Америка ищет пределы собственной дерзости

— Это же не может продолжаться бесконечно? То есть это, по сути, и есть ответ на вопрос: когда следующее «плечо» кризиса?

— Мне кажется, мы должны дойти до ситуации, когда федеральный резерв будет вынужден впрямую в возрастающих масштабах покупать американские правительственные облигации. Просто потому, что не найдется больше никаких других достаточных источников финансирования растущего дефицита. Вот тогда кто-то дрогнет. Ну, собственно, в цене золота уже видно, как растет недоверие к доллару. И мне кажется, что тогда мы и узнаем, где эти пределы, где ограничения на неограниченную поддержку. Вероятно, тогда и откроется новое плечо спада. И хотя теоретически Федеральный резерв может скупать сколько угодно облигаций федерального правительства, но в сущности это приводит к коллапсу системы, потому что ты не знаешь, где остановиться. Федеральный бюджет тогда не имеет ограничения сверху. Ему даже налоги собирать незачем. Только скорость печатного станка.

— Тем более что сейчас деньги и печатать не надо. Они электронным образом производятся...

— Конечно. Поэтому понятно, что сколько бы ни хорохорилось федеральное правительство или Федеральный резерв, говоря о том, что дефолт Америке не грозит, что в крайнем случае Федеральный резерв профинансирует, я думаю, они сами в это не верят. Они должны, может быть, так успокаивать публику, но сами они в это не верят. Другое дело, что прежде чем это наступит, мы увидим другие суверенные дефолты, раньше, чем американский. И другие суверенные дефолты, и то, что будет при этом происходить, может быть, подтолкнут ситуацию к тому, чтобы прекратить этот курс еще до того, как дефолт наступит в Америке. Так Америка ищет вот эти самые пределы собственной дерзости.

— В связи с этим: как ты относишься к идее возвращения золотого стандарта?

— Я думаю, что к нему никто никогда не вернется. Это очень соблазнительная идея для тех, кто смотрит на состояние финансовых систем сейчас. Но те, кто жил в эпоху золотого стандарта, отказались от него не просто так. Мы, кстати, и не очень хорошо изучаем их трудности. В сущности, экономике навязывается некоторое внешнее заданное ограничение на рост, которое вызвано в общем-то наличием некоторого физического металла. Да, это запрещает федеральному резерву вести себя, как сейчас. Но я думаю, что ситуация разрешится даже без перехода к золотому стандарту. Должен состояться бюджетный кризис с разрешением и какая-то санация бюджетов. Может быть, медленная, растянутая во времени. Равновесие будет найдено, даже если ты не приведешь золото в качестве альтернативы сегодняшнему бэнкингу.

И надо принять во внимание еще одно обстоятельство. Азиатский кризис 1997 года стал следствием непропорциональности развития экспортных секторов азиатских экономик и их финансовых систем. Развитие финансовых систем стран Юго-Восточной Азии не поспевало за слишком быстрым ростом их экономик. Слабыми оказались банки, государственные финансовые институты, валюты тоже оказались слишком слабыми. И после этого кризиса азиатские страны стали в огромных количествах накапливать доллары и показывать всем, что у них теперь не то что в 1997 году. У них теперь надежные резервы, позволяющие выдержать разные стрессовые ситуации. Для Америки это было замечательно, потому что именно этот тренд — увеличение валютных резервов центральных банков по всему миру — был подложкой под рост дефицита бюджета США. Если полно желающих накапливать доллары и вкладывать их в низкопроцентные бумаги, почему не воспользоваться? Но вот сейчас, когда и евро, и доллар показали свои структурные слабости, я думаю, что само понятие резервной валюты может подвергаться эрозии. Когда ты кладешь в центральный банк доллары, которые вызывают доверие во всем мире, являются глобальным средством платежа, залога и чего угодно — это одно дело. А когда это фантики, которых можно напечатать сколько угодно, почему их нужно накапливать? Почему их нахождение на балансе центрального банка, скажем, Малайзии должно кого-то успокаивать? Само понятие резервной валюты претерпит изменения. Какие резервные валюты находятся на балансе Федерального резерва? Доллар. А какие валютные резервы у Европейского центрального банка? Евро. И больше никаких.

