Что первым обозначит новый шаг... холст загрунтован... лист в пыли, и музыка плутовка не спеша, влечёт на остров на краю земли... кто мне очередной предъявит иск, за те просторы, что в душе открыты... ведь спор всегда имеет риск, особенно, когда любовь с разлукой квиты...
Но первой вздрогнула рука от шума праздных рукоплещущих зевак... окна распахнутого бездна глубока, как настежь дверь ведущая в кабак... на подиуме снова в моде вуалетки – нет видимых причин пенять на облик, ведь там где стиль, присутствуют таблетки и кокс поклонник носовой перегородки... а за окном извилистость природы, снег надоел за беззаботный блеск... читаю про упругость ягодиц и нежную любовь к народу, ругают бизнес и целуют крест... и ртутный столбик скачет вверх и вниз, снегирь – коровка божья у зимы - нахохлен, и ищешь краски трафарету слова жизнь, но новых нет, а старые засохли...
Сквозь подсознанье образ презирает годы... на море льды - торосы для полотен... мне хочется туда, где плавятся восходы, и где Творец Великий вечно в моде... а на дворе урбанизатор чёрный дрозд освоил новые местины... меняет мысль рябины кисть, на ветку вечной Палестины.
На фото: фрагмент мозаики времен римского завоевания Палестины из городка Сепфорис (Циппори). По древнейшему преданию этот городок (бывший когда-то столицей Галилеи) является родиной Божией Матери.
|
Ночь тишиною опустилась,
Под сень дерев сгустилась тьма.
Сияньем нежным озарилась
Краса - волшебница луна
Волшебный свет летит на землю
Тревожа сон, даря покой.
Мир отдан чуду в подчиненье
Благословляющей рукой.
Луна взглянула в гладь речную,
Украсив след свой серебром,
И вод прохладных дочь младую
Зовет покинуть сонный трон.
Вздох легкий был лучам приветом;
Душа прервала сна полет,
И, облачившись лунным светом,
Русалка на берег идет.
Ее встречает песнь цикады,
И шелест нимф лесных зовет
Прекрасную дитя наяды,
Войти к ним в дружный хоровод.
Но рок печали был ее судьбою,
Веселью места не дает,
Неясным призраком с собою
К уединению ведет.
И путник, чей удел от бога,
Шел, привлекаемый бедой,
Пересеклась его дорога
С дорогой девы молодой.
Любовный плен мечты отрада,
Как воплотившиеся сны,
Не дремлющим сердцам награда
На время торжества луны.
С приходом утренней зарницы
Поднялся над рекой туман,
Ослабив волшебства десницы,
Серебряных лучей обман.
Русалка в дымке растворилась,
Сокрывшися в речной воде;
С любимым с горечью простилась,
Взяв часть души его себе.
И вновь забудет свои слезы
Во власти тягостного сна;
Любовь останется как грезы,
Которые так ждет она.
На русалке горит ожерелье,
И рубины греховно-красны.
У русалки мерцающий взгляд,
Умирающий взгляд полуночи,
Он блестит, то длинней, то короче,
Когда ветры морские кричат.
У русалки чарующий взгляд,
У русалки печальные очи.
Я люблю ее, деву-ундину,
Озаренную тайной ночной,
Я люблю ее взгляд зоревой
И горящие негой рубины...
Потому что я сам из пучины,
Из бездонной пучины морской.
Гумилёв
Мне не важно, что скажут другие.
Я живу своим сердцем, умом.
Пусть пророчат завистники злые,
Что не быть нам с тобою вдвоем.
Если любишь, то чудо свершится:
Будет в ноги мой хвост превращен.
Как смогла я, русалка, влюбиться
В человека, что в мире земном?
Просто в море порой одиноко,
И коралловый холоден сад.
И когда же мне грустно немного,
Приплываю смотреть на закат.
Не узнали меня еще люди,
Лишь с тобой хочу видеть огни.
И я верю: мой хвост все же будет
Превращен в две земные ноги.
Она, свои скрывая груди
И лоно зыбким тростником,
На мир, где колдовали люди,
Смотрела из реки тайком.
Ей был понятен их веселий
И их забот вседневный строй
Призыв пастушеской свирели,
Костер рыбачий под горой.
Она любила хороводы
И песни дев издалека,
Когда ложилась мгла на воды
И стыла темная река.
А в день весенних водосвятий,
Из-под воды едва видна,
Как речь таинственных заклятий,
Молитвы слушала она.
Когда же рой детей, купаясь,
Шнырял по вспугнутой реке,
Она звала их, откликаясь
На непонятном языке.
Но, видя проходящих парней,
Вечеровой порой, в тиши,
Еще нежней, еще коварней
Смеялась, зыбля камыши.
Брюсов