Маевка по-одесски: как одесситы отмечали 1 Мая в ХІХ веке?
- 23.04.11, 12:42
Долгое
время понятие «маёвка» связывали с сознательным революционным
пролетариатом. Но это связывали те, кто читал только «Историю партии»,
а другие источники так и не осилил. А вот, например, в Одессе такими
глупостями, как читать «Историю партии», не занимались, а занимались
делом. Одним словом, на маёвки ездили чуть ли не с первого дня
основания города.
Приравнять к праздничному
История очень запутанная вещь. С ней нужно не бороться, что делают сегодня, а разбираться. Действитель
но, где-то в 1891 году где-то в Петербурге где-то в первых числах мая
народ решил оттянуться. Взяли по бутылке, по кругу домашней колбаски,
первые хрустящие огурчики, козью брынзочку и поехали на природу. А
чтобы полиция не приставала: «Откуда у вас такие продукты?» — для
конспирации закуску завернули в листовки с глубоко революционным
содержанием, а содержимое бутылок спрятали ещё глубже, то есть в себя.
Таким образом, полицию нагло обманули: «Дескать едем бастовать, так что
не приставать!». — «Это другое дело, — сказали полицейские чины, хотя
сами задумались: — А мы-то чего ждём, чего не бастуем? У нас своих
стаканов что ли нет?!»
Одесситам
столичные порядки были не по душе. Они заняли более радикальную
позицию: «Если мы будем ждать 1891 года, чтобы поехать за город, чтобы
там наверняка встретить весну и, не дай бог, Бориса Наумовича, то явно
не дождёмся весны, а дождёмся, что Борис Наумович упадёт на хвост и всё
сам выпьет».
И поскольку с календарём была полная неразбериха:
весна по календарю приходила 1 марта, а наступала в Одессе 1 мая, то
именно этот день решено было считать началом весны и приравнять день 1
мая к праздничному. Конечно, тогда, в первой половине ХІХ века, до
будущих впечатляющих советских сценариев Первомайских демонстраций ещё
руки не дошли. А то как бы неожиданно выглядела Одесса в этот праздник.
Краевед Р. Александров в своей книге «Давний свет» однажды даже
предложил свою экспликацию, как бы это могло выглядеть. Вот и мы хотим
предложить свой сценарий — что-то в таком роде:
1
мая. Город с утра могут перегородить деревянные рогатки, вдоль которых
пусть прохаживаются городовые. Генерал-губернатор М.С. Воронцов со всей
своей канцелярией поднимается на трибуну в центре Соборной площади и
рукой приветствует верноподданнически настроенные колонны служащих
торгового дома Вагнера и следующие за ними ряды демонстранток
демонстрационного модного салона мсье Лавиньотта. Народ, конечно,
вдохновлено ликует, потому что нельзя не ликовать, прочитав
вдохновляющие лозунги: «Пусть живёт и крепнет патриархальный союз
трудового крестьянства и столбового дворянства», «Отречёмся от винного
духа — пивом Енни запьём бормотуху» или «Пусть крепнет
интернациональная дружба банкира Рафаловича, участника погромов с
потерпевшей стороны, и купца Мокрухина, участника погромов с
противоположной стороны». А над трибуной мятежный ветер с утра
развевает два предписанных властями лозунга: «Дело Ришелье живёт и
побеждает» и «Ришелье — ум, честь и герцог нашей эпохи».
Но
нет, всё было не так. Другими были маёвки. Одесситам хотелось отдохнуть
от зимы. Набухающие почки деревьев и почки личные молили: «Ну, сделайте
же что-нибудь!». В семьях объявлялась «готовность № 1». Заказывался
извозчик и в придачу грузовая подвода, потому что раз выезд на
прибрежные склоны планировался как праздничный, то он требовал всех
атрибутов праздника. Только не такого праздника, о котором народ
говорит «где упал — там новоселье». А настоящего. Чтобы изумрудную
травку прикрыла непременно белая скатерть, на которой после первого же
тоста было видно, как её расцветят разводы красного вина, а после
второго покроют серебряные курганы селёдочных голов. А это всё надо
было довезти, и, главное, удержаться и не съесть по пути. Аппетит семьи
на природе и определял грузоподъёмность подводы.