Какие внешние условия могут заставить Европейский банк или Федеральный резерв прекратить портить собственную валюту? Мне кажется, вот это эрозия положения доллара и евро в мировой финансовой системе. Если центральные банки других стран их перестанут накапливать, тогда стороны должны найти какой-то другой способ обмениваться в двусторонней торговле, в финансовых соглашениях.

— И какой же способ?

— Наверное, они будут платить национальными валютами. Я не думаю, что они будут возить золото и депонировать его где-то в обеспечение своих займов и расчетов. Будет более сложная система. Но, например, юань, думаю, будут брать охотнее, чем какие-то другие валюты.

— Но это может быть не юань, а то же золото, например?

— Золото, конечно же, более серьезная основа для валюты. И соответственно более жесткая. Вот такую контрциклическую политику, как сейчас, никакой Федеральный резерв проводить не может, если у него нет какого-то дополнительного золота. А поэтому мне кажется, что весь инструментарий бэнкинга должен измениться. Вся парадигма должна измениться. Монетаризм должен показать, что его время просто закончилось. И я не говорю, что монетаризм — плохая теория. Просто каждой теории кажется, что она вечная, а на самом деле она имеет свои границы применения. Монетаризм в своем практическом применении был очень успешной теорией, начиная с Рейгана и Тэтчер... Но подошло его время. Монетаризм — не просто теория, а и способ экономического мышления целого поколения экономистов. Так вот нет сейчас никаких других людей, обладающих каким-то другим инструментарием, которые бы могли осуществлять центральный бэнкинг, ни в Европе, ни в Америке. Для них золото точно не является никаким иным способом оперирования. У них мозги устроены иначе, они не знают, как они могли бы работать, как они бы могли решать те проблемы, которые они сегодня решают, базируя валюту на золоте. Должна произойти смена парадигмы. На мой взгляд, это еще одна составляющая кризиса, который мы переживаем, — сама парадигма, лежащая в основе глобального финансового регулирования, должна смениться чем-то другим. Пока еще не готов к этому никто. Бернанке переназначили, и правильно сделали. А кого назначать вместо него? Вооруженного чем? Делающего что?.. Делать то, что делает Бернанке, он, может быть, делает лучше всех. На мой взгляд то, что он делает, разрушительно, опасно, плохо. Но до тех пор, пока не сменилась эта парадигма, он лучший в своем бизнесе.

— Согласились. А про парадигму мы поговорим?

— У меня претензия не лично к Бернанке, а к этой парадигме. Практически до последнего момента, когда уже все горело, Бернанке кризиса не видел. Или притворялся, что не видит? Я сейчас готов думать, что он и впрямь не видел. Если центральным банкиром руководит теория, которая не позволяет ему рассмотреть, что у него на глазах разворачивается такой кризис... Он же не просто чуть-чуть перекосил процентную ставку, что вызвало некоторый рост инфляции, или, наоборот, сдавило рост экономики. Нет, у него на глазах происходит разрушение финансовой системы, системный кризис, разрушающий все, рассыпающееся домино. И он этого не видел до последнего момента! Что еще говорить про теорию, через которую он смотрит на экономику. Она, очевидно, нехороша, если она не позволяет это видеть. Она, очевидно, не содержит никаких сигналов не то что раннего, а даже позднего оповещения. Более того, буквально две-три недели назад закончился процесс его переназначения, который был трудным и мучительным. Никто из его предшественников не получал таких плохих голосований на пост председателя Федерального резерва, как Бернанке. Но все-таки переназначили. В процессе дебатов Бернанке выступил со своим объяснением происходившего, и стало ясно, что он и сейчас ничего не понимает. Он и сейчас не видит причин, которые привели к этому кризису. То, как у него выглядит картинка процесса, ничего не объясняет. В рамках той парадигмы, которой он руководствуется, он умеет теперь уже даже очень изощренными способами вбрасывать в экономику огромное количество денег. Соответственно создавать пузыри и наращивать долги. Приводить ее в макроэкономически порядочное состояние он не умеет. Он про это ничего не знает. И в этом смысле перспективы ни у него, ни у теории, которой он руководствуется, нет.

Мир так устроен, что он вернется в равновесное состояние. Как бы тяжело это ни было, он вернется. Но только уже без этой теории и без Бернанке. Когда это случится? Думаю, что не так долго ждать, потому что процесс-то очень сильный.

