П.Б. Шелли "Освобождённый Прометей", драма (отрывок 8)

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Пещера Демогоргона. Азия и Пантея.

Пантея:
Кто там, укрыт, сидит на чёрном троне?

Азия:
Покров упал.

Пантея:
                    Гляжу, густая тьма
на месте власти; дротики черны--
лучами мрак струится, словно свет
полуденного солнца... Он незрим,
бесформен, членов нет, и очертаний;
но чувствуем, что это Дух живой.

Демогоргон:
Спроси о том, что знать желаешь.

Азия:
                                                       Что мне
спросить?

Демогоргон:
                Все, что посмеешь ты.

Азия:
                                                    Кто создал
живущий мир?

Демогоргон:
                        Бог.

Азия:
                                Кто создал всё, что
он заключает,-- думы, страсти, волю,
воображенье, мысль?

Демогоргон:
                                     Бог Всемогущий.

Азия:
Кто создал чувство то, что с ветром мая
изысканнейшим, или с гласом сердца
влюблённого лишь в юности полни`т
слезами очи, затмевая виды
цветов, не ведающих скорбных дней,
и обращает мир земной, столь людный,
коль не вернётся, в одинокий скит?

Демогоргон:
Бог милостивый.

Азия:

                            Кто же сотворил
раскаянье, безумье, преступленье
и страх, что звеньями цепи великой,
в любую мысль людскую тащится
и тяжко ломится, что всяк бредёт
под гнётом до канавы смертной;
надежду брошенную, и любовь,
что ненавистью обращается;
презрение к себе, что горше крови;
и боль, чей еле слышный вопль,
не умолкая, нижет день за днём;
кто создал Ад, страх леденящий Ада?

Демогоргон:
Он правит.

Азия:
                Имя назови его?
Мир корчится от боли, имя знать:
проклятия его повергнут ниц.

Демогоргон:
Он правит.

Азия:
                  Ощущаю, знаю. Кто же?

Демогоргон:
Он правит.

Азия:
                   Кто царит? Тут поначалу
Земля и Небо были, Свет, Любовь;
затем Сатурн, с чьего престола Время
скользнуло, тень-завистница; тот чин
земных начальных духов был при нём
что праздник тихий листьев и цветов,
ещё не иссушённых солнцем, ветром
не тронутых, ни червия грызнёй.
но он отверг их право разрожаться,
а также властвовать и знать, уменье
вращать стихии, также мысль, лучами
пронзающую темный макромир,
владение собой, любви величье.
Тоскуя по правам, они слабели.
Затем им Прометей дал мудрость-- силу
Юпитеру, с одною оговоркой:
"Быть человеку вольным", посадил
его на царствованье Небом-ширью.
без верности, закона и любви,
всесильным быть, но править без друзей;
царит Юпитер; только род людской
вначале голодом, затем трудами,
болезнями, увечьями, раздором,
ужасной смертью был сражён,
дотоль неведомыми; вперемешку
обрушились на люд удары копий
мороза и огня, загнав в пещеры
бездомные и сникшие народы.
А в их сердца пустынные послал он
лихие жажды, дикие тревоги,
и тени праздные благ мнимых, что
подняли смуту войн междоусобных,
что обратило в логово приют.
Увидев это, Прометей поднял
надежд когорты, спавших во бутонах
лугов Элизиума-- Моли, Амарант,
Нипенсис,-- цвет их не увянет, те
могли бы ,крылья тонкие взметнув,
Смерть заслонить; Любовь послал он
союзными побегами лозы
связать вином житья людское сердце;
смирил огонь, что точно дикий зверь,
прирученный, хоть страшный, но приятный,
под человечьим взором заиграл,
и стал терзать, его согласно воле,
рабов и власти знак-- железо, злато,
каменья благородные и яды
и сущности тончайшие, что скрыты
в глубинах горных недр и в водах.
Дал речь он люду-- та творила мысль,
что есть вселенной мера; и науку
что троны неба и земли встряхнула,
да не свалила их; а гармоничный ум
излился вдаль пророческою песней,
а музыка вздымала чуткий дух,
пока не зашагал вне напасти
трудов погибельных, подобен богу,
поверх клубов блаженной музыки;
а руки человеческие стали,
вначале подражая, после-- вторя
окрепшими суставами ваять
милее, чем свои, тела людские,
обожествив уменьем личным мрамор.
И матери, дивясь, любовь пивали
ту, что в изваяньях отразили
творцы навечно, умирая с ней.
Он преподал мощь сокровенную
растений, родников-- от них Недуг,
испив, уснул. Смерть стала точно сном.
За эти людям данные блага
был Прометей подвешен, обречён
терпеть уроки боли; кто же, кто
обрушил ливень зла, наслал чуму
неизлечимую, кто человека,
взирающего Богом на Творение,
и видящего славу в нём, уводит,
ломает его волю, как шуту,
изгою, отщепенцу, одиночке?
Юпитер? Когда, нахмурясь, Небо
он сотрясал, когда его соперник
в цепях несокрушимых клял его,
он сам дрожал как раб. Ответь мне прямо,
над ним кто Мастер? Тоже раб?