Ключевым
моментом маёвки была культурная программа, для чего скрупулёзно
отбирались музыкальные инструменты. Могли фигурировать мандолина, на
которой играла жена, большой барабан, на котором играл дедушка (правда,
играл в карты). Но, главное, нельзя было забыть рояль, на котором играл
чудо-ребёнок — дочка Голдочка. Концерт на природе идеально для этого
подходил. Потому что извлекаемые из рояля Блютнера дочкой Голдочкой
звуки без натяжки можно было назвать «нечеловеческой музыкой», и в
городской квартире бесчеловечные соседи, демонстрируя свою
необразованность, заслышав их, тут же вызывали полицию с формулировкой:
соседи за стеной убивают Моцарта. Зато на склонах Отрады Моцарта можно
было убивать, пытать, четвертовать и заставлять переворачиваться в
гробу. Не понятно только почему никто не пробовал 40-ю симфонию
исполнять.
Конечно же, одесситы не ленились и брали с собой на
природу всякие милые мелочи, типа: клетку с канарейкой, бабушку с
раскладушкой или граммофон с пластинками, дабы порадовать народ
скрипучими и почему-то похожими одна на другую старинными песнями, как
на юбилее Аллы Пугачёвой.
Опытный глава семейства брал колоду карт, которая помогала, если придёт
прикуп, решить проблему, как вернуться домой. А дедушка брал с собой
картину в багетовой раме, чтобы заодно было куда вернуться. Картина
была с глубоким смыслом, ибо изображала «Наводнение на Неве в
Петербурге в 1824 году» и ежеминутно напоминала, что кран на кухне
такой же ненадёжный, как и Нева весной.
Чем
хороши были одесские склоны? Никаких национальных различий, никаких
религиозных конфессий. Все одесские народы лежат на травке по соседству
друг с другом и вздыхают. Сил есть уже нет. Пить тоже. Но где-то
шевелится мысль: надо превозмочь себя и выпить. Но ещё лучше угостить
соседа, нанести прицельный удар по его печени своей национальной
гордостью. И уже от всех пахнет болгарской ракией, греческой узой,
молдавской палинкой, румынской цуйкой, украинским спотыкачом и русским
mix’ом, потому что Россия издавна стремилась если не объединить разные
народы, то хотя бы на халяву их национальные напитки перехватить у
горла и смешать в себе.
И сразу после этого танцы — что-нибудь
зажигательное, можно даже молдавское. Танец, венец движенья, и его
предписывают врачи и власти. Потому что, если не дать выход эмоциям и
нектарам, что слились за день в организме, начинаются народные
волнения: закуска рвётся на волю, и рождается ливийский бунт,
бессмысленный и бестолковый.
Со временем (во второй половине ХІХ века) кроме одесских склонов
модными местами маёвок сделались бывшая дача Ришелье (Дюковский сад) и
сад Ботанический, в отличие от Дюковского, оставшийся лишь виртуально
на старых картах в районе нынешнего проспекта Гагарина. Здесь 1 мая
гуляния были окультурнены. Как упоминают старые газеты, играли духовые
оркестры. Инсценировались «военные картинки». Взлетал на изумление
одесситов «аэростатический воздушный шар». Свою ловкость показывали
вольтижёры, фокусники, берейторы, а «искусство в бегании»
демонстрировала известная циркачка госпожа Густеден, у которой, по
правде, иного варианта и не было, после того как муж застукал её в
кустах с каким-то поручиком пусть и в цирковой позе, но отнюдь не
предназначенной для обозрения публикой.
Как
всё это было прекрасно! Ранние весенние цветы на клумбах, шляпки дам,
похожие на те же клумбы, только заботливо политые весенним дождём, и
ожившая картина А. Саврасова «Грачи прилетели и совсем обнаглели». И
витающая надо всем этим ленивая беззаботность. И томный вальс с
открытой веранды. И ощущение, что всё это навсегда.
Нет, не
навсегда. Потом 1 мая детей и внуков тех одесситов поведут строем
(пардон, стройными колоннами) на никому ненужные, ни на что не
вдохновляющие демонстрации. Но, слава богу, кому-то придёт в голову
продлить праздник весны ещё на один день (до 2 мая), когда народ в
отместку за новую жизнь возродит традицию, отправляясь на маёвку, в
листовки с пламенными лозунгами заворачивать круг домашней колбасы, а
традиционная стопка, согретая рукой и согревающая душу, станет в целях
той же конспирации именоваться «спутником агитатора». А когда-то в
Одессе за спокойную, человеческую жизнь не надо было агитировать.
