Не стоит выеденного яйца всё это. Только ничего другого нет, кроме марта, с рожей подлеца плюющего дождём на этот город. Вот ночь. Её промокший балахон подолом чёрным обметает крыши. А мысли о хорошем и плохом всё в поисках открытой двери рыщут. Темно. В пределах этой темноты чужих квартир оконные квадраты пытаются со мною быть "на ты", заманивая светом безвозвратно.

Воет ветер, но только, вот, не в лесу, а в оконных затерявшись щелях. Пара звёзд мерцает во тьме навесу. Зрение, слух... Но слова, за челюсть зацепившись на выходе изо рта, безупречный вид в тот же час меняют на вторые, третьи и т. д. сорта, на бесформенно-размытое мяу. Так всегда, когда желанья прыщ, спеть о чём-то не даёт покоя, сотни слов, а может и десятки тыщ не звучат, как надо, распадаясь под рукою.

Сползаю мимо этих, мимо тех идей, метафор, образов предметов к своей одушевлённой немоте, на дно колодца, в яму метр за метром.

Вечер замер, улёгся. Над крышей облако жёлтой рыбой в свете заката на променад всплыло, словно в морях Карибов. Стихло всё, и ветер стих, расцарапан о ветви. Деревья шепчут ему в утешенье "прости". Слушает их с недоверьем. Вечер город взял под колпак. Март. На дате число пятнадцать. Слов вереница, точнее, толпа за взглядом не всилах угнаться.

Ночь уже за окном. Дымлю ей в прищуренный глаз фонарный. Циферблаты часов к нулю. Вот, ещё один день бездарно улетучился, словно дым в тишину полумглы холодной. На балконе курю один. Одиночество нынче модно.

Холодное небо молча меркнет в безлюдной выси, сводя к итогу воскресный день. И ему посмертно фонарь горит на краю дороги. Секундной стрелки шаги по кругу - издёргалась, спотыкаясь нервно. Сказать ей вслед захотелось грубость за ход её безудержно-мерный.

В небе звезда одна мёрзнет, сутулясь, и сквозь пустоту окна смотрит на психа. Псих курит и видит в том взгляде немой упрёк, будто холодный стон шёпотом между строк. Тяга за тягой. Дым и обнажённость форм в небе одной звезды начали разговор. Только полярность их сути свела на нет тот разговор, и псих замер в пустом окне. Он бы хотел помочь. Он бы сумел согреть точку на небе, ночь, весь этот зимний бред. Если бы не деталь в две толщины стекла, ставшая, как метал там, на пути тепла.

Привычка скрывать разговор телефонный, от всех удалившысь, уходит корнями в то мутное время по сути и форме пробитое иглами, стёртое нами.

Еловыми ветками траурный путьпо белому снегу отмечен.Кого-то уже никогда не вернуть.И крыть посему больше нечем. От старой парадной туда, до угла,зелёные кисти на белом.Закончился чей-то привычный уклад,отрадовалось, отболело. Здесь солнце лучами острее ножаврезается в небо, а где-тоостанется лишь под ногами лежатьдесяток разбросанных веток.

Он вышел из дому, мела метель,колючий снег в лицо ему летел.Мела метель и снег мешал дышать,и сделан был уже беспечный шагза дверь, закрывшуюся на засов.В пространстве раздавался бой часов. По улице в холодной пустотена белом проплывали тени техфигур, что всеми принято считатьлюдьми. И не знакомые местацепляли ветками деревьев взгляд.Дома вокруг выстраивались в ряд. Был день. Холодный ветер дул в лицо.Не помня дат, названий, адресов.Имён не зная и куда идёт,он шёл, глазами ощущая...

Читати далі...