Уходят корабли, врочаются назад,
окрытые ветрам;
а дождь и брызги пены --белый ад,
крик чаек белых-- срам.

Она глядится в море, если шторм
мешается с дождём;
а в душу ей судьбы бормочет тромб:
"чего столь дней пождём?"

Она глядит, как рвутся паруса,
сереет горизонт;
а корабли уходят-- и назад,
но где знакомый, тот?

перевод с английского Терджимана Кырымлы 


The Fisher's Widow

The boats go out and the boats come in
Under the wintry sky;
And the rain and foam are white in the wind,
And the white gulls cry.

She sees the sea when the wind is wild
Swept by a windy rain;
And her heart's a-weary of sea and land
As the long days wane.

She sees the torn sails fly in the foam,
Broad on the sky-line gray;
And the boats go out and the boats come in,
But there's one away.

Arthur Symons

Я сном печаль свою объял; Любовь уснула; она, по коей плакал я, средь слёз разгула. Да, я любил, и всё забыл затем. И всё же, Любовь мне молвит, прошлый пыл её неможет. Я вслед за ней хожу хвостом; Любовь дерзает куда? неведомо, никто о том не знает. Поскольку я унял свой плач, та плачет. Море во сне здесь, и она,-- палач мой,--сном уморен. перевод с английского Терджимана Кырымлы  Love and Sleep I have laid sorrow to sleep; Love sleeps. She who oft made me weep Now weeps. I loved, and have forgot, And yet Love tells me she will not Forget. She it was bid me go; Love goes By what strange ways, ah! no One knows. Because I cease to weep, She weeps. Here by the sea in sleep, Love sleeps. Arthur Symons

Они анданте, то ль во дрёме, вьют,
желты, черны, болотная чума;
глаза их синие без век-- тюрьма
молчанию; бездоннейший приют

в очах унылых, где роится гнев
и яд премногих змеевых колен
о зле твердит; но дрёму одолев,
бурлит плетёной арабески лень,

сжимая, развивая, для, вия
сердечки главок,-- сплюснуты ль пятой?--
готовые всосать лучи из дня,
и туго выставляет разнобой

из Каббалы запутанных колец
средь складок кожи, блёклый гобелен;
все, бездыханны, жирные, вконец
врочаются ,скользя, в застойный плен.

перевод с английского Терджимана Кырымлы 


The Andante Of Snakes

They weave a slow andante as in sleep,
Scaled yellow, swampy black, plague-spotted white;
With blue and lidless eyes at watch they keep
A treachery of silence; infinite

Ancestral angers brood in these dull eyes
Where the long-lineaged venom of the snake
Meditates evil; woven intricacies
Of Oriental arabesque awake,

Unfold, expand, contract, and raise and sway
Swoln heart-shaped heads, flattened as by a heel,
Erect to suck the sunlight from the day,
And stealthily and gradually reveal

Dim cabalistic signs of spots and rings
Among their folds of faded tapestry;
Then these fat, foul, unbreathing, moving things
Droop back to stagnant immobility.

Arthur Symons

Уж ми`нул год, вы помните тот бал?
Я оплачу наш ужин, хлеб и сыр.
"И чарку горькой. Помните ли, сир,
как вы почтили винный наш подвал?"

Ваш бесшабашный смех, --за ним тоска,
вам сладок хлеб, тем более-- абсент;
всё то лицо, улыбка и рука--
лишь стоит мне сказать словцо, в момент.

Мы танцевали,... минул год-гонец,
а я при вас, пока горит здесь свет;
Фортуна прочь-- вы ей вослед: "конец!",
та возвратится-- встретите: "привет!"

Мужчины-- прочь, а ипотека жмёт,
и в мире всём у вас ни друга нет;
концы с концами жизнь едва сведёт:
вы сыты? завтра?... клином белый свет?

перевод с английского Терджимана Кырымлы 


In The Haymarket

I danced at your ball a year ago,
To-night I pay for your bread and cheese,
"And a glass of bitters, if you please,
For you drank my best champagne, you know!"

