Гуманисты ненавидят тех, кто напоминает им, что человек — это хищник, а не покорная пучеглазая овца, мечтающая об уютном загоне. Не овцы и не гуманисты строили империи, покоряли целые континенты и запускали космические корабли к далеким планетам, и не им судить, каков человек и каким он «должен» быть. Однако гуманисты хотят судить и называют этот неправедный суд «любовью к людям», а вернее сказать — к овцам.

Легко, однако, любить людей как абстрактную категорию, размытую в массовом сознании до некоего послушного и неопасного «общечеловека». Гораздо труднее полюбить конкретную личность, например Андрея Чикатило, Шамиля Басаева, Бориса Березовского или алкоголика-дебошира из соседней квартиры. Более точно эту мысль сформулировал Сальвадор Дали: «Человека надо принимать как он есть: вместе со всем его дерьмом, вместе со смертью». Но именно этого и не делают гуманисты, потому что «любовь» в их понимании означает тиранию и манипулирование другим человеком. Возлюбив калек, они стараются каждого превратить в калеку, отсекая от человека все, что им не нравится или кажется опасным.

Иллюзии гуманистов редко соотносятся с реальностью. Они утверждают, например, что человеческая жизнь является высшей ценностью, хотя вся история человечества вопиющим образом противоречит этому утверждению.

В Африке до сих пор живет племя, где наивысшим почетом пользуются те, кто убил больше людей любым, даже самым бесчестным способом. Возлюбите их, гуманисты такими, какие они есть, и они уничтожат ваши «общечеловеческие ценности» одним ударом копья. Разве эти дикари не равны тем, кто пропагандирует «всеобщее равенство» — эту раковую опухоль, разъедающую общество, где люди разучились приказывать и подчиняться. Последний бастион гуманиста заключается в словах: «Все люди хотят быть счастливыми и это объединяет нас». Но Ницше ответил бы на это словами своего Заратустры: «Разве к счастью стремлюсь я? Я ищу своего дела!» В нашу эпоху все болтают о счастье, но кто знает свое дело?

Западная цивилизация превратилась в античеловеческую машину. Она подавляет способности человека, делая их ненужными. Мы разучились самостоятельно бороться с микробами, потому что у нас есть антибиотики. Мы разучились считать, потому что у нас появились калькуляторы и компьютеры. Мы разучились ходить, потому что у нас есть автомобили. Сможем ли мы когда-нибудь научиться летать? Вряд ли.

Если ситуация не изменится, то вскоре каждый из нас окажется прикованным к инвалидному креслу на вершине своей собственной маленькой скалы, и не останется никого, кто сможет по достоинству оценить злую шутку, которую сыграла с нами судьба, ведь последний человек умеет только моргать и больше ничего.

Если завтра мы узнаем, что к Земле приближается астероид, который уничтожит нашу планету, мы сможем поместить простейшие формы жизни в космические корабли и запустить их к недавно открытым планетам в других звездных системах. Человечество погибнет, но Код выживет. Через сто или тысячу лет в подобной ситуации ученые и инженеры смогут создать космический корабль, с помощью которого они спасутся от тотального уничтожения, а религиозники и мракобесы останутся на Земле и погибнут, ведь для выживания Кода они не нужны. Не умеешь делать ничего полезного — сиди и молись, пока тебя не разорвет на куски. В этом и заключается единственный и неоспоримый аргумент разума против религии и лженаук. Аскеты и коллекционеры марок не могут спасти жизнь, в отличие от физиков.

Потребители — это всего лишь экономический ресурс для ученых. Если они начинают считать себя «венцом творения» и вести себя соответствующим образом, то ничем хорошим это закончиться не может. На Земле существует только одна высшая каста Кода — люди, которые способствуют развитию науки, а все остальные, включая политиков, — лишь обслуживающий персонал.

Разум не может одержать победу в честной борьбе против безумия и нежелания думать. Поэтому против таких людей он принимает репрессивные (то есть заведомо неразумные) меры: изолирует их в психиатрических лечебницах и подавляет негуманными методами. Разум полезен и эффективен в общении только с разумными людьми, но против людей неразумных он оказывается бессилен. Пьяный хулиган на улице не слышит слов и не внемлет аргументам, только грубая физическая сила может его утихомирить и призвать к порядку. На словах человек может согласиться со всеми вашими доводами в пользу так называемых «общечеловеческих ценностей», но вести себя он все равно будет как дикий варвар: «Вы абсолютно правы, частная собственность действительно должна быть неприкосновенной, а теперь выворачивайте карманы и не вздумайте кричать».

Выражение «карательная психиатрия» бессмысленно, потому что другой психиатрии просто не бывает. Любая психиатрическая «помощь» есть, по сути, принуждение и насилие над личностью. Нам говорят: «Мы изолируем сумасшедших, чтобы они не совершили в будущем каких-нибудь преступлений». Но по этой же надуманной причине можно изолировать вообще всех людей, потому что каждый из нас может вольно или невольно совершить когда-нибудь преступление. Ни в чем не виноватого человека сажают в палату и накачивают лекарствами, разрушающими организм, а в это время по улицам городов ходят тысячи людей, готовых убить друг друга за любое неосторожное слово. При такой постановке вопроса разум предпочитает отмалчиваться и прятать свои окровавленные клыки под маской гуманизма.