На самом деле жить во всем этом довольно страшно. Но это в общем неизбежно. Я не хочу сказать, что экономика обязательно придет в прекрасное состояние, она никогда не приходит в такое состояние. Но она должна существенно понизить меру накопившегося безобразия.

Более того, проектировки бюджета, которые сейчас сделала администрация Обамы, показывают, что даже при том, что острота кризиса прошла и мера участия государства в стимулировании экономики сокращается, дефицит нарастает. Иными словами, проблема стала хронической. Дефицит торговли с Китаем так и сохранился, даже несмотря на вроде бы острый кризис. Он сильно сократился, но не ликвидировался. Значит, он встроен. Это опять-таки неустойчивость, которая в экономике сидит. Или возьмем ситуацию с безработицей. Может быть, проблема будет немного смягчаться. Но она настолько велика, а создаваемые рабочие места будут, мне кажется, хуже, чем те, которые люди потеряли, что в результате подушка доходов будет меньше, чем раньше. А это означает, что если у тебя есть определенная пропорция между доходами населения и стоимостью недвижимости, ты не можешь ожидать никакой нормализации на рынке недвижимости, пока у тебя такая ситуация с доходами населения.

Вернемся к бюджету администрации Обамы на следующий год. Когда составляют бюджет, то показывают расчеты не только на следующий год, а сразу на десять лет вперед, чтобы видеть перспективу. И вот бюджет Обамы показывает, что во все следующие годы американская экономика будет расти с темпом 6% в год. Почему? Ну, потому что иначе никак бюджетные проектировки нельзя сделать сколько-нибудь приличными, потому что дефицит там хронический и расходы бюджета становятся хронически высокими. Они очень сильно выходят за пределы исторических для США норм. В Америке, если ты посмотришь бюджет, скажем, по расходам и доходам на длинный период, ну, лет на 50, то выглядит это так: расходы составляют порядка 21% от валового национального продукта, а доходы — 18—19%. Получается дефицит 2—3%, что для Америки уже хроническая картина. Но 2—3% — это еще ничего. Не то что 9—10%, как сейчас. Был, правда, короткий период в конце правления Клинтона, когда эта пропорция изменилась. Клинтон добился большого сюрплюса, и доходы бюджета стали аж, по-моему, 23%, а расходы упали до 19%. Совсем неплохой профицит федерального бюджета. Редкое явление в Америке. Но пришел Буш и все быстро исправил, сделав за пару лет рекордный дефицит. Так вот Обама создает сейчас в проектировках дефицит, который выше практически всех предыдущих периодов. То есть расходы бюджета закладываются на весь период десяти лет выше, чем ее средние нормы.

— Но именно при Клинтоне вырос огромный фондовый пузырь?

— Конечно. Кстати сказать, так тогда и говорили: «Вот вы думаете, почему случился интернет-бум и потом крах? Это Клинтон виноват. Потому что он начал погашать федеральный долг, уменьшил количество заимствований федерального правительства, а это огромный рынок. Соответственно образовались свободные деньги, которые туда уже больше не идут. Куда им деваться? Они пошли на рынок акций. И там они вздули все». И вот эта аномалия достаточно быстро закончилась. Но сейчас дефицит выглядит структурно, как рекордный, а если еще Америка не будет расти обещанными темпами в 6%, что практически недостижимо, то дефицит будет выглядеть намного хуже. На самом деле никуда не деться. Процесс восстановления пропорций, санации федерального бюджета не очень далек от нас во времени. И поэтому смена парадигмы довольно скоро встанет в повестку дня.

И есть еще один фактор, который будет это форсировать. Это уже начавшийся процесс выхода послевоенного поколения на пенсию.

— Давай поговорим поподробнее о пенсионных фондах. Есть расчеты, что разрыв между обязательствами и возможностями пенсионной системы больше 50 трлн долларов?

— Я много видел всяких бумаг по частным пенсионным фондам. Они мухлюют довольно сильно. У них реально, даже по их проектировкам, не хватает четверти фондов по сравнению с их обязательствами. К примеру, долгосрочные обязательства составляют 4 трлн долларов, а активов только на 3. То есть на самом деле в будущем платить нечем. Но в действительности разрыв еще больше. Они закладывают норму дохода на свой капитал, то есть капитал пенсионного фонда, в среднем порядка 8% годовых. А реально они делают 2,5—3,5% в год. А зарабатывая 2,5—3,5%, будущие поступления будут реально гораздо меньше, и, соответственно, нехватка средств для выплаты пенсионерам еще больше.