Madcap ever, you laugh the while,
As you drink your bitters and munch your bread;
The face is the same, and the same old smile
Came up at a word I said.

A year ago I danced at your ball,
I sit by your side in the bar to-night;
And the luck has changed, you say: that's all!
And the luck will change, you say: all right!

For the men go by, and the rent's to pay,
And you haven't a friend in the world to-day;
And the money comes and the money goes:
And to-night, who cares? and to-morrow, who knows?

Arthur Symons

Артур Саймонс "Под утёсами" Луч яр по ветру в горизонта кромке; под ветром--шторма аспидная тень а моря посреди видна зелёная, большая целина; мерцают шторма тени, спасу нет ветрилам-духам в трёплющем потёмке. Я вглядываюсь в море, помня: скоро. Я вижу, солнце блёклое гуляет за по`луднем, что сер, стопой белёсой, словно лунный серп, в его полёте и походе созерцает мой глаз шаги иного вояжёра. перевод с английского Терджимана Кырымлы  Under The Cliffs Bright light to windward on the horizon's verge; To leeward, stormy shadows, violet-black, And the wide sea between A vast unfurrowed field of windless green; The stormy shadows flicker on the track Of phantom sails that vanish and emerge. I gaze across the sea, remembering her. I watch the white sun walk across the sea, This pallid afternoon, With feet that tread as whitely as the moon, And in his fleet and shining feet I see The footsteps of another voyager. Arthur Symons

Артур Саймонс "Белый гелиотроп"

Вся спальня в хлам, бела постель, охапка юбочек на стуле, роман едва почался, пулей: заколок, шляп пестра метель.

Зерцало, лик всосало твой до глубины своих глубин-- он там, таинственно один, с забытой грацией былой; Ты в неглиже, едва со сна, твой странен взгляд косой-- в меня, мои красны глаза-- пеня бессонницы, твоя вина; Так (жаль? надеюсь? чувства, стоп) встаёт твой призрак на чуток: опять и снова мой платок твой дарит "Бел гелиотроп".

перевод с английского Терджимана Кырымлы  ;* гелиотроп, вроде сирени см. на фото, в Сети есть только сиреневый! а камень гелиотроп, он зелёного цвета, --прим.перев.

White Heliotrope

The feverish room and that white bed, The tumbled skirts upon a chair, The novel flung half-open, where Hat, hair-pins, puffs, and paints are spread; The mirror that has sucked your face Into its secret deep of deeps, And there mysteriously keeps Forgotten memories of grace; And you half dressed and half awake, Your slant eyes strangely watching me, And I, who watch you drowsily, With eyes that, having slept not, ache; This (need one dread? nay, dare one hope?) Will rise, a ghost of memory, if Ever again my handkerchief Is scented with White Heliotrope. Arthur Symons

Артур Саймонс "Что аромат" Как остаётся след духов во складках, где лежал флакон, вот так и дума о тебе-- в извилинах мозгов моих меня не бросит; все в побег-- постой твой тих. Иные думы прочь-- их нет, иных мгновений знатен след, прощаясь, трогают меня, что вздохи, явятся-- уйдут, хрупки, хрупки, едва маня, они не ждут. Лишь думам о тебе пребыть в душе моей, где им борты, надушенные думы суть глубинный мёд, там борть, в мозгу. Иных сберечь не в силах, пусть, тебя-- смогу. перевод с английского Терджимана Кырымлы  As а Perfume As a perfume doth remain In the folds where it hath lain, So the thought of you, remaining Deeply folded in my brain, Will not leave me: all things leave me: You remain. Other thoughts may come and go, Other moments I may know That shall waft me, in their going, As a breath blown to and fro, Fragrant memories: fragrant memories Come and go. Only thoughts of you remain In my heart where they have lain, Perfumed thoughts of you, remaining, A hid sweetness, in my brain. Others leave me: all things leave me: You remain. Arthur Symons

