Эстрадный артист, мим, был известен в 60-70 годах, не только в нашей стране, но и за границей, где представлял Советский Союз на всевозможных фестивалях и конкурсах. Снимался в фильмах: "Вечер в Москве" (1962), "Попутного ветра, «Синяя птица»!" (1967), "Любовь к трем апельсинам" (1970), "Большой аттракцион" (1974). В соавторстве с Григорием Чухраем поставил спектакль "Чудеса в саквояже", имевший большой успех. К сожалению, из-за различных интриг в 1977 г. Б. Амарантов был вынужден эмигрировать, жил во Франции, как артист был востребован. В 1987 году вернулся в СССР. Через несколько дней после возвращения трагически погиб, это произошло 3 марта 1987 года. На сегодняшний день Б. Амарантов практически забыт, его стихи неизвестны, нигде никогда не издавались. Похоронен Б. Амарантов в Москве на Востряковском кладбище (129 уч.).

Ах, сколько ж мне навешано ошибок! И сколько мне отмеряно грехов! Как мир мой ненадежен и как зыбок, Из прошлого состряпан ворохов. Провалы неизбежны и потери. На это мне вообще-то наплевать. Но есть такие в этом мире двери, Которые не стоит открывать. За ними змей неведомый колдует, За ними ветры терпкие погонь. И дьявол свечку утлую раздует, А душу бросит запросто в огонь. И коль уж решено, то мне не страшно, Однажды тот нарушивши запрет, Вернуться на мгновенье в день вчерашний И там за все и всех держать ответ. Когда моя душа совсем истлеет, Открою настежь проклятую дверь. Быть может, я об этом пожалею. Но только уж конечно не теперь.

Я разучился писать эти грёбаные стихи
как-то сразу,
немедленно,
В одночасье прекратил -
не счастливой судороге вопреки,
а скорее, так -
"по причине счастья".
я разучился писать вообще какие-либо стихи,
все наброски вышвырнул в мусорную корзину,
потому что все их писали какие-то дураки,
что плевались строкой не в лицо, а в спину.
всё писалось
от тьмы ненадёжных моих надежд,
от моей неспособности место найти в утробе.
стол заявок у Бога ломился под весом моих депеш,
когда вдруг оказалось, что я на ТЕБЯ способен
Фанаты меня-поэта, я стоек до укоризн.
вы простите меня,
что я доведён до точки
Я буду счастлив,
если за всю остальную жизнь
не издам
ни одной
завалящей
строчки

Подобно большинству одарённых людей, Ника Турбина имела трудный характер, который, как и поэтический дар, обнаружился у неё в детстве. Вся она была сплав этих двух компонентов – таланта и характера, которые, проявляясь в том или ином соотношении, чаще усложняли её и без того непростую жизнь. Это ощущали окружающие Нику люди, в первую очередь близкие, да и она сама. Ощущали все, но лишь немногие понимали, что выше сил человеческих нести ту психологическую ношу, которую судьба, как набитый свинцом рюкзак, взвалила на плечи ялтинской школьницы и с годами лишь увеличивала этот груз.

В конечном счёте судьба Ники Турбиной случилась трудной, как её характер, трагической и короткой, как её стихи, что «само по себе и не ново» для поэтов такого уровня. Но судьба эта была ещё и уникальной, ибо на вершине славы Турбина оказалась не в конце, а, наоборот, – в начале жизни.

Судите сами: стихи девочки-первоклассницы с подачи Юлиана Семёнова напечатала «Комсомольская правда», через год в Москве выходит первая книга её стихов с предисловием Евгения Евтушенко (кстати, до сих пор единственным, на мой взгляд, глубоким и доброжелательным анализом творчества Ники), затем – она становится участницей международного поэтического фестиваля «Поэты и Земля» в Италии, на котором её наградили «Большим Золотым Львом Венеции», а дальше – поездка в Соединенные Штаты, где она встречалась с Иосифом Бродским…

Вторая же половина жизни Ники Турбиной прошла, увы, в бесславии и безвестности. «Я всё сказала о себе в стихах еще ребёнком, – писала Ника, – тело женщины мне не нужно было».