время понятие «маёвка» связывали с сознательным революционным
пролетариатом. Но это связывали те, кто читал только «Историю партии»,
а другие источники так и не осилил. А вот, например, в Одессе такими
глупостями, как читать «Историю партии», не занимались, а занимались
делом. Одним словом, на маёвки ездили чуть ли не с первого дня
основания города.
Приравнять к праздничному
История очень запутанная вещь. С ней нужно не бороться, что делают сегодня, а разбираться. Действитель
но, где-то в 1891 году где-то в Петербурге где-то в первых числах мая
народ решил оттянуться. Взяли по бутылке, по кругу домашней колбаски,
первые хрустящие огурчики, козью брынзочку и поехали на природу. А
чтобы полиция не приставала: «Откуда у вас такие продукты?» — для
конспирации закуску завернули в листовки с глубоко революционным
содержанием, а содержимое бутылок спрятали ещё глубже, то есть в себя.
Таким образом, полицию нагло обманули: «Дескать едем бастовать, так что
не приставать!». — «Это другое дело, — сказали полицейские чины, хотя
сами задумались: — А мы-то чего ждём, чего не бастуем? У нас своих
стаканов что ли нет?!»
Одесситам
столичные порядки были не по душе. Они заняли более радикальную
позицию: «Если мы будем ждать 1891 года, чтобы поехать за город, чтобы
там наверняка встретить весну и, не дай бог, Бориса Наумовича, то явно
не дождёмся весны, а дождёмся, что Борис Наумович упадёт на хвост и всё
сам выпьет».
И поскольку с календарём была полная неразбериха:
весна по календарю приходила 1 марта, а наступала в Одессе 1 мая, то
именно этот день решено было считать началом весны и приравнять день 1
мая к праздничному. Конечно, тогда, в первой половине ХІХ века, до
будущих впечатляющих советских сценариев Первомайских демонстраций ещё
руки не дошли. А то как бы неожиданно выглядела Одесса в этот праздник.
Краевед Р. Александров в своей книге «Давний свет» однажды даже
предложил свою экспликацию, как бы это могло выглядеть. Вот и мы хотим
предложить свой сценарий — что-то в таком роде:
1
мая. Город с утра могут перегородить деревянные рогатки, вдоль которых
пусть прохаживаются городовые. Генерал-губернатор М.С. Воронцов со всей
своей канцелярией поднимается на трибуну в центре Соборной площади и
рукой приветствует верноподданнически настроенные колонны служащих
торгового дома Вагнера и следующие за ними ряды демонстранток
демонстрационного модного салона мсье Лавиньотта. Народ, конечно,
вдохновлено ликует, потому что нельзя не ликовать, прочитав
вдохновляющие лозунги: «Пусть живёт и крепнет патриархальный союз
трудового крестьянства и столбового дворянства», «Отречёмся от винного
духа — пивом Енни запьём бормотуху» или «Пусть крепнет
интернациональная дружба банкира Рафаловича, участника погромов с
потерпевшей стороны, и купца Мокрухина, участника погромов с
противоположной стороны». А над трибуной мятежный ветер с утра
развевает два предписанных властями лозунга: «Дело Ришелье живёт и
побеждает» и «Ришелье — ум, честь и герцог нашей эпохи».
Но
нет, всё было не так. Другими были маёвки. Одесситам хотелось отдохнуть
от зимы. Набухающие почки деревьев и почки личные молили: «Ну, сделайте
же что-нибудь!». В семьях объявлялась «готовность № 1». Заказывался
извозчик и в придачу грузовая подвода, потому что раз выезд на
прибрежные склоны планировался как праздничный, то он требовал всех
атрибутов праздника. Только не такого праздника, о котором народ
говорит «где упал — там новоселье». А настоящего. Чтобы изумрудную
травку прикрыла непременно белая скатерть, на которой после первого же
тоста было видно, как её расцветят разводы красного вина, а после
второго покроют серебряные курганы селёдочных голов. А это всё надо
было довезти, и, главное, удержаться и не съесть по пути. Аппетит семьи
на природе и определял грузоподъёмность подводы.