Таково положение с частными пенсионными фондами. А теперь поговорим о том, на что люди могут рассчитывать по линии государственных пенсий.
Все актуарные расчеты делаются на очень длительный период, лет на 50, 60, 70 даже. И уже в обамовском бюджете видно, что в течение десяти лет расходы по системе социального страхования будут превышать поступления в нее. А еще через 10—20 лет закончатся деньги, которые в системе социального страхования были накоплены к сегодняшнему дню. И очевидно, например, что Америка, как и другие западные страны, не в состоянии поддерживать в будущем тот уровень благосостояния людей на пенсии, как сейчас. Поэтому люди нашего поколения будут жить хуже, чем то поколение, которое сейчас на пенсии. И более того, этот процесс может еще более интенсифицироваться демографическими особенностями нашего послевоенного поколения. На сайте системы социального страхования в разделе актуарных расчетов можно найти, например, базовую информацию о том, сколько людей уходит на пенсию и когда. И там показано, что если выстроить в одну таблицу количество всех рожденных в 1945 году, в 46-м, в 47-м, в 48-м и так далее, то легко увидеть, что, начиная с окончания Второй мировой войны, резко подскакивает рождаемость. И дальше каждый следующий год дает такую картину: рожденных в 1947 году больше, чем рожденных в 1946-м. Рожденных в 1948-м больше, чем рожденных в 1947-м, и так дальше 18 лет подряд! 18 лет подряд возрастает количество людей, уходящих на пенсию. И только на 19-м году эта группа меньше, чем в предыдущем году.

Это колоссальная перегрузка для федерального бюджета. Потому что происходят одновременно две вещи. Пока это многочисленное послевоенное поколение работало, из их зарплаты деньги отчислялись в социальное страхование. Сейчас эти люди по очереди начинают переходить в другую группу. Они теперь становятся к «окошечку», чтобы получать деньги из этой системы. Этих людей много. Они перестают вносить, и соответственно бюджет недополучает эти поступления, но зато увеличиваются теперь расходы бюджета, ибо он должен им теперь платить. И бюджет получает двойной удар. Расчеты показывают, что он его не выдержит задолго до того, как кончатся эти 18 лет. Поэтому государство вынуждено будет просто сократить свои обязательства перед пенсионерами.

Далее, примерно половина нынешних расходов на медицину приходится на последний год жизни человека, когда у него ничего не работает. Когда у него искусственные почки, вентиляция легких и безумное количество операций, которые все равно ему жизнь сильно не продлят. Но поскольку это все не за свой личный счет, то родственники, естественно, говорят: «Делайте, ставьте, сохраните жизнь» и так далее. Система здравоохранения этого долго выдержать не сможет. И в какой-то момент скажет: «Мы будем помогать, но только 50% расходов ваши». Это такие деньги, что люди должны будут сделать выбор: либо вся семья остается без средств к существованию, либо старики... Представь состояние людей, вынужденных произнести: «Отключайте из розетки». Но реально это то, что должно произойти, чтобы санировать расходы. Я понимаю, что никто не знает, какой год его жизни последний. И поэтому вопрос о том, когда, собственно, «отключать ток», столь мучителен. Но реально система должна будет освободиться от обязательств, которые она все равно не в состоянии выполнить. И это будет выглядеть ужасно.

Сейчас, скажем, идет тяжелейший кризис бюджетов штатов, они все в долгах. Тем более что не имеют права, за исключением штата Вермонт, иметь большой дефицит. Какой-то небольшой дефицит они имеют право иметь, как, например, сезонный кассовый разрыв, но не более того. И либо они получат деньги от правительства США, либо они должны поднимать налоги, либо они должны сокращать расходы. В ситуации более тяжелой, чем Греция, находится штат Калифорния, который в общем-то, взятый отдельно, представляет собой пятую по величине экономику в мире. И я вижу сообщения о том, что там стали увольнять учителей. Как?! И это в школе, которая плохо учит?! Это с учителями, которых не хватает?! Да! Не хватает денег! Не хватает денег и не будет хватать на то, чтобы обеспечивать услуги населению. В медицинских программах для стариков штаты участвуют пополам с федеральным правительством. Если штат недоплачивает в медицинские программы, то федеральное правительство будет платить столько же. Как они с этим будут справляться? Сокращение расходов, санация бюджетов всех уровней будет выглядеть ужасно. Но это будет происходить. Экономика бессмертна, смертны люди.