Многие полагают, что трагедия Турбиной заключалась в том, что она в двадцать семь лет не могла писать лучше, чем в семь. Не совсем так, точнее, совсем не так! Если бы в конце жизни она написала то, что в семилетнем возрасте, может быть, это не вызвало бы таких восторгов и эпитетов в её адрес, так как тогда речь шла бы о талантливых взрослых стихах взрослого человека. А вот взрослые (да ещё какие!) стихи девочки воистину потрясают. Ведь нас всегда дивят недетские рассуждения детей, а здесь – недетские стихи девочки, по сути ребёнка. Это, мне кажется, удивительнее, нежели прекрасные стихи для детей пожилого автора.

Кроме того, на основании чего в большинстве публикаций делается вывод о затухании с возрастом поэтических способностей Ники? Только лишь на основании образа её жизни? Или потому, что новые стихи в периодике почти не появлялись, новые книги после «Ступеньки вверх, ступеньки вниз…», изданной в 1991 году, не выходили? Здесь нет корреляции: можно писать, но не публиковаться, сознательно или в силу иных причин. И Турбина писала, до самой смерти, в тетрадях и на клочках бумаги, ручкой, карандашом и губной помадой. Не могла не писать. Хотя был период, о котором она сказала: «Я начинаю ощущать, что бросила меня строка».

Дар Божий у Ники не угасал, просто вектор его ещё больше смещался в сторону грусти, безысходности, ухода из жизни:

Асфальт ночью горячий.
Пятки уже прирастают к земле.

Это такая

тяжёлая

Дорога

до

крематория.

Рядом с этими строками в общей тетради в клетку – рисунок автора: извилистая дорожка к домику с трубой, из которой идёт дым.

Перечитайте также её записки, датированные несколькими последними годами жизни: «Стихи пошли, как ливень дождевой», «Думаю о стихах. Стараюсь найти новую форму…», «Меня преследовала первая строфа. Она убойной силой… ломилась и ломала дверь, туманя мозг мой слабый, укрепляя душу…» и т.д.

Интересно, что, родившись в Ялте, Ника практически ничего не написала о море, к которому в школьные годы часто убегала в одиночку – наверное, потому, что на берегу ей, астматику, легче дышалось. Но задыхалась Ника не столько от астмы, сколько от окружающей действительности. Для неё «что-то хрустнуло в фальшивом мире», в котором проходила её земная жизнь. Однако, живя в нем фактически, она в то же время пребывала в своём, доступном лишь её рассудку мироздании, представляя, что «расписанные звёздами тропинки» судьбы начинаются от окна её комнаты на четвёртом этаже дома по Садовой улице. Окно как бы разделяло для неё два мира. Поэтому Ника с детства любила сидеть на подоконнике. Сидела она на нём и в последние мгновения своей жизни:

                           Как по площадке детской песочницы,

                           Блуждаю по колкому окну.

Ножницы, дайте ножницы,

Ненужную перерезать пуповину мою.

 «Киллер-судьба» дала ей эти ножницы 11 мая 2002 года.

Ничем не отличалась Ника от своих сверстников только в школе. Дома же она постоянно ожидала звук, посещавший её по ночам; он был не вдохновением, а сигналом свыше, который, пройдя через неё, превращался в стихи, зачастую короткие, потому что каждая строка несла нечеловеческую нагрузку:

Тяжелы мои стихи –

Камни в гору.

Вот что об этом своём состоянии писала сама Ника: «Я звук ждала. Он приходил. И наполнялась я энергией чудовищного мига, непонятного, как рожденье человека».

Если же звук не приходил, Ника невероятно нервничала, не спала до утра и уставала настолько, что иногда вынужденно пропускала занятия в школе. Она была как бы проводником между небесами и землёй, между Всевышним и людьми. В реальном же мире ей трудно было ориентироваться. Понимая это, её мама, Майя Анатольевна Никаноркина, и бабушка, Людмила Владимировна Карпова, которых Никуша, как они её называли, обожала, заменяли ей поводыря.