Сегодня любой умный человек понимает: если для того, чтобы стать успешным и обеспечить своих детей, нужно вступить в Партию и неистово аплодировать на собраниях, бездумно одобряя все «гениальные» решения руководства, то он это сделает, потому что это более разумно, чем регулярно подвергаться избиениям на митингах в защиту Конституции. Поэтому умные постепенно разбредаются в поисках сытных кормушек, а с дураками далеко не уедешь.

К тому же не следует забывать, что западные ценности постепенно изживают себя. На смену свободе слова пришла пресловутая политкорректность, свободу передвижения отодвинули на задний план унизительные досмотры и проверки в аэропортах. Чем больше говорят нам о свободе с экранов телевизора, тем меньше свободы у нас остается. Скоро мы будем выходить из дома по паспорту и сдавать отпечатки пальцев, чтобы попасть в метро. Все это, разумеется, только для нашей с вами безопасности, но такая безопасность несовместима со свободой. Свободными будут лишь террористы, которые пользуются поддельными паспортами и делают операции по перемене внешности, а остальные окажутся связаны по рукам и ногам, не в силах сопротивляться внешним угрозам, исходящим как от преступников, так и от преступных режимов.

Кто из демократов первой волны мог представить, что население страны на 95% состоит из воров, бандитов, алкоголиков, лентяев и просто дураков, готовых отдать свои деньги первому встречному жулику, который пообещает им скорое обогащение? Сегодня принято ругать демократию, но разве демократия виновата в том, что многим не хватило ума воспользоваться ее плодами по назначению? Демократия и свобода — это два зеркала, в которых отражается истинное лицо народа или, как в некоторых случаях, тупая алчная морда хищника, который умеет только убивать и жрать, и не способен ни к какой созидательной деятельности.

«Нужно обеспечить людям достойную жизнь, — говорите вы, — тогда западные ценности будут востребованы в нашей стране». Но вот парадокс: с одной стороны мы имеем человека, живущего в депрессивном регионе и работающего на трех работах, чтобы прокормить свою семью, и ему просто некогда думать о высоких материях, о свободе и демократии. А с другой стороны — представитель «золотой молодежи», которому просто лень задумываться о чем-то, что не входит в сферу его интересов. Он сыт и одет, но ему на все наплевать, и вы не можете достучаться до него, потому что ему не нужны ни вы, ни ваша демократия, ни ваши ценности. Он хозяин жизни и чихать хотел на остальных. «Не парься, — отвечает он, улыбаясь, — у меня все схвачено». С горбатыми можно говорить по-горбатому, а как говорить с глухими, которые не хотят слышать никаких доводов рассудка? Разум повержен безразличием людей к своей собственной судьбе.

Масса требует направления. Она существует, пока есть недостигнутая цель.

Преследующая масса возникает в виду быстро достижимой цели. Цель — убийство, и известно, кто будет убит. Жертва известна, четко обозначена, близка. Масса бросается на нее с такой решимостью, что отвлечь ее невозможно. Концентрация на убийстве — это переживание особого рода, ни с чем не сравнимое по интенсивности. Каждый старается пробиться ближе к жертве и нанести удар.

Из видов смерти, к которым племя или народ приговаривали отдельного человека, можно выделить две главных формы; первая из них — выталкивание. Человека выталкивают из племени, оставляя там, где он либо умрет с голоду, либо станет добычей хищников. Другая форма — это коллективное убийство. Приговоренного выводят в поле и забрасывают камнями. Каждый бросает свой камень, виновный гибнет под градом камней. Никто не исполняет роль палача, убивает вся община. Все формы публичной казни зиждутся на древней практике коллективного убийства. Подлинный палач — это масса, толпящаяся вокруг эшафота. Даже сегодня каждый принимает участие в публичных казнях, а именно через газету.

Идеи заурядного человека — не настоящие идеи, они не свидетельствуют о культуре. Он желает иметь собственные «мнения», но не желает принять условия и предпосылки, необходимые для этого. Поэтому все его «идеи» — не что иное, как вожделения, облеченные в словесную форму.

Почти повсюду однородная масса оказывает давление на правительство и подавляет, уничтожает все оппозиционные группы. Масса — кто бы мог подумать, глядя на ее компактность и численность? — не желает терпеть рядом с собой тех, кто к ней не принадлежит. Она питает смертельную ненависть ко всему иному.

Масса выступает самостоятельно только в одном случае: когда она творит самосуд; другого ей не дано. Не совсем случайно суд Линча родился в Америке; ведь Америка — в известном смысле рай для масс. Не случайно и то, что сегодня, в эпоху господства масс, господствует и насилие, что оно становится единственным доводом, возводится в доктрину.

Масса говорит себе: «Государство — это я», но это полное заблуждение. Сегодняшнее государство и массы совпадают только в том, что оба они безымянны. Но человек массы действительно верит, что он — государство, и все больше стремится под всякими предлогами пустить государственную машину в ход, чтобы подавлять творческое меньшинство, которое ему мешает всюду, во всех областях жизни — в политике, в науке, в индустрии. Вся жизнь общества отныне сводится к служению государству и постепенно бюрократизируется. Общество будет принуждено жить для государства, человек — для правительственной машины.

У большинства людей мнения нет, мнения надо дать им, влить, как смазочное масло в машину. Поэтому необходимо, чтобы хоть какой-то дух обладал властью и пользовался ею, снабжая надлежащим мнением тех, кто мнения не имеет, то есть большинство людей. Чувствуя себя заурядным, человек массы провозглашает права заурядности и отказывается признавать высшее.