Божественная комедия (С)

У меня есть сестра. Младшая. Красивая такая дефка с сиськами, но но это
сейчас. А лет пятнадцать-семнадцать назад она была беззубой лысой
первоклашкой. Ради справедливости скажу, что я тоже была в то время
лысой пятиклассницей. И вовсе не потому, что мы с Машкой такие красивые
от рождения, а потому, что у нас, к щастью, были ох@ительные соседи:
дядя Лёша, тётя Таня, и трое их детей. Тётя Таня с дядей Лёшей были
ах@еть какие профессионалы в плане бухары, а их дети были самыми вшивыми
детьми на свете. В прямом смысле.

В общем, в один прекрасный день мы с Машкой повстречали всю эту удалую
тройку возле песочницы, куда вшивые дети регулярно наведывались с целью
выкопать там клад, и неосторожно обозвали их «пиZдюками», за что и
поплатились. Завязалась потасовка, в результате которой соседские дети
отпиZдили нас с Машаней своими лопатками, и наградили нас вшами. ПиZдюли
мы соседям ещё простили бы, но вот вшей – х@й. Ибо наша мама, недолго
думая, тупо побрила меня и сестру налысо. Ну, почти налысо. Так,
газончик какой-то оставила, для поржать. Я, например, стала ходить в
школу в платочке, за что получила в классе погоняло баба Зина, а Машаня
вообще получила психологическую травму, когда улыбнулась в зеркало
своему лысому и беззубому отражению.

В общем, вся эта предыстория была рассказана для того, чтоб сказать вам:
Машаня с горя записалась в секцию карате. Типа, раз уж я уёbище, то
буду хотя бы сильным и ловким уёbищем. Наш папа был только рад такому
повороту, патамушта всегда мечтал о сыне, а наплодил бабский батальён. С
горя он пристрастился к алкоголю, за каким-то х@ем отдал меня в кружок
мягкой игрушки, и бросил пить, когда увидел какого я сшила зайчега из
старых папиных трусов. Но это другая история. А щас разговор не об этом.
В общем, папа с огромной радостью начал водить Машку на занятия, шить
ей всяческие кимоно, и перестал постоянно отдавать меня в танцевальные и
музыкальные школы, поняв, наконец, что за пятьдесят рублей в месяц я
научилась танцевать только гопак и мазурку, и то как-то х@ёво.

Тренерами у Машани были мужик и баба. Муж и жена. Мужик тренировал
пацанов, а жена его, соответственно, страшных девок, вроде Машки. С виду
приличные такие люди. Каратисты, х@ё-моё. Уважаемые люди. Но как мы
фатально ошибались.

Однажды папа пришёл домой после Машкиной тренировки задумчивым и пьяным.
Он погладил меня по лысине, многозначительно посмотрел на потолок, и
сказал:
- БLять.
Я была совершенно солидарна с папой, но вслух ничо не сказала.
Папа вздохнул, перевёл взгляд на меня, простучал мне пальцами по плешке «Чижыка-Пыжыка», и добавил:
- Скоро мы все умрём.
- Ты пропил зарплату?! – Выскочила в прихожую мама, и в воздухе запахло грозой. – Нам будет нечего жрать?!
- Отнюдь. – Папа убрал руку с моей головы, и вытер её о пиджак. – Как ты
меркантильна, Татьяна. Всё б тебе только пожрать. А ведь скоро конец
света, дети мои. Подумайте об этом. Настанет Царствие Божие. А в рай
попадут только четырнадцать тысяч человек. Что вы сделали для того,
чтобы войти в число избранных?

Повисла благостная пауза, после чего мама коротко всхлипнула, и почернела лицом.

- Дети, я с прискорбием хочу вам сказать, что ваш отец допился до чертов. Прощайтесь с папой, он едет жыть в жолтый дом.
- Не вводи дочерей наших в заблуждение, нерадивая ты дура. – Папа поднял
вверх указательный палец, и наставительно сказал: - Я познал истину и
проникся благостью. Теперь её познаете вы.
- Дети, всё гораздо хуже. Ваш папа начал нюхать клей. – Вынесла вердикт мама и заплакала.
Вот так наша семья начала посещать собрания для пизданутых людей,
называющих себя свидетелями Иеговы. Под предводительством Машаниных
тренеров.

Теперь каждую субботу, вместо мультика «Денвер последний динозавр» нас с
Машкой наряжали в парадно-выгребные сапожки, делали нам ровный пробор
посреди лысин, и везли в какие-то еbеня на собрание. Там мы пели песню
«О, Боже, отец наш нежный! Ты даришь нам радость и тепло-о-о-о! А мы
ликуем и веселимся, потому что скоро сдохнем, и увидем твоё доброе
лицо-о-о-о» под музыку, которую заряжал в магнитофон Машкин тренер
Игорь. А ещё мы по очереди читали в микрофон какую-то книжку, где на
каждой странице нарисованы щастливые имбецылы, вроде тех, которые
изображены на пакетах сока «Мая симья» - такие розовые, тупые, и все
зачем-то держат в руках по овце.

Странное представление о загробной жызни, хочецца заметить. Я, если чо,
мечтала после смерти воспарить к небесам, сесть на облако, и целую
вечность харкать на головы своим врагам. А оказываецца, после смерти мне
сразу дадут овцу, и я должна буду х@йзнаит сколько времени таскать ей
повсюду с собой, и улыбацца. В рай попадать сразу расхотелось. Но мои
родители почему-то очень вожделели туда попасть, продолжали таскать меня
и Машку на заседания шизофреников, и строго смотрели за тем, чтоб мы с
Машкой обязательно пели божественные песни.

