О рынке, дерьме и боге. Вернее, Боге

Жвачка на дне мусорного ведра медленно прилипала к синему целофановому пакету. Его приносит уборщица каждый день заново, и каждый день своими трясущимися, распухшими от подагры руками растягивает слишком узкое горлышко, изо всех сил пытаясь натянуть его на серую металлическую окружность. Да вообще ведро это дурацкое – всего лишь какая-то круглая сетка с неровным дном.

Кто-то или что-то гулко стучит о стену. Похоже, соседи снова затеяли внеплановый ремонт. И оттого, что на кухне появится новая чёрно-белая плитка, а трубы в ванной на какое-нибудь время перестанут течь так яростно, как это бывает обычно, - маленький Санька никогда не сможет прокатиться на собственном велосипеде, а Алинка ещё долго будет плакать о светло-голубом платьице, которое она случайно увидела в витрине дорогого магазина.

Алевтина Ивановна долго скребла исподнюю часть партовской столешницы, тщетно намереваясь отодрать от неё популярную нынче подушечку Орбит. Или то, вернее, что когда-то ею было. Кажется, Винтерфреш. Слово, которое как-то весьма гламурно (кажется, именно так модно нынче выражаться) переводится с весьма популярного нынче иностранного языка. Говорят, его и не знать-то сейчас неприлично. А что прилично-то? Травку покуривать да ручки обколотые под двойными рукавами прятать. И изъясняться на языке незабвенного Боба Марли. На высшем уровне, переходя на грани экстаза в настоящий астрал. Типа, очищаться. От советской коллективной пошлости и отвратительного коммунистического сознания. Во имя победы грандиозного всепобеждающего рынка. Кстати, не станем забывать о том, что цены на любовь и признание, тоже устанавливает рынок. Так что нужно постоянно оставаться востребованным. В условиях жёсткой и честной (вернее, конечно, НЕчестной, но так, пшепрошую за тавтологию, вернее) конкуренции.

Обременительно как-то стало последнее время по утрам открывать глаза. Вот как открыл, так и становишься тут же кому-нибудь нужен. И скачешь немедленно куда-то, едва успевая вытирать пену с лица в судорожном галопе. А бывает, что и не нужен ты никому сто лет. И ходишь себе неприкаянный по улицам города. Совершенно неприветливом, чужом тебе городе. И начинаешь постепенно уверовать в возможное существование Бога. Для компании. Или напротив – убеждаешься в отсутствии всякого Бога, ибо не мог он – такой сякой (пшепрошую, святой) – допустить такую вопиющую несправедливость. И вытираешь дерьмо об одождливленный асфальт, неосторожно вступив в собачьи экскременты. И хочется, еб твою .., улыбаться всему миру и всем людям на земле. И желать всем добра да благополучия всяческого. И даже поделиться как-то хочется этим самым благополучием. И да здравствует невероятно хорошее настроение посреди этого гадского города. В эту гадскую погоду. Среди этих гадских людишек, прячущихся под зонтами и капюшонами. И да наступит рай на земле. И теперь, и всегда, и во веки веков. Аминь, бля. Самый настоящий Аминь!