— Пока дойдет до Калифорнии... Что делать с Грецией?

— Раньше говорили: в Греции все есть. Вот теперь — там все хорошо с долгами. Можно ли с Грецией обращаться, как с корпорацией, пришедшей к банкротству? Нельзя. В Греции будут продолжать жить люди, она останется суверенным государством. Ну, можно, конечно, потихонечку распродавать острова Эгейского архипелага богатым...

— Но на подходе еще Испания, Португалия и Италия...

— Еще Ирландия, а там дальше в отдалении еще есть Бельгия.

— Поэтому, если спасти Грецию, то возможности спасти Португалию будет меньше. Если спасти Португалию и Испанию, то с Италией придется расстаться.

— Знаешь, я на весь европейский проект смотрю с большой симпатией. Все, кто изучал историю, знают, какой кровью полита эта часть мира! Сколько веков! И европейский проект представляет собой первую попытку создать какое-то такое социальное устройство, которое бы исключало войны. Но создать из этой лоскутной Европы единое государство (о чем еще Владимир Ильич Ленин писал, помнишь, «О лозунге Соединенных Штатов Европы») исключительно трудно, и проект поэтому очень растянут во времени. Но именно потому, что никто никого не принуждает входить в какое-то единое государство, оно развивается поэтапно. Поэтапно — это означает всегда несистемно. Это означает, что все время проект стоит враскоряку. Вот создали единую европейскую валюту, это большой шаг вперед. Но оставили национальные правительства, национальные бюджеты, национальные налоги, законодательства и так далее. И вот сейчас немцы недоумевают, почему они подняли у себя пенсионный возраст до 67 лет, и должны теперь помогать грекам, которые не хотят поднять его до 63.

— Но немцы же для себя это создавали, ровно для себя. Единая Европа — это вообще немецкая идея?

— Им непонятно, почему они теперь должны за это платить. Почему они должны платить за страну, у которой государственная экономика составляет больше 50%. У которой теневая экономика составляет 30%. Они не понимают. Не для того объединялись. Очень легко понять все аргументы против того, чтобы спасать Грецию или всех остальных. Но нужно представлять все последствия, а последствия — это постепенное сворачивание европейского проекта. Реален ли он, мы не знаем. Это попытка.

Но, с другой стороны, мы можем смотреть на это как на полигон. Потому что одно дело, когда кризис происходит где-то в Аргентине или в Пакистане. Он не затрагивает так глубоко мировую финансовую систему, как ее может затронуть кризис Европейского союза. Поскольку Европейский союз — это становой хребет, точнее, один из двух-трех хребтов устройства этого мира.

— Как тебе представляется судьба евро? Доллар хоть и стал таким слабым, но выглядит гораздо лучше, чем евро.

— Доллар на самом деле позволяет себе быть настолько слабым, насколько ему позволяет быть слабым евро. Они в этом смысле друг друга стерегут. Реалией этого мира стала конкурентная девальвация. Все стараются удешевить свою валюту для того, чтобы отвоевать рынок у другого. В отношениях между Европой и Америкой это проявилось особенно ярко, потому что Европа и Америка очень друг на друга похожи по устройству их экономик.

Если одна валюта, как, скажем, евро сейчас, по каким-то причинам слабеет, для американской валюты появляется простор для дополнительной эмиссии без связанного с этим ослабления. Она может себе позволить напечатать дополнительное количество пустых долларов и не быть наказанной за это, потому что евро выглядит еще хуже. Или наоборот.

— Евро будет всегда выглядеть хуже, потому что все-таки основной регулятор находится в США. Здесь находится эмиссионный центр «первой руки».

— Правильно. До тех пор, пока сохраняется доверие к доллару. Я посмотрел статистику министерства финансов для поиска ответа на вопрос, а собственно, количество долларов в мире уменьшается или увеличивается? Дедолларизация идет или нет? Выясняется, что пока не идет. Это означает, на мой взгляд, что мы не находимся в конце этого кризиса. Этот процесс займет еще много времени. Более того, мы видели очень яркий эпизод, когда доллар сильно взлетел, когда в конце 2008 года разразился этот финансовый кризис. Почему? Потому что на самом деле все мировые расчеты были построены на долларах, все кредитование было построено через доллар, и когда идет бегство инвесторов со всего мира, то идет огромное количество требований к доллару. Федеральному резерву пришлось открыть линии валютных свопов со многими странами для того, чтобы они могли обслужить этот рост спроса на доллар. Являлось ли это свидетельством силы доллара? Нет. Если мировая экономика построена на долларах, то в период финансового кризиса спрос на доллары должен возрастать. Это говорит не о силе доллара, а об архитектуре финансовой системы.