Во фонтанном дворе Фонтан бормочет что во сне, искусства нуль; листва дрожащая, а в ней горит июль; мир всюду в сонном полудне`, царит июль. Дежурный дух, в голубизне, бела крива луна; июль и я пождём, зане июлю ночь нужна; приди, пусть жарко, сроку нет, любовь, скорей, сполна. перевод с английского Терджимана Кырымлы  см. перевод Ларисы Ладыки http://www.stihi.ru/2010/12/13/9433 In Fountain Court The fountain murmuring of sleep, A drowsy tune; The flickering green of leaves that keep The light of June; Peace, through a slumbering afternoon, The peace of June. A waiting ghost, in the blue sky, The white curved moon; June, hushed and breathless, waits, and I Wait too, with June; Come, through the lingering afternoon, Soon, love, come soon. Arthur Symons

Артур Саймонс "Перед штормом" Пришпорил ветер шкуру моря, сиянье пляшет в глубине-- она ревёт спросонья в горе наполовину в страшном сне. Над кромкой скал-- прибоя кромка, чей гребень пеною долой чредой пощёчин пляжу ловко, морской безудержной игрой. На горизонте, ближе кромка где неба мир, видна стена. Серы ветрила --шторм вдогонку, гадаю я, и не до сна. перевод с английского Терджимана Кырымлы  Before The Squall The wind is rising on the sea, White flashes dance along the deep, That moans as if uneasily It turned in an unquiet sleep. Ridge after rocky ridge upheaves A toppling crest that falls in spray Where the tormented beach receives The buffets of the sea's wild play. On the horizon's nearing line, Where the sky rests, a visible wall. Grey in the offing, I divine The sails that fly before the squall. Arthur Symons

Артур Саймонс, "Блудный сын Природе" Любил я краски,-- не цветы,-- их переливы не крылаты; мои года полупусты: в них дружбы в вещью маловато. Но что случилось? Я узрел, дивясь в любовном вожделеньи, хозяек ночи и заре, малышек досуг и стремленье. Как прежде видел я пути лишь мельком, властноёмким взглядом: ни веча жаб во мраке тин, ни в полдень бабочек парадов? Я чую всякой мошки гул-- живой, бескрайний, непоседлив; став крошкой мира на бегу, я принят им, я не последний. перевод с английского Терджимана Кырымлы  Amends to Nature I have loved colours, and not flowers; Their motion, not the swallows wings; And wasted more than half my hours Without the comradeship of things. How is it, now, that I can see, With love and wonder and delight, The children of the hedge and tree, The little lords of day and night? How is it that I see the roads, No longer with usurping eyes, A twilight meeting-place for toads, A mid-day mart for butterflies? I feel, in every midge that hums, Life, fugitive and infinite, And suddenly the world becomes A part of me and I of it. Arthur Symons

Артур Саймонс "Современная красота" Я-- факел, молвила она, зачем мне мошки жизнь? Я--пламя Красы, и я горю для всех затем, чтоб видели её-- прочь, стыд и память. Свет ясен, искренно пыланье-- мне жизнь, смерть мужеским желаньям. Елена и Изольда я, пожар видала Трои-- сгинул милый мой. Мир был моим зерцалом: вздохов пар-- годами на стекле; слыхала вой: за веком век, в отчаяньи и в страсти любви мужской слова-- бедны что "здрасьте". Бессмертна и жива, храню в очах печаль земную, мудрость светотени, мирскую радость на устах; зачах сегодня день похожий на затменье Кто жив для красоты? Горю-скучаю, но где тот мотылёк, что смерти чает? перевод с английского Терджимана Кырымлы  Modern Beauty I am the torch, she saith, and what to me If the moth die of me? I am the flame Of Beauty, and I burn that all may see Beauty, and I have neither joy nor shame. But live with that clear light of perfect fire Which is to men the death of their desire. I am Yseult and Helen, I have seen Troy burn, and the most loving knight lies dead. The world has been my mirror, time has been My breath upon the glass; and men have said, Age after age, in rapture and despair, Love's poor few words, before my image there. I live, and am immortal; in my eyes The sorrow of the world, and on my lips The joy of life, mingle to make me wise; Yet now the day is darkened with eclipse: Who is there lives for beauty? Still am I The torch, but where's the moth that still dares die? Arthur Symons