И это не всё.
Каждую среду и пятницу оба тренера приходили к нам домой, и два часа
читали нам Библию, а потом задавали вопросы, на которые никто не знал
ответа. Типа: «Зачем Иаков жостко отпиZдил своего сына, который схавал
сраную сливу из чужова сада, а Бог Иакова наградил и взял ево в рай?» Ну
и как на это ответить, если я все два часа смотрела в окно, и думала о
том, што я скоро вырасту, и сдам обоих своих родичей в дурку? Мама с
папой гневались на мою нерадивость, и заставляли ещё два часа читать
жития святого Пантелеймона. Короче, от своих родителей я такой х@йни не
ожыдала никогда, и мы с Машкой уже потихоньку начали пиZдить хлеб и
баранки, и делать продуктовый запас, штоп свалить нах@й из дома
куда-нить в Африку.

А однажды ко мне пришла подруга Юлька. И пришла, как назло, в среду.
- Привет, лысая девочка! – Заорала с порога Юлька. – Пойдём гулять!
Возле седьмого дома мужик дрочит стоит, можно сходить, поржать.
- Здравствуй, Юленька. – В прихожую некстати вышла моя мама. – К сожалению, Лида не выйдет сегодня гулять. Мы Библию читаем.
Юлькины глаза заблестели:
- Библию?! Обожаю, знаете ли, Библию. А можно мне с вами её почитать?
- Ершова, - прошипела я, и наступила Юльке на ногу. – Тычо? Ты ж кроме букваря сроду ничо не читала.
- И что? – Юлька дёрнула плечом, - Мне скушна. А так хоть с тобой
посидим, поржём. В общем, давайте вашу Библию, я вам про щас Моисея
читать буду.
- Не надо! Ты можешь пасть жертвой сектантов! – Я попыталась остановить
Юльку, но она уже отпихнула меня, и вошла в комнату, где за столом уже
сидели папа, оба тренера, и Машка.

- Ты любишь Бога? – Сурово спросил Юльку тренер Игорь, и пробуравил её взглядом.
- Да я всех люблю. – Юлька подмигнула тренеру. – Бога люблю, Моисея
люблю, и даже Ваську-соседа, хоть он и мент. В церковь, вот, в
воскресенье пойду…
- В церковь?! – Волосы Игоря встали дыбом. – мы не ходим в церковь! Это всё от лукавого! И ментов мы не уважаем. Язычница!
- Сам ты мудак! – Рявкнула Юлька, и перестала подмигивать. – Пришол тут,
блин, с талмудом своим, мозги людям засираешь, кришнаит сраный!
- Юля! – Покраснела моя мама. – Ты что такое говоришь?
- А сколько тебе лет, девочка? – Тихо спросила жена Игоря, и начала потихоньку прятать Библию.
- Четырнадцать.
- Поздно. Тебя не спасти. На челе твоём лежит чOрная отметина.
- Идиотка. Это у меня тушь размазалась. – Юлька плюнула на палец, и потёрла им под глазом.
- Дурная девочка. – Поставил Игорь Юльке диагноз. – Проституткой
вырастет наверняка. Не разрешайте ей дружить с Лидой. На сегодня наше
собрание закончено, встретимся в субботу.

Но в субботу мы никуда не пошли, потому что папа нажрался на свой день
рождения, просил меня станцевать «что-нить для души», я станцевала как
умела, и папа впал в кому до понедельника. А в понедельник повёл Машку
на карате.

Обратно он вернулся задумчивым и пьяным. Посмотрел на потолок, и сказал:
- БLять.
Я была с ним солидарна, но вслух ничего не сказала. Папа протянул руку
ко мне, простучал по моей лысине «Чижыка-Пыжыка», и сказал:
- Я еbал в рот все эти божественные мероприятия, дети мои. Всё это х@йня.
- Ты пропил зарплату?! – В прихожую выскочила мама, и в воздухе запахло грозой.
- Нет. – Просто ответил папа. – На тренировке ко мне подошёл Игорь, и
спросил какова х@я мы не пришли в субботу на собрание. Я ответил, что у
меня была днюха, я ликовал и фестивалил, моя дочь танцевала мне страшные
танцы, и больше я ничиво не помню. А Игорь мне сказал, что я пиDорас, и
что свидетели Иеговы никогда не отмечают днюхи и ваще празники, и уж
тем более не бухают и не фестивалят. А ликовать разрешено только на
собраниях, в момент божественных песнопений. После чиво как-то само
собой я послал ево нах@й вместе с его торжественными заседаниями, и
отдал Машку в кружок мягкой игрушки. Пусть учится носки там штопать.

- А как же рай?! – коротко всхлипнула мама, и почернела лицом.
- А мне нах@й не нужен рай, где шляюцца всево четырнаццать тыщ человек, и
все, блять, с овцами. А я овец не люблю, они вонючие. – С вызовом
ответил отец, и поднял вверх указательный палец: - И в субботу мы все
вместе поедем в парк, просирать мою зарплату на аттракцыоны и петухов на
палочках.
Мы с Машкой довольно улыбнулись, и незаметно харкнули в свои празничные сапожки.
- Да, и ещё, - папа повернулся ко мне: - Юльку тоже позови. Хорошая девка. Хоть и вырастет, стопудово, проституткой.
(с)