— Если невозможно договориться о золотом стандарте или хотя бы о единой валюте, не кажется тебе, что следовало бы в таких обстоятельствах вернуться к валютному регулированию?

— На мой взгляд, для того чтобы на этот вопрос ответить, нужно посмотреть на ситуацию с глобализацией. Глобализация — такой растянутый во времени процесс, проходящий много фаз, и сейчас, во время этого кризиса, есть ощущение, что как минимум этот процесс несколько забежал вперед. Что на самом деле мир не готов к тому уровню открытости и к тому уровню взаимодействия по линии движения капиталов, рабочей силы, информации и так далее, так как у него для этого не обеспечена инфраструктура. И поэтому сейчас, во время кризиса, очень хорошо видно, что, в сущности, все, предавая протекционизм анафеме, тем не менее стали практиковать протекционизм. Говорю без осуждения. Это очень естественная защитная реакция. Почему? Да потому, что в глобальной экономике, по идее, должны быть и глобальные средства регулирования этой экономики. То есть должны быть какие-то инструменты и институты глобального регулирования, какое-то всеми признанное международное законодательство, какие-то стандарты, которые достаточны для того, чтобы управлять этим глобальным процессом. Когда грянул кризис, все пришли к пониманию, что надо договариваться. Создали «двадцатку», провели несколько встреч, но не договорились, в сущности, ни о чем. А почему? Да потому, что на самом деле договориться исключительно трудно. У стран очень разное положение, очень разные интересы, очень разные фазы роста. Одно интересно Европе или Америке, и совсем другое интересно Южной Африке, Бразилии, Китаю или России. И поскольку у них несовпадающие интересы, то область компромисса исключительно маленькая. И добиться какой-то координации, скажем, ввести международное финансовое регулирование — никаких признаков, что это где-либо близко. А если невозможно достичь глобального регулирования экономики, значит, она должна вернуться больше к национальным границам и, соответственно, замкнуться в национальном регулировании. Здесь даже не то чтобы был какой-то осознанный выбор. Просто «спасайся кто как может!». Каждая страна стала спасать собственную финансовую систему и вкачивать свои деньги в свои финансовые институты. Это реальность, с которой пришлось столкнуться. Валютный контроль выглядит как следующий шаг в логике протекционизма, защищающей от этой стихии глобальной экономики, в которой международные спекулянты могут гонять в течение суток капиталы по всему миру как им угодно, вздувая пузыри, сдувая пузыри и извлекая разницу. Если раньше «горячий» капитал составлял проценты от совокупного капитала, сейчас в основном весь капитал и есть «горячий». Поэтому и валютный контроль выглядит для многих как мера разумная, если хоронится глобализация или, по крайней мере, замораживается на время, и разные другие ограничения по движению капитала тоже.

— А что по поводу валютного контроля? Например, что касается России?

— Ну, во-первых, валютное регулирование вводят для того, чтобы избежать каких-то нежелательных переходов из национальной валюты в некоторую иностранную. Предположительно, это происходит тогда, когда иностранная валюта по каким-то соображениям много интереснее, чем национальная. Если у тебя есть сильный доллар и слабый рубль, ты создаешь валютное регулирование для того, чтобы предотвратить бегство капитала, который имеет сильное притяжение в зону доллара...

— Ты говорил о денежной накачке, которую осуществили китайцы. У нас тоже были резервы, вполне сопоставимые с китайскими. Если учесть масштабы экономики. А тем более численность населения. У нас все рычаги были. Не было одного в отличие от китайцев — валютного контроля. В ходе «мягкой девальвации» все до последней старушки сообразили, что надо «бежать» в доллар. Вся экономическая вообще жизнь остановилась, кроме перевода рублей в доллары.

— Ну как это прекратить? Достаточно просто испортить доллар настолько, чтобы это стало неинтересным.

http://shaderaven.at.ua/forum/9-799-1