Артур Саймонс ,"Парфюм" Встряхни власами близ меня, ещё, чтоб ощутил я ароматов шорох, чтоб смутно он явился и ушёл, сопутник поцелуев наших скорых. Нам ночь любви дари`т часок,-- его крадёт рассвет, в поклоне глядит в чудесное твоё лицо, что зареве его утонет. "Прощай!" прокралось в поцелуи наши, ты блёкнешь, призрак, в воздусях; но ах! пустое место краше, здесь дух-- что в волосах. перевод с английского Терджимана Кырымлы 

Perfume Shake out your hair about me, so, That I may feel the stir and scent Of those vague odours come and go The way our kisses went. Night gave this priceless hour of love, But now the dawn steals in apace, And amorously bends above The wonder of your face. 'Farewell' between our kisses creeps, You fade, a ghost, upon the air; Yet ah! the vacant place still keeps The odour of your hair. Arthur Symons

Артур Саймонс, "Венеция" Вода, и мрамор, эта тишина, что колесо, копыто не расколет; град что кувшинка; чуть видна, скорей-- отражена стена дворца, в приволье бесплодных вод недвижима она, ей в назиданье-- ни живой травинки; Венеция безрадостно, без сна взирает на себя: себе поминки. перевод с анеглийского Терджимана Кырымлы    Venice Water and marble and that silentness Which is not broken by a wheel or hoof; A city like a water-lily, less Seen than reflected, palace wall and roof, In the unfruitful waters motionless, Without one living grass's green reproof; A city without joy or weariness, Itself beholding, from itself aloof. Arthur Symons

Артур Саймонс, "Велит" О, это смерть, иль жизнь, чей звук забыт-знако`м на диво: так тихнут моря куражи`-- без бурь, задумчиво-лениво? Едва спросонья слышен, звук, жужжащий что пчела под осень, он полнит полости, так стук в лесу у корней стана просит. О, это смерть, иль жизнь, о память это, иль надеджа, все сути моря вздох мозжит, им век смыкает вежды?

перевод с английского Терджимана Кырымлы   Requires O is it death or life That sounds like something strangely known In this subsiding out of strife, This slow sea-monotone? A sound, scarce heard through sleep, Murmurous as the August bees That fill the forest hollows deep About the roots of trees. O is it life or death, O is it hope or memory, That quiets all things with this breath Of the eternal sea? by: Arthur Symons (1865-1945)

Артур Саймонс, "На пляже"  Ночь, серость неба, море духов, начало мягкое дождя: черны ветрила, бороздят в туманном далеке. И глухо прилив крепчает, уж я чую пространный рокот вдалеке; в моём авто ,навзрыд ночуя, забыта, песнь журчит в тоске. Бесшумно, мягко ночь нисходит, ветрилам чёрным в небе край: Иль тут, где море сникло вроде, безбрежью пляжа век пора? Ни дум, ни грёз, повсюду серость бездонной прорвы моря, ночь уныло вымарала веру-- бессилен день их превозмочь. перевод с английского Терджимана Кырымлы   

On the Beach Night, a grey sky, a ghostly sea, The soft beginning of the rain: Black on the horizon, sails that wane Into the distance mistily. The tide is rising, I can hear The soft roar broadening far along; It cries and murmurs in my car A sleepy old forgotten song. Softly the stealthy night descends, The black sails fade into the sky: Is this not, where the sea-line ends, The shore-line of infinity? I cannot think or dream: the grey Unending waste of sea and night, Dull, impotently infinite, Blots out the very hope of day. by: Arthur Symons (1865-1945)