Примерно в середине жизни Ника Турбина оказалась в Москве. Новый огромный город, новое окружение, новая жизнь. Находиться рядом с ней постоянно не мог никто. Поэтому она порой «делала много ошибок, дулом направленных на себя». Иногда это было осознанно, иногда – нет, но часто – знаком протеста против того, что её как поэта забывали, печатали не её стихи, а сплетни о ней, избегали общения и не отвечали на телефонные звонки.

Будь у Ники, как прежде, поводырь, она бы уверенно шла за ним. Но поводыря не было. Были многие, ненадолго бравшие на себя эту роль, но с ними Ника лишь сбивалась с дороги:

                           Брожу по жизни,

Словно маленький ребёнок

По белой простыне,

Бросая душу

В пропасти надежд.

Девочка, по её выражению, «была изначально больна непониманием времени, людьми, не разбиралась в себе сама». Эпизодически она училась в институте культуры, снималась в кино, выезжала за границу, выходила замуж, навещала Ялту, пробовала себя на радио и телевидении. А еще – влюблялась, увлекалась режиссурой и, конечно, писала, не только стихи, но и записки, прочитав которые, кое-кто из считавших себя её ангелами-хранителями узнают, как их оценивала Ника Турбина и что в то же время она думала о себе и о своей жизни, которую, по её словам, «растренькала смеясь, тусуясь с ворами души моей».

К сожалению, я не знал Нику лично и потому живу с ощущением, что если бы мы встретились, то мне не пришлось бы писать о ней сейчас в прошедшем времени:

                           Диво-девочка, Ника-Никушка,

Что тебе предсказала кукушка?

Неужели она по секрету

Кануть юной пророчила в Лету?

Неужели была ей охота

Напророчить два майских полёта

Из окошка в московской квартире?

Ты служила мишенью, как в тире,

Для стрелков, что умели вприсядку

Бить без промаха в душу-десятку...

Я от мысли едва ли не вою,

Что тебя не увидел живою

И к тебе не явился воочью,

Словно звук, ожидаемый ночью.

В судьбе Ники Турбиной отразились все «добрые традиции» отношения нашего общества к таланту: при жизни – если не травля, то забвение, после смерти – если не запоздалое восхищение, то спекуляция причастностью к судьбе творца.

Как в воду глядела Ника, написав: «Когда умру, тихо станет. Те, кто любил меня, от горя напьются. Кто зло таил, напишут каверзные слова, обрадованные, что вновь в печати можно засветиться».

Ранний уход поэта из жизни усиливает впечатление от написанного им. Особенно, если уход этот был предопределён самим поэтом еще в дошкольном возрасте. Ника Турбина жила с таким предчувствием более двадцати лет, она не однажды и по-разному пыталась свести счёты с жизнью, но давший ей свою искру Господь не торопил события и снова дарил ей время на реанимацию души и тела:

 

Я не хотела умирать.

Летать пыталась – не свершалось,

А умерла, то потешалась

Над бренной дерзостью мечты.

Сравните две судьбы – Ники Турбиной и Владимира Высоцкого. Последнего уничтожали тем, что вообще не публиковали, чему он огорчался до слёз. Нику же публиковали с семи лет, у неё вышли две книги стихов, и обе в Москве, она выступала по Центральному телевидению, о ней писали, говорили, её возили, приглашали, носили на руках – и вдруг всё это резко прекратилось. Выдержать такой контраст в юности психологически труднее, чем лавину славы в детстве.

В конечном счёте оба – Высоцкий и Турбина – ушли молодыми и встретились на Ваганьковском кладбище.

Ника ушла из жизни двадцатисемилетней, в лермонтовском возрасте. Но если Лермонтов был убит сразу и одним человеком, то Нику убивали долго и многие, пулями невнимания, непонимания, равнодушия, зависти к её таланту, молодости, внешности. «Родилась я, – писала она, – уже птицей раненой. А набросились все, ровно солнце я затмила».

Она не хотела уходить из жизни и цеплялась за неё, как за подоконник окна, с которого от неловкости случайно соскользнула и на мгновение зависла со стороны улицы. Путь Ники в бессмертие был равен расстоянию от окна пятого этажа до земли:

Каждою клеткой тела

Девичьего дрожа,

Ты над Москвой летела

С пятого этажа.
Господи, как нелепа

Гибель от высоты.

