Образ воина в японской литературе.

                                                               Образ воина в литературе 

Воин является одним из основных героев японской литературы. Изучая ее, можно увидеть воина глазами его современников и узнать, как они оценивали его.  Впервые воин предстает перед нами в Кодзики — древнейшей японской книге, составленной в 712 г. и призванной стать официальной историей двора Яма-то. Она охватывает древнейший период, сохранившийся в памяти народа. Стоит отметить, что, согласно Кодзики, первым императором страны был Дзимму, «Божественный Воин», живший, по преданию, в VII в. до н. э. Хотя в посвященных ему главах дается описание военных походов, лишь свидетельства о его далеком потомке Ямато Такэру, храбреце Ямато, дают нам картину личности воина и его характера. 

(на картинке изображен автор "Кодзики")

Выбор слов в Кодзики и других сочинениях позволяет предположить, что Ямато Такэру мог быть и императором, но обычно его считают отважным и несколько диковатым сыном императора Кэйко и усмирителем «непокорных божеств и людей» Востока и Запада. Ямато Такэру, весьма симптоматично начавший путь с убийства своего старшего брата в его покоях, впоследствии исходил вдоль и поперек всю страну, совершая военные подвиги по приказу отца. Впрочем, Кодзики говорит о нем, грубом и безжалостном к врагам, достаточно благожелательно. Ямато Такэру изображен почтительным сыном, боящимся отца и сокрушающимся по поводу плохого его к нему отношения. Отправляясь в поход против восточных племен, он говорит своей тете:  «Верно, государь желает, чтобы я умер, велит он мне во что бы то ни стало разгромить дурных людей западной стороны. Только я вернулся и явился к нему, а он не дал и времени пройти —воинов со мной не отрядил, но велит немедленно ^ усмирить людей на двенадцати дорогах восточной стороны. Как подумаю об этом, так и ясно мне, что хочет он моей гибели», — сказал он это и горевал, и плакал.  Кодзики-также приписывает ему несколько стихотворений. Убив Идзумо Такэру (подсунув тому поддельный меч), Ямато говорит:  Меч, что носит у пояса Идзумо Такэру из Идзумо, где восьмислойные облака встают! Много плюща вокруг него обвилось а лезвия-то нет!  Есть еще стихотворение, посвященное тем, кого он любил, родным местам, сосне, а вот последнее, составленное им перед самой смертью и соответствующее по своему духу воину:  О, тот меч! Меч, что оставил я у ложа девы...  Это стихотворение предвосхитило те почести, что воздавались в Японии мечу в последующие эпохи.  Ямато Такэру можно условно назвать будущим идеалом японского воина. Он честен и верен, рассекает на части врагов «словно дыню», он несгибаем и в то же время не бесчувственен, что проявляется в его тоске по погибшей жене и родным местам. Наконец, он всегда готов сразиться один на один с врагом. Но что особенно важно, его образ, созданный в Кодзики, свидетельствует, что идеал гармоничного сочетания учености и боевого духа являлся отличительной чертой японской цивилизации уже на раннем этапе ее развития и существовал в стране еще до начала оживленных контактов с конфуцианским Китаем.  Остается только гадать, был ли образ Ямато Такэ-ру подлинной копией японского воина первых веков нашей эры, плодом воображения аристократа VIII века или же соединением и того, и другого. Несомненно одно: к концу Х столетия образ воина утратил привлекательность для литературы. Офицеров дворцовой стражи и столичной полиции набирали из аристократов, их должности были пустой формальностью, и те, кто занимал их, «пришли бы в ужас, если бы военное ведомство потребовало от них исполнения воинских обязанностей». Настоящий воин был неразрывно связан с провинцией, а тех, кто жил в провинции, считали «варварами». Город Хэйан-кё считался центром мира, и абсолютное большинство его жителей считало назначение на пост в любое место кроме столицы несчастьем. 

(На картинке изображен Ямато Таке-ру)