Артур Саймонс, "После заката" С закатом морю угомон, что, пу`рпурный покров, голубит серость, гонит в сон всегороздье облаков. Из проруби небес,бледна, слоновой кости диск, со зла`той звёздочкой луна на море вниз глядит. перевод с английского Терджимана Кырымлы    After Sunset The sea lies quieted beneath The after-sunset flush That leaves upon the heaped grey clouds The grape's faint purple blush. Pale, from a little space in heaven Of delicate ivory, The sickle-moon and one gold star Look down upon the sea. by: Arthur Symons (1865-1945)

Артур Саймонс "Брошенная" Луна впритрог белила хлябей тьму. Темнее-- под мостом. Одна продрогла? Она дрожала в шали старой, долгой, ненужная, одна, а ночь блюла тюрьму. Канал, кивая что ль? ворочал муть сползая вдаль, а насыпь, столь полога, сулила отдых, сон, в них сласть итога: сломивши пару рук, вздремнуть, да память отключить, уйти туда ,где люди спят, и снов, возможно, не бывает, "Не надо грёз", шепча; почти сомлев от ожиданья сна ,который бывает при смерти, свалилась в воду, осязая её, храня последний выдох скорый. перевод с английского Терджимана Кырымлы    The Abandoned The moonlight touched the sombre waters white. Beneath the bridge 'twas darker. Was she cold? She shivered. Her poor shawl was worn and old, And she was desolate, and it was night. The slow canal crept onward; to her sight It seemed to beckon, and the lapping told Of rest and quiet sleep: how sweet to fold The hands from toil and close the eyes from light, And so shut out all memory, and go There where men sleep, and dreams, perhaps, are not. O never any dreams, she murmured; so, Longing for sleep, the sleep that comes with death, She fell, she felt the water, and forgot All, save the drowning agony of breath. by Arthur Symons (1865-1945)

Артур Саймонс ,"Во стойле" Житьё подобно мьюзик-холлу, где гнев бессилен мой, во срам; где, очарован частным стойлом, себя я вижу в свете рамп, пляшу на радость мьюзик холлу. Вот я, курильщик сигареты, смеюсь в охотку развалясь, гляжусь в танцовщиц чуть одетых,-- в них вижу суть свою, боясь дымка волшебной сигареты. Моя душа торчком шажком, пестра, надрывно весела; из уст--пустяк за пустяком: "Поверь, что руки-- два крыла"; я вещь, я кукла, жизнь торчком! Мигают рампы в мьюзик-холле, нас утомляют звук и блеск; за часом час-- я счётом болен: "медляк, беляк*, застой и всплеск-- житьё подобно мьюзик-холлу. перевод с английского Терджимана Кырымлы    * т.е. медленный и "белый" танцы,-- прим.перев. In the Stalls My life is like a music-hall, Where, in the impotence of rage, Chained by enchantment to my stall, I see myself upon the stage Dance to amuse a music-hall. 'Tis I that smoke this cigarette, Lounge here, and laugh for vacancy, And watch the dancers turn; and yet It is my very self I see Across the cloudy cigarette. My very self that turns and trips, Painted, pathetically gay, An empty song upon the lips In make-believe of holiday: I, I, this thing that turns and trips! The light flares in the music-hall, The light, the sound, that weary us; Hour follows hour, I count them all, Lagging, and loud, and riotous: My life is like a music-hall. Arthur Symons

Артур Саймонс, "Слепой нищий"  

Он, терпелив, стоит среди толпы дрейфующей туда-сюда. Он слышит весь день гулянье. Саван тёмный дышит гульбой, отрадой мёртвым? нет, слепым. Согбён годами, горек словно дым, он шапку держит из сермяги мышьей, пропащий муж, он скромностью возвышен: отчаянье в беде к лицу слепым. О чём он мыслит, вта`йне видит коль веселье лиц гуляющих прохожих? Иль внешний свет сугубит но`чи боль, иль пучит радость горя круглый ноль? Он терпелив, и днём и ночью-- голь, прося, коря чужих, да кто поможет. перевод с английского Терджимана Кырымлы  The Blind Beggar He stands, a patient figure, where the crowd Heaves to and fro beside him. In his ears All day the Fair goes thundering, and he hears In darkness, as a dead man in his shroud. Patient he stands, with age and sorrow bowed, And holds a piteous hat of ancient yean; And in his face and gesture there appears The desperate humbleness of poor men proud. What thoughts are his, as, with the inward sight, He sees those mirthful faces pass him by? Is the long darkness darker for that light, The misery deeper when that joy is nigh? Patient, alone, he stands from morn to night, Pleading in his reproachful misery. by Arthur Symons (1865-1945)

