Конец карьере?

Обвиняемые в клетке. И я рядом с автоматом. Охраняю… Адвокаты у подонков самые лучшие. А еще и судьей Синявкина назначили. Его всегда назначают, когда высшая мера обвиняемым светит. Правда, порой, эта высшая мера оборачивается пятью-шестью годами. А пару раз и вовсе оправданием. Вот так… А подсудимые эти наглеют поминутно. Первой они девчушку пятнадцати лет погубили… Сидят, меж собой ее обсуждают. Мол, худенькая была… Родителям девочки укор кинули, мол, плохо ребенка кормили. Мать в истерике. Врача вызвали… Но мне-то что? Стою в броннике своем с автоматом. Молча, разумеется. И не такое видывал. Душа, наверное, уже, как подметка. Время такое. Озверели люди. Или взбесились. Как эти двое. Без насилия, свидетельствуют, кайфа никакого. А потом, что делать? Так что, не со зла убивали. По необходимости… Нет! Я лучше про футбол думать стану. Или про то, что пацан у меня, а не дочка. А ведь, как дочку хотел! Наверное, и родители девочек так о них мечтали… Нет! Нельзя мне! Нельзя! А эти еще и на свидетелей покрикивают. – Ты бы, дура, помолчала! Лет шесть нам дадут. Через три выйдем и тобой займемся! А меня, как током. Как шесть лет? Почему? За пять убийств? Вопросы так и роятся! Но стою, невозмутимый до ужаса. Лучше не думать. И на людей в зале не смотреть. И на этих выродков… А ведь я их охраняю! Интересно, а что бы с ними сотворили, не стой я тут с калашом? А ничего б не сотворили! Народ у нас какой-то… Неуважаемый, короче, народ! А эти… подсудимые меня шкафом обзывают. Интересуются, какой я: посудный или для вещей? Молчу… День процесс идет, неделю, месяц… Вот уж и полгода прошло… На эту пару я давно внимание обратил. Старуха и мужик. Бабка и отец одной из пострадавших. Сидят, как каменные. Глаза только сухие-сухие. Подсудимые тоже их приметили. – Ну, что, батя, - говорит один, - неужто убить нас, таких нехороших, не хочется? – Хочется! – мужик отвечает. А подсудимые ржут! – Перехочется! Руки коротки! – это первый. А второй: – Смотри, какой амбал нас защищает! Ежели б он твою дочку защищал, мы б ее, так и быть, не тронули! Тут даже судья не выдержал. – Подсудимые! – говорит, - Делаю вам замечание! Так и сказал! – Делаю вам замечание! Строгий, ох, строгий! Прокурор выступил. Пожизненное требовал. Потом адвокаты речь держали. Отпустить за недоказанностью просили… А потом судья своих подельников, то есть, заседателей, совещаться повел. Хотели мы этих двух из клетки увести. Так положено. Но судья сказал, что не стоит… Действительно, минут через пятнадцать появился. Приговор оглашать. Видно он у судьи уже отпечатан был. – Именем республики… ………………………………………………………………………………………………….. И в конце: одному пять лет колонии, другому шесть! Родители подонков ликуют! Подонки эти ликуют! – Девочки, подождите, - кричат, - скоро вернемся и вам уважение окажем! Отцы матери пострадавших девушек в шоке. Судью проклинают. Он уже грозится кого-то за неуважение к суду привлечь… Вижу боковым зрением, как старуха за пазуху полезла, что-то достала и мужику дает. Опа! Да это же пистолет! Мне бы кинуться, предотвратить, так сказать.. А я стою… Не вижу и все! Хорошо тот мужик стрелял! С первого раза одному промеж глаз пулю засадил. Второй на колени. – Пощади! – кричит. Тот случай! Уложил мужик и второго. И все за доли секунды. Гляжу, а он уже и в судью целится. – Тварь продажная! - шепчет. Тут уж я кинулся, пистолет выбил, мужика к полу прижал. За этих двух ему много не отсыпят. А за судью могут и навек закрыть! Держу я его, а сам на ухо шепчу: – Молодец, мужик! Какой ты молодец! Гляжу, а из под судьи лужа величиной в Черное море расползается. Начальство с меня, конечно, три шкуры спустило. – Разжалую! – орал наш полкан перед строем. – Уволю из рядов к такой-то матери! А когда мы вдвоем остались, вдруг спросил: – Предотвратить мог? – Мог! – честно отвечаю. – Ну, и орел! – полкан говорит. Так что, наверное, так оно все и закончится… Да, за был сказать, а судья-то наш слинял. По собственному желанию..

© albir