Демогоргон:                                Все духи,
коль служат злу-- рабы. Ты знаешь сам,
Юпитер из таких, иль нет.

Азия:
                                            Кого же
зовёшь ты Богом?

Демогоргон:
                                Просто повторяю
реченья ваши, ибо лишь Юпитер
сверх всех живых.

Азия:
                                Кто господин раба?

Демогоргон:
Возможно ль бездне тайны изблевать...
На то нет гласа, правде сокровенной
нет выраженья, проку что тебе
в дозволенности зреть мир круговёрткий?
Что значит приказать разговориться
Судьбе, Удаче, Случаю и Часу,
Изменчивости? Им подвластно всё,
опричь Любви нетленной.

Азия:
                                                Сколько раз
я вопрошала прежде-- только сердце
ответ давало твой, для этих истин
всяк сам себе оракулом быть должен.
Ещё одно спрошу, а ты ответь мне,
как мне душа моя б отозвалась.
Ликующему миру Прометей
восстанет Солнцем будущего-- скоро ль
урочный час пробьёт?

Демогоргон:

                                        Смотри!

Азия:
                                                      Расколот
утёс, и вижу я, в багряной ночи
повозки ,что ведомы лошадьми
с крыла`ми радуг, топчут мрак ветров;
возницы, чиь глаза навыкат, гонят.
Иной оглядывается, как будто
враги преследуют их здесь, но я
не вижу силуэтов тех, лишь звёзды;
другие, чьи глаза горят, склонясь
вперёд, пьют жадно скорость ветра,
то ль им охота унестись вперёд,
поймать что пытче их... уже... схватили.
Их локоны блестящие струятся,
что волосы горящие комет:
полёта дальнего все вожделеют.

Демогоргон:
То суть бессмертные Часы, о них
ты вопрошала. Ждёт один тебя.

Азия:
Ужасен ликом, дух притормозил
свою повозку тёмную у прорвы.
На братьев непохожий, отвечай,
кто ты, ужасный возница? Куда
меня увлечь желаешь? Говори!

Дух:
Я тень судьбы, она ужасней. Прежде,
чем та планета сядет, темнота,
со мной всходящая покроет ночью
неколебимой неба трон порожний.

Азия:
О чём ты?

Пантея:
                  Тень, страшна, всплывает
с его престола, словно копоть
разрушенных землетрясеньем градов
над морем. Вон! он скоро тронет, сел;
испуганнные кони понеслись;
смотри, их трасса очерняет небо!

Азия:
Итак, ответ мне дан. Он странен!

Пантея:
                                                            Глянь-ка,
близ прорвы воз иной. Слоновой костью
покрыт он, алым заревом торочен,
что убывает, прибывает снова,
полня собою кружева корону
узоров странных расписных; дух юный,
сидящий в нём, глядит как голубок,
с надёждой, взгляд его улыбчив
сколь душу тянет! так манит светильник
крылатых мошек сквозь простор немой.

Дух:
Накормлена сияньем моя упряжь,
напоена бурлящими ветрами,
и только зорька красная займётся,
купаются они в лучах свежайших;
они сильны, а значит резво гонят,
садись ко мне, летим, Океанида!

Я так хочу, пусть бег их ночь зажжёт;
боюсь, что упряжь Тифона обгонит;
ещё Атласа облаки не стают,
как землю и луну мы обогнём:
мы отдохнём от долготрудья в полдень.
Садись ко мне, летим, Океанида!

СЦЕНА ПЯТАЯ

перевод с английского Терджимана Кырымлы    
оригинальный текст драмы см. по сылке:  http://www.bartleby.com/139/shel116.html
перевод К.Бальмонта см. по ссылке: http://az.lib.ru/b/balxmont_k_d/text_0380.shtml