Такие настроения преобладали во времена Мура-саки, автора Повести, о Тэндзи, древнейшего японского романа. Не слишком лестное описание, данное ею Таю-но Гэну, правителю Цукуси, вполне соответствует тому пренебрежительному отношению, которое испытывали на себе даже высокопоставленные военачальники. Кроме того, что он «обладал дикой и неистовой силой», его каллиграфия — искусство, владение которым считалось в хэйанскую эпоху первым признаком хорошего тона — «была неправильной, кривой и отвратительной». К нему относятся пренебрежительно как к «грубому и невежественному варвару», а о Тамарад-зура, ставшем жертвой его страстей, сожалеют, что он «пропадает в этой варварской и отдаленной стране». В данном случае имеется в виду Кюсю, но то же самое могло быть сказано и о какой-нибудь местности совсем неподалеку от предместий Хэйан-кё.  В любом случае, презрительное отношение придворных к воину очевидно хотя бы потому, что в Повести о Тэндзи он практически не упоминается. По иронии, позиция двора выражена устами самого Таю-но Гэна. Его слова, пожалуй, наиболее ярко свидетельствуют о бытовавших среди знати предрассудках. После «долгого раздумья» он «сотворил» стихотворение, о котором сам же благосклонно и высказался, а затем продолжил:  «Полагаю, вы смотрите на меня как на необразованного жителя провинции? Таким бы я и был, если бы походил на всех тех, кто окружает меня. Но мне улыбнулась судьба: немного найдется в этом городе людей более образованных, чем я. Вы совершите большую ошибку, если станете считать меня недалеким деревенским простаком. На самом деле нет ничего, что бы я не изучал». Он явно хотел бы составить и второе стихотворение, но увы — запас его мыслей иссяк и он вынужден был уйти.  Но отношение к воинам, подобным Таю-но Гэну, не всегда оставалось столь же ехидным и насмешливым. Столетия обыденной и утратившей всякую новизну придворной жизни постепенно сменились «переходным периодом», когда воином если и не восхищались прямо, то с изумлением взирали на его боевое искусство и образ жизни.  Следы этого нового отношения обнаруживаются уже в Кондзяку моногатари, собрании разных историй, составленном, согласно традиции, вскоре после 1106 г. из рассказов, хранившихся у Минамото Такакуни, одного из придворных. В 25-й главе присутствуют описания деяний и подвигов восходящего сословия буси и характеров воинов. Один из рассказов заслуживает того, чтобы его привести полностью:  Когда Минамото-но Ёринобу, губернатор Кавати и великий воин, услышал о том, что в Адзума у одного человека есть прекрасный конь, он отправил туда слугу с вежливой просьбой подарить ему этого коня. Владелец, будучи не в силах отказать, отослал коня в Киото. По пути какой-то грабитель увидел коня и решил во что бы то ни стало завладеть им. Он тайком последовал за воинами, охранявшими коня, но те неусыпно стерегли его и у грабителя не было ни единой возможности украсть коня до того, как они прибыли в Киото. Коня доставили в столицу и поместили в конюшни Ёринобу.  Тут кто-то сообщил Ёриёси, сыну Ёринобу:  «Сегодня утром вашему отцу привезли из Адзу-ма прекрасного коня». Ёриёси подумал: «Несомненно, что какой-нибудь недостойный человек попросит коня у моего отца и рано или поздно получит. Пока этого не случилось, пойду-ка я взгляну на него, и если это действительно хороший конь, попрошу отца подарить его мне».  На дворе стоял вечер и дождь лил как из ведра. Тем не менее Ёриёси, снедаемый нетерпением, отправился к отцу.  «Почему ты так долго не навещал меня?» — спросил отец. Он сразу догадался, что сын узнал о появлении у него прекрасного коня и пришел просить его. Поэтому еще до того, как Ёриёси открыл рот, Ёринобу сказал: «Я слышал, что из Ад-зума сегодня привезли великолепного коня, но еще не видел его. Бывший хозяин говорит, что это отличный конь. Сейчас уже темно. Взгляни на него завтра утром, и если конь понравится тебе, он — твой».  Ёриёси был очень рад услышать все это еще до того, как изложил свою просьбу. «В таком случае, — произнес он, — могу ли я остаться на ночь, господин, чтобы рано утром посмотреть коня?»  Вечер отец и сын провели в беседе друг с другом. Когда наступила ночь и отец отправился отдыхать в свою спальню, Ёриёси последовал за ним и расположился в соседней комнате.  Дождь тем временем не прекращался. В полночь вор, воспользовавшись шумом дождя, прокрался в конюшни и увел коня. Вскоре со стороны конюшен раздался крик: «Украли коня, доставленного накануне для нашего господина!»  Ёринобу услышал крик, хотя и неотчетливо. Ничего не сказав спящему Ёриёси, отец закутался в свое платье и поднялся. Перекинув за спину колчан со стрелами, он побежал к конюшням. Он сам вывел коня, бросил на него первое попавшееся под руку седло и помчался в погоню по направлению к горе Аусака.  