Артур Симонс "Поцелуи" Дитя, спою тебе о наших поцелуях? Сколь мягок это, тонок тот, летящий, подобен третий птичьему-- балуя так птах клюёт, кормясь, свой ящик; как замер тот, не распустился оный бутон-- не роза; тот-- смеясь задорно, иной-- рыдая, в край, где спит любовь, плывут; один надулся, глянь; восторжен иной мгновенья точным ложем: устам моим покорны лепестки, и путь открыт мне в цвет, он-- сердца скит всемирной розы, уст твоих, моей... Но сколь беззвучная сердца моего дорога к сердцу розы моей. перевод с английского Терджимана Кырымлы    Kisses Sweet, can I sing you the song of your kisses? How soft is this one, how subtle this is, How fluttering swift as a bird's kiss that is, As a bird that taps at a leafy lattice; How this one clings and how that uncloses From bud to flower in the way of roses; And this through laughter and that through weeping Swims to the brim where Love lies sleeping; And this in a pout I snatch, and capture That in the ecstasy of rapture, When the odorous red-rose petals part That my lips may find their way to the heart Of the rose of the world, your lips, my rose. But no song knows The way of my heart to the heart of my rose by: Arthur Symons (1865-1945)

Уолтер Симонс "У Дьеппа" Полоска гальки с примесью травы заброшена, долга что небыль; Свинцово море, сланцевое небо; уж осень в воздухе, увы! Отель, предолгий монолит, был нестерпимо белым-- вянет в послезакатном свете, станет зелёным он, но серостью полит. Бездушность, бесконечность напоказ-- для нас с тобой она лишь малость значит: так тонны гальки не переиначат погибший миг, которым кончен сказ. перевод с английского Терджимана Кырымлы    At Dieppe ............ to Walter Sickert* The grey-green stretch of sandy grass, Indefinitely desolate; A sea of lead, a sky of slate; Already autumn in the air, alas! One stark monotony of stone, The long hotel, acutely white, Against the after-sunset light Withers grey-green, and takes the grass's tone. Listless and endless it outlies, And means, to you and me, no more Than any pebble on the shore, Or this indifferent moment as it dies. by: Arthur Symons (1865-1945) * Дьепп-- порт на северном побережье Франции. В 1942 году там неудачно был высажен десант союзных войс, который затем был сброшен в море и пленён немцами; ** Вальтер Зикерт, английский художник-импрессионист немецкого происхождения, был намного старше Артура Симонса, см. по ссылке http://en.wikipedia.org/wiki/Walter_Sickert

Король Артур – сарматский воин!

Елена Любимова, 12 июля 2010

Славяно-Арии в давние времена проживали на территории туманного Альбиона и оказали определяющее влияние на культуру и обычаи тамошнего народа. В последние годы это вынуждены были признать и историки Соединённого Королевства... 



В 2004 году Голливуд выпустил в мир новую версию истории о всемирно известном короле Артуре – главном герое древнего британского эпоса, легендарном вожде бриттов, который разгромил завоевателей-саксов в V веке н.э. Версия Антуана Фукуа, режиссёра фильма «Король Артур», потрясла зрителей неожиданной трактовкой канонического сюжета.

В фильме король Артур и рыцари Круглого стола состоят на службе у Рима и являются неким спецназом, охраняющим самые западные границы римской Империи в провинции Британия от набегов саксов. Наиболее же шокирующей деталью в сюжете фильма явилось происхождение знаменитых рыцарей. Они оказались «варварами» – сарматами из степей Северного Причерноморья.