Не из окна – из неба

Выпала, Ника, ты.

Видимо, годы вышли

Все на твоём веку,

Если тебя Всевышний

Не удержал вверху.

В ласточку-одиночку

Превращена судьбой,

Ты долетела, точку

Ставя сама собой.

Конечно же, книга «Чтобы не забыть» должна была появиться раньше, но слава Богу, что наконец-то вышла, чтобы напомнить всем о жившей недавно рядом с нами Нике Турбиной, Поэте с большой буквы, и познакомить с её творчеством новое поколение, ибо на родине последняя книга Ники была издана почти два десятилетия назад.

Первым шагом на пути к этой книге было издание в 2003 году пьесы «Ника» Людмилы Карповой, бабушки поэта. При подготовке и редактировании рукописи я окунулся в жизнь семьи, её уклад, круг общения, мир интересов, многократно перечитывал неопубликованные стихи и записки, каждый раз – и это первый признак таланта неординарного – по-новому воспринимая мысли автора. Всё это происходило в ялтинской квартире на улице Садовой, в которой Ника 17 декабря 1974 года родилась и провела полжизни, где она незримо присутствовала в гостиной, когда мы колдовали над пьесой и, забегая вперёд, обсуждали её книгу.

Наряду с известными стихами Ники Турбиной, в книгу включены также её неопубликованные стихи. Это далеко не всё, что до сегодняшнего дня было сокрыто от глаз читателя. Читая их, нетрудно убедиться, насколько они ёмки, невзирая на краткость. При этом не смущают ни отдельные огрехи формы, ни слабые рифмы или их отсутствие, равно как и порою сбивчивый ритм. Всё это второстепенно перед озарёнными оптимизмом строками:
                         Улыбки развешу по стенам жилья,

На стол доброту моих рук набросаю,

Двери настежь открою для друзей ли, врагов –

Счастьем надо делиться. 

Ей достаточно было всего двух строк, чтобы описать собственную судьбу и судьбу своих стихов:

Я – мать-одиночка

У моих стишочков.

Впервые читатель познакомился и с замечательными записками в прозе «Чтобы не забыть», представляющими собой дневниковые размышления Ники Турбиной в последние годы её жизни. Зачастую эти записки – прекрасные белые стихи, как, например, «Не надо слов, они не существуют...» Своего рода прозаические миниатюры, они являются не только дополнением к стихам Ники, но и к нашим представлениям о ней, уже взрослой, размышляющей о современной жизни, любви, творчестве, взаимоотношениях между людьми, отношении к Богу. Хотя записки и разноплановы, но, как и в стихах, здесь явно присутствует свой стиль, в первую очередь заключающийся в своеобычных расстановке и сочетании слов в предложениях. Вначале это кажется странным, но постепенно, по мере чтения, понимаешь, насколько такой приём органичен для автора.

Нет у меня не преданных друзей,

Но есть друзья предавшие однажды.

Их имена на знамени бумажном,

Сдаваемых без боя крепостей.

Есть только слово вечное-люблю,

Есть только сердце в помертвевшей боли

И я сожму тоску в свои лодони

И у обрыва встану на краю.

Обрыва необорванная нить

И небо без конца и без начала

И я сожму тоску, чтоб не кричала

И отойду, чтобы хотелось жить.

К сожалению, многие стихи и записки Ника сожгла.

В книге «Чтобы не забыть» всё, даже название, написано самой Никой Турбиной, она просто не составляла её, скорее всего, не думала об этом или не могла по разным причинам. Написать за Нику невозможно, можно только за неё объединить это невозможное под одной обложкой, что и было сделано к 30-летию поэта.

Не сомневаюсь, что так же, как когда-то Господь подарил Нике свою искру, он уже подарил ей частицу своей вечности, у которой «нет предела, есть только время на выход». Да иначе и быть не может, ведь всего за треть обычной человеческой жизни Ника Турбина успела
                           Расстегнуть все застежки души,

Согревая людей потаённою силой

Великой любви.