Ключевым
моментом маёвки была культурная программа, для чего скрупулёзно
отбирались музыкальные инструменты. Могли фигурировать мандолина, на
которой играла жена, большой барабан, на котором играл дедушка (правда,
играл в карты). Но, главное, нельзя было забыть рояль, на котором играл
чудо-ребёнок — дочка Голдочка. Концерт на природе идеально для этого
подходил. Потому что извлекаемые из рояля Блютнера дочкой Голдочкой
звуки без натяжки можно было назвать «нечеловеческой музыкой», и в
городской квартире бесчеловечные соседи, демонстрируя свою
необразованность, заслышав их, тут же вызывали полицию с формулировкой:
соседи за стеной убивают Моцарта. Зато на склонах Отрады Моцарта можно
было убивать, пытать, четвертовать и заставлять переворачиваться в
гробу. Не понятно только почему никто не пробовал 40-ю симфонию
исполнять.
Конечно же, одесситы не ленились и брали с собой на
природу всякие милые мелочи, типа: клетку с канарейкой, бабушку с
раскладушкой или граммофон с пластинками, дабы порадовать народ
скрипучими и почему-то похожими одна на другую старинными песнями, как
на юбилее Аллы Пугачёвой.
Опытный глава семейства брал колоду карт, которая помогала, если придёт
прикуп, решить проблему, как вернуться домой. А дедушка брал с собой
картину в багетовой раме, чтобы заодно было куда вернуться. Картина
была с глубоким смыслом, ибо изображала «Наводнение на Неве в
Петербурге в 1824 году» и ежеминутно напоминала, что кран на кухне
такой же ненадёжный, как и Нева весной.
Чем
хороши были одесские склоны? Никаких национальных различий, никаких
религиозных конфессий. Все одесские народы лежат на травке по соседству
друг с другом и вздыхают. Сил есть уже нет. Пить тоже. Но где-то
шевелится мысль: надо превозмочь себя и выпить. Но ещё лучше угостить
соседа, нанести прицельный удар по его печени своей национальной
гордостью. И уже от всех пахнет болгарской ракией, греческой узой,
молдавской палинкой, румынской цуйкой, украинским спотыкачом и русским
mix’ом, потому что Россия издавна стремилась если не объединить разные
народы, то хотя бы на халяву их национальные напитки перехватить у
горла и смешать в себе.
И сразу после этого танцы — что-нибудь
зажигательное, можно даже молдавское. Танец, венец движенья, и его
предписывают врачи и власти. Потому что, если не дать выход эмоциям и
нектарам, что слились за день в организме, начинаются народные
волнения: закуска рвётся на волю, и рождается ливийский бунт,
бессмысленный и бестолковый.
Со временем (во второй половине ХІХ века) кроме одесских склонов
модными местами маёвок сделались бывшая дача Ришелье (Дюковский сад) и
сад Ботанический, в отличие от Дюковского, оставшийся лишь виртуально
на старых картах в районе нынешнего проспекта Гагарина. Здесь 1 мая
гуляния были окультурнены. Как упоминают старые газеты, играли духовые
оркестры. Инсценировались «военные картинки». Взлетал на изумление
одесситов «аэростатический воздушный шар». Свою ловкость показывали
вольтижёры, фокусники, берейторы, а «искусство в бегании»
демонстрировала известная циркачка госпожа Густеден, у которой, по
правде, иного варианта и не было, после того как муж застукал её в
кустах с каким-то поручиком пусть и в цирковой позе, но отнюдь не
предназначенной для обозрения публикой.
Как
всё это было прекрасно! Ранние весенние цветы на клумбах, шляпки дам,
похожие на те же клумбы, только заботливо политые весенним дождём, и
ожившая картина А. Саврасова «Грачи прилетели и совсем обнаглели». И
витающая надо всем этим ленивая беззаботность. И томный вальс с
открытой веранды. И ощущение, что всё это навсегда.
Нет, не
навсегда. Потом 1 мая детей и внуков тех одесситов поведут строем
(пардон, стройными колоннами) на никому ненужные, ни на что не
вдохновляющие демонстрации. Но, слава богу, кому-то придёт в голову
продлить праздник весны ещё на один день (до 2 мая), когда народ в
отместку за новую жизнь возродит традицию, отправляясь на маёвку, в
листовки с пламенными лозунгами заворачивать круг домашней колбасы, а
традиционная стопка, согретая рукой и согревающая душу, станет в целях
той же конспирации именоваться «спутником агитатора». А когда-то в
Одессе за спокойную, человеческую жизнь не надо было агитировать.
-
-
-
Авторизуйтеся, щоб проголосувати.
2
Коментарі
Panya
123.04.11, 13:34
Я-Лёля
224.04.11, 06:01
Повод провести время, после холодов, на природе...........
Гість: каролина любо
327.04.11, 16:39