Наверное, не стоит говорить, что такая крамольная интерпретация всем привычных исконно британских событий была воспринята на Западе, да и в России с негодованием. Критики поместили фильм в разряд «клюквы», наравне с псевдоисторическим «Гладиатором». Их реакцию вполне можно понять. С детства ведь все воспитывались на том, что король Артур и его рыцари Круглого стола, волшебник Мерлин и Владычица Озера являются аборигенами туманного Альбиона и исключительной собственностью британской истории. Кажется, что нет ничего более английского, а для более просвещённой публики – кельтского, чем легенды о загадочном городе Камелоте и волшебном мече Экскалибуре.

А что же мы видим в фильме? Сплошное издевательство над «священными» символами Британии. Благородные английские рыцари носят «варварское» сарматское военное облачение, исповедуют свою «варварскую» веру и не менее «варварским» образом выкрикивают перед атакой свой боевой клич «РУ-У-У-С!»

Есть от чего прийти в недоумённое раздражение.

Однако, отрешившись от эмоций, негодующие критики всё-таки вынуждены были признать, что реальных, документальных подтверждений существования короля Артура нет. Сведения о нём не сохранились ни в государственных указах, ни в прижизненных хрониках или частных письмах. Впрочем, о многих событиях тех «тёмных» столетий до нас дошли лишь разрозненные слухи, записанные с чужих слов многие века спустя. Вот и артуровская история в том виде, в котором мы её знаем, была окончательно оформлена в 1139 г. (более чем через 500 лет после предполагаемых событий), когда епископ Гальфрид Монмутский завершил «Историю королей Британии» в двенадцати томах, два из которых были посвящены Артуру. Именно там он впервые был назван королём.

Несмотря на то, что для подавляющего большинства британцев мысль о том, что легенды о короле Артуре имеют своей основой мифы сарматских племён из Северного Причерноморья, является почти святотатственной, именно английские историки опровергли традиционную версию.

В 2000 году в Нью-Йорке и Лондоне была опубликована книга Скотта Литтлтона и Линды Мэлко (L. Malcor and S. Littleton) «Из Скифии в Камелот: основательный пересмотр легенд о короле Артуре рыцарях Круглого Стола и Святом Граале» (From Scythia to Camelot: Radical Reassessment of the Legends of King Arthur, the Knights of the Round Table and the Holy Grail). Книга вызвала настоящий фурор. Авторы исследовали параллели между легендарными эпосами древних британцев и нартов, которых исследователи возводят к древним обитателям Причерноморских степей: скифам, сарматам и аланам, и убедительно доказали скифо-сарматскую основу большинства основных элементов артуровского цикла.

Например, одним из ключевых элементов артурианы является культ меча: Артур извлекает его из камня, и поэтому признаётся полноправным королём Британии; меч ему дарит Владычица озера и затем снова получает его обратно, и т.д. Известно, что аланы поклонялись богу войны в виде меча, водружённого в землю, а меч Батраза, главного героя нартского эпоса, после смерти бросают в море, и его подхватывает рука, появляющаяся из волн. Образ короля Артура связан с символом дракона. Именно драконы использовались на штандартах воинственных сарматов и алан в качестве племенного символа.

Но когда сарматские мифы могли проникнуть на территорию Британии?

Ответ на этот вопрос даёт доктор антропологии Кэмбриджского университета и этнограф Говард Рид (Howard Reid). В 2001 году была издана его книга «Король Артур – король-дракон: как кочевник-варвар стал величайшим героем Британии» (Arthur the Dragon King: How a Barbarian Nomad Became Britains Greatest Hero). Он изучил 75 первоисточников и пришёл к выводу, что легенды о короле Артуре, королеве Гвинерве, волшебнике Мерлине, рыцарях Круглого стола восходят к истории сарматов, проживавших в степях Северного Причерноморья. Рид обратил внимание на хранящиеся в петербургском Эрмитаже предметы с изображениями драконов; эти предметы были найдены в могилах воинов-кочевников Сибири и датируются 500 г. до н.э. Драконы, аналогичные сарматским, отмечены в иллюстрированной ирландской рукописи, написанной около 800 года. К слову сказать, Британская конница и сегодня называется драгунами (dragoons).