Александр Ратнер
Иллюстрации:
фотографии Ники разных лет;автограф на первой книге «Черновик» (Москва, «Молодая гвардия», 1984):«С любовью. Ника Турбина. 1995 г. Москва – Ялта».

Я выполз в мир под ласковое слово,
И к слову тут же рифму подобрал,
А акушер,похожий на Толстого,
Меня его наследником назвал.

Обрезав пуповину,будто саблей,
Сказал под дым дешевых сигарет:
"Он на пиита не похож ни капли,
Но плачет как лирический поэт."

Среди шальных берез и спелых вишен,
Я рос,и строки рвались из груди,
Поэт известный из меня не вышел,
Хоть при рожденьи,вроде, заходил.

Меня влекли чужие рифмы ночью,
Я брал их в долг,своё перо кляня,
Обидно лишь ,что лучшие из строчек
Поэты написали до меня.

От огорченья вылез я на крышу,
И тут же понял-стало хорошо,
Ведь из меня поэт обычный вышел...
И в пародисты,матерясь,ушёл.

Сегодня кое-кто уже писал "открой личико". Мне повезло увидеть его давно. И оно прекрасно. А глаза! Заглянув в них я сразу почувствовал вдохновение. Оно было необычно и выразилось в следующем:

О, женский взгляд! В нем вдохновенья свет

И обещанье ласк… или затрещин.

Кто женщин не любил – тот не поэт,

Но и не всяк поэт, кто любит женщин.

Через несколько лет я получил "письмо из прошлого" (так назвал его автор). Там были такие слова:

"Уважаемый Анатолий Александрович, меня зовут Эвелина... Я не прошу вспоминать меня, просто хочу сказать, что очень признательна Вам за то, что Вы были и есть в моей жизни! "

А я никогда и не забывал. И сейчас я каждый день благодарю судьбу за то, что она преподнесла мне такой подарок. Даже среди добрых и талантливых людей редко встречаются такие, которые словом способны вылечить, а стихами вызвать окрыляющий восторг. Талант - это невероятная сила.

И сегодня, пользуясь случаем, я от всей души ПОЗДРАВЛЯЮ ЭВЕЛИНУ -- ЖЕМЧУЖИНУ МОЕЙ ДУШИ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, который стал и моим праздником.

И сколько мне осталось жить

(души заветное не скрою),

я буду вечно дорожить

написанной тобой строкою.

               ПОЭТ (звучит в сопровождении заметки)

     Я весь - скрученный нерв

     Моя глотка - бикфордов шнур,

     Которая рвётся от натиска тем,

     Тех, что я разверну.

     Я - поэт заходящего дня,

     Слишком многого не люблю.

     Если ты, судьба, оскорбишь меня

     Я просто тебя убью!

     Я - пастырь, я - красный волк

     Дрессировке не поддаюсь.

     Пасу беззубых словечек полк

     И, конечно, не женюсь.

     Я, я - электрический стул

     Слишком долго не посидишь.

     Я Вселенной вчера между глаз звезданул,

     Подняв свой земной престиж.

         Сквозь голодную толпу, стоящую за  искусством

         Лезу, раскинув всех! Без очереди - я!

         Поднапри веселей по искусству!

         Без сомнений прорубим русло

         Мы искусству прорубим русло

         Становитесь за мной, друзья!

     Я есть живой человек

     Я падал тысячи раз

     Сотни - проклят, сотни - воспет

     Я снова встаю сейчас.

     Я обожаю красивую жизнь

     И нашу великую грязь.

     Кого трясёт - тот может пройтись,

     Кто трус - из телеги вылазь!

     Я называю плохое - дерьмом

     А хорошее - красотой.

     Если что не разрежу умом,

     Распакую своей душой.

     К чёрту слёзы - от них тоска

     Наше время не терпит соплей

     Посмотри, старина, на любого щенка

     Он решимей тебя и злей!

         Сквозь голодную толпу, стоящую за искусством

         Лезу, раскинув всех! Без очереди - я!

         Поднапри веселей по искусству!

