тобой таким, какой ты есть, - сказала она чуть менее уверенно. Я пил и молчал. Я не буду требовать от тебя измениться, - сказала она еще менее уверенно. Я молчал да пил, пил да молчал. Так что даю тебе шанс, - сказала она, и сказала совсем неуверенно. Я молча пил. Мы приехали к остановке автобуса на краю города. Первым делом я обратил вниманиа на сигаретный киоск, где и пивко продается.Он был открыт. Отлично. День обещал удаться. И все-таки, - сказала Наташа, - я предлагаю последнйи раз, давай попробуем... Притормози около киоска, - сказал я. Она молча глянула на меня и выполнила просьбу. Ты сейчас совершаешь самую большую ошибку в своей жизни, - сказала она. И не проронила больше ни слова. Я вышел из машины и прислушался к себе. Флейты все еще играли. Настроение было так себе, потому что зубы я с утра не почистил, да и легкое похмелье давало о себе знать. В городе было пустынно и Наташа смотрела уже куда-то в сторону. Забегая вперед, скажу, что, если бы я ушел, то это и правда была бы самая большая ошибка в моей жизни. Ну, я ее и совершил.

КОНЕЦ

© Черный Аббат