Рид утверждает, что первые отряды высокорослых, светловолосых всадников, защищённых металлическими доспехами, под знамёнами с изображением драконов появились в римской армии на территории Британии в 175 г. Тогда около 5500 сарматов-наёмников прибыли на остров. Именно они и их потомки дали основу легенде об Артуре.

Известно, что ни кельты, ни бритты не имели профессиональной кавалерии, а сарматы имели. Ещё в I веке нашей эры Плутарх красочно описывал тяжеловооружённую конницу, так называемых катафрактов, которые составляли ядро сарматских всадников: «...сами в шлемах и латах из маркианской, ослепительно сверкающей стали, кони же их в латах медных и железных».

Византийский энциклопедический словарь X века весьма подробно описывал боевую мощь катафрактариев. Ничего подобного не имели ни римляне, ни автохтонные племена туманного Альбиона в V, VI или даже в VII веках нашей эры. Катафракты не были известны в Европе до прихода туда восточных «варваров», а это означает очередное потрясение для поклонников рыцарских романов – истоки средневекового европейского рыцарства следует искать на востоке, в степях Северного Причерноморья.

Рид предполагает, что прототипом короля Артура мог быть вождь (король) алан (rex alanorum) Эохар (Eothar) или Гоар, который жил в V веке и был союзником римлян в Галлии в течение 40 лет. Кстати, автор примечает, что слово «алан», возможно, происходит от слова «арий» , которое означало «благородный» и которому сегодня придаётся некий расовый стереотип, удивительным образом совпадающий с описанием древних аланов, как высоких, статных блондинов со свирепыми голубыми или зелёными глазами.

К тому времени, когда римляне постепенно оставляли свои владения, сарматы (аланы) уже превратились во влиятельных землевладельцев, полностью сохранив при этом своё военное положение и влияние, сохраняя свою славу наилучшей кавалерии в мире. Сармато-аланы занимали высокое положение в Европе у власти вплоть до XII века. Среди них было много епископов и даже один святой по имени Алан. Это же имя носили многие благородные европейские фамилии. По крайней мере, до начала X века нашей эры графы Бретани назывались Alanus. Кстати говоря, Вильгельм Завоеватель, тот, который в XI веке завоевал Британию, утверждал, что его мать-бретонка вела своё происхождение от короля Артура, и пригласил бретонского графа Алана Рыжего (Alan the Red) возглавить его конницу в битве при Гастингсе, где сражались многие высокопоставленные вельможи, которые тоже носили имя Алан.

Французский историк Бернард Бахрах написал книгу «История Алан на Западе», в которой доказывал, что возникновением средневекового рыцарства Запад обязан, прежде всего, скифо-сарматам, роль которых в завоевании Европы в «тёмные» века игнорируется современными учёными, несмотря на то, что они длительное время проживали на территории современной Франции, вторглись в Италию, вместе с вандалами вошли в Испанию и покорили Африку. В книге он отмечает, что «…высшие круги средневекового общества рассматривали конную охоту с преследованием зверя, как главный вид спорта. Охота такого рода была частью жизни алан во времена их кочевья, и, возможно, став землевладельцами в период раннего средневековья в Европе, они продолжали охотиться на оленей и волков скорее ради удовольствия, чем для добычи пищи, как это было раньше».

Стоит вспомнить, что и по сей день традиционной забавой английских аристократов является охота на лис.

На основе вышеприведённых аргументов серьёзных европейских учёных можно сделать однозначный вывод, который эти учёные сами сделать постеснялись, в силу политической ангажированности исторической науки. Этот вывод звучит очень просто: знаменитый английский король Артур был славянином – воином-сарматом, а вся Европа в древности говорила на русском языке и была заселена славянами, которые пришли туда из Южной Сибири после наступления похолодания.

Источник: Пища Ра