         Без сомнений прорубим русло

         Мы искусству прорубим русло

         Становитесь за мной, друзья!

     И я не расстрелян, я не в тюрьме,

     Хотя это желают мне.

     Друг мой лучший, доброволец-судья,

     Мещанин! Я хочу тебя.

     Ты - клочок мягкой ваты в ушах

     Ты - здоровый оскопленный пень

     У тебя мой крик вызывает страх,

     Как и будущий Судный день.

     Ты боишься всего, что не можешь понять,

     Для тебя лишь вечно - вчера

     Ты мечтаешь в лапки топорик взять

     Взамен голубого пера.

     Вот тогда бы ты показал себя...

     Что там раньше шипел Гапон

     Ничего, дружок, мы побьём тебя,

     А История выкинет вон!

         Сквозь голодную толпу, стоящую за  искусством

         Лезу, раскинув всех! Без очереди - я!

         Поднапри веселей по искусству!

         Без сомнений прорубим русло

         Мы искусству прорубим русло

         Становитесь за мной, друзья!

Родился в селе Багдади Кутаисской губернии. Отец — дворянин, служил лесничим, предки — из казаков Запорожской Сечи; мать из рода кубанских казаков. В 1902—1906 гг. Маяковский учился в Кутаисской гимназии, в июле 1906 г., после смерти отца, вместе с матерью и двумя сестрами переезжает в Москву, где поступает в IV класс 5-й классической гимназии (за неуплату денег за обучение был исключен из V класса в марте 1908 г.).

[ Читать дальше ]

Белла Ахмадулина, 1974 год

                Не дожила до своего апреля... 10 апреля ей бы исполнилось 75 ! Гримерка писала о ней  здесь


АПРЕЛЬ



Вот девочки - им хочется любви.
Вот мальчики - им хочется в походы.
В апреле изменения погоды
объединяют всех людей с людьми.

О новый месяц, новый государь,
так ищешь ты к себе расположенья,
так ты бываешь щедр на одолженья,
к амнистиям склоняя календарь.

Да, выручишь ты реки из оков,
приблизишь ты любое отдаленье,
безумному даруешь просветленье
и исцелишь недуги стариков.

Лишь мне твоей пощады не дано.
Нет алчности просить тебя об этом.
Ты спрашиваешь - медлю я с ответом
и свет гашу, и в комнате темно.

1960 Белла Ахатовна Ахмадулина
                                                                 

Я шел к тебе смущенный и печальный,
Ведь ты поэт-крестьянин,от сохи,
Ты-наша совесть,наш закон моральный,
Читай скорее новые стихи.
 
И он читал!Слова из глотки рвутся,
Потом какой-то вспомнил мадригал,
Я молча пил вприкуску чай из блюдца,
Но ни хрена в стихах не понимал.
 
А за окном волчком метель кружила,
Хотел уйти,застегивал портки,
Но ты меня со всей крестьянской силой
Удерживал руками за грудки.
 
Эх,заждалась наверное  старуха,
Я слушатель уже вторую ночь,
"Бу-бу,бу-бу" в одно влетало ухо,
А из другого вылетало прочь.
 
Не выдержал! Как было я не знаю,
Кухонный нож о ребра поломал,
Я плакал с пальцев кровь твою смывая...
Но суд меня,конечно,оправдал.

 Римме Фёдоровне Казаковой  сегодня 80 лет. Это была личность в нашей поэзии - нежная и взрывная, грустная и весёлая, да просто настоящая. Родилась она в Севастополе в семье военных, а потом поколесила - Белоруссия, Ленинград, Хабаровск, Москва. Знала много языков и переводы у неё совершенно замечательные. Но совершенно особый талант у неё поэта-песенника. Это Римма Казакова автор слов популярных песен Крутого "Мадонна", "Ты меня любишь"... А ещё много песен написано в соавторстве с А.Пахмутовой, А.Савченко, Л.Квинт и др. Здесь представлена песня "Ненаглядный мой" в исполнении М.Похоменко. Эту песню исполняла и Г.Ненашева и М.Кристалинская, а недавно слышала её у Валерии, а это говорит только о том, что песня популярна, песня живет.