Ёриёси слышал крик. Он подумал то же самое, что и отец, и точно так же ничего не сказал ему. Он спал в одежде и потому просто вскочил, схватил колчан, выбежал наружу, вывел из конюшни лошадь и помчался к горе Аусака. .  Вор скакал на украденном коне и полагал, что ему удалось ускользнуть. Добравшись до горы Аусака, он замедлил ход и начал пересекать большой водоем, образовавшийся от дождя. Услышав плеск воды, Ёринобу, хотя было еще темно и он не знал, где находится его сын, закричал, как если бы они обо всем уговорились заранее: «Стреляй, он там!»  Только он это сказал, как услышал свист рассекающей воздух стрелы. Стрела попала во что-то. Затем раздалось позвякивание пустых стремян — это испуганный конь пустился вскачь без седока. «Ты убил вора! Езжай вперед и поймай коня», — сказал Ёринобу и повернул домой. Ёри-йси разыскал коня и тоже направился домой... Ёринобу вернулся и даже не думая о том, чтобы рассказать кому-нибудь, как было дело, прошел в свои покои и лег спать. Ёриёси же передал коня слугам и тоже ушел к себе.  Наутро Ёринобу позвал Ёриёси. Он не стал восхищаться отличной стрельбой сына из лука, а просто приказал привести коня. Когда коня привели, Ёриёси увидел, что он действительно великолепен и сказал: «Я принимаю ваш подарок, господин». И взял коня себе.  Рассказ говорит сам за себя. Очевидно, что автор восхищается воинами, их молчаливым взаимопониманием и уверенностью в своих силах, их мужеством и искусством стрельбы из лука, кои являются для них такими же естественными, как для всех остальных — сон и бодрствование. А ведь эта история была записана всего 100 лет спустя после сочинения Мурасаки. Данный рассказ свидетельствует о глубоком изменении отношения к воину и предвосхищает те эпические поэмы, в которых в последующие века будут вы-. ражать самурайские идеалы.  Хэйкэ моногатари — одно из самых объемных и прекрасно написанных произведений жанра гунки моногатари (военные хроники). Будучи прозаическим сочинением, стилистически оно имеет много общего с поэзией и порой вообще переходит в знакомый японский стихотворный ритмический рисунок 7-5, 7-5. Не случайно, что в свое время его читали вслух нараспев. Идеал высокообразованного воина присутствует в Хэйкэ моногатари повсеместно. Символом этого идеала является иероглиф урувасии, обозначающий ситуацию равновесия и гармонии между внешней красотой бун и внутренней сущностью бу. Тот, кто обладает таким качеством, достигнет совершенства и в искусствах, и в боевом мастерстве.  Так, молодой Тайра Ацумори попал в плен, возвращаясь в покинутый лагерь за своей флейтой, на которой, гласит предание, он виртуозно играл. Ацумори, хотя еще и очень юный, являет собой образец воина-аристократа. Хэйкэ подробно описывает его внешний облик:  Доспехи воина были завязаны шелковыми нитями светло-зеленого цвета. Они были надеты на шелковое боевое одеяние, украшенное вышитыми журавлями. На голове у него сверкал золотой шлем. Меч он носил в украшенных золотом ножнах, а лук его был обвязан покрытыми красным лаком листьями ротанга. Стрелы в колчане имели черное и белое оперение, а в центре каждого пера стояла черная метка. Он ехал на гнедом коне. Седло было также украшено золотом.  Получив вызов, Ацумори легко принимает его и так же легко проигрывает своему куда более сильному противнику. Однако, он отказывается назвать свое имя человеку низкого ранга и говорит:  Я не могу назвать себя перед таким, как ты. Возьми мою голову и покажи ее другим. Они опознают меня.  Гордый и ничуть не боящийся смерти, он жил и умер как подобает аристократу и мужественному воину.  В Хэйкэ моногатари говорится и о Тайра-но Тада-нори, «человеке огромной силы и быстром, как молния». Он возвращается в оставленную столицу к Сюн-дзэю, своему учителю поэзии, чтобы оставить ему свои стихотворения. Уже потом, в битве при Итинотани, вассалы покинули его и он встретил свой конец, сражаясь в одиночку. После смерти в его колчане нашли следующие строки:  Когда кончается день, я ложусь спать под деревом. На моем нелегком пути, лежа под широкими ветвями, цветок — мой единственный друг.  Когда же о его смерти было объявлено, и друзья, и враги утирали рукавами слезы и говорили:  Какое несчастье! Таданори — великий полководец, в искусстве меча и поэзии никто не сравнится с ним!  Образы воинов в Хэйкэ моногатари служили для воинов последующих поколений примером, и исповедуемые ими идеалы не считались недостижимыми. Скорее наоборот. К этим идеалам неистово стремились высшие слои воинского сословия, они стали кодексом японского воина. Б Хэйкэ моногатари образ японского воина обретает свою завершенность.