Привет, ты помнишь тот вечер в июне?

Я даже не знаю почему я сейчас вспомнила это. Лето....
Это очень давно было, документально в 1979 году. Я в тот год переболела воспалением легких и пролежала в болььнице почти два месяца.
Моя мама решила что меня нужно оздоровить-вывезти на море.
Мамина подружка не против была озздоровить сына перед школой-
Почему они нас отвезли в Жданов я не знаю.
Остановились мы в гостинице для моряков.Маленькая комната четыре койки и электроччйник.
Косте 7 - мне 13. У нас нет точек соприкосновения.
Но нашлась однако.
Наши мамы утром отправились на базар творог покупать. Мы с Костиком одели шорты и майки и отправились на задний двор гостиницы.Там за забором росло шикарное абрикосовое дерево.
Вобщем я запретила Косте лазить на забор-он был высокий. Я лезла сама и трясла ветку. А Костик собирал добычу.
Мы набрали панамку абрикос - когда мамы явилисись мы сидели счастливые ели булку с маслом и горячими от южного солнца абрикосами.
Мне тот запах теплых абрикос иногда даже снится.

   Когда то, помнишь, мы учились в одном классе... Какое это было- прекрасное время. Я был троишником, Ты любила математику. А я списывал у Тебя домашние задания и контрольные работы. Прошло время, очень много времени... И вот теперь, через столько лет... А ведь ой как много то! Мы снова встретились, нет, встретились это пока аллегория потому, как только начали переписку которая длиться третий месяц. Всё таки хорошо, что есть ОК! Сорок лет- много это, или нет? Мне кажется нет- если мы, друг друга помним. Я пишу Тебе и каждый раз жду, жду ответ, а Ты мне отвечаешь.... Это просто чудо, что Ты у меня появилась снова! А говорят, что чудес не бывает! Враки всё это- бывают, ещё и какие!!!!!!    

Сейчас начнётся! А собственно, что начнётся? Может вы попытаетесь это опровергнуть? Да пытайтесь, только ведь- либо вам врали, либо вы врёте. Но так было!!!!

Вот и еще один хороший человечек ускакал вдаль, словно камень-голыш, пущенный "блинчиком" в Тихой Бухте. Скользнул по поверхности, зачерпнул, взбаламутил тонкие струны души и поскакал: один, два, три, четыре,...двенадцать.

Так и Катюша, редкой красоты и душевности человечек, отработала сегодня свой последний день и поскакала навстречу новой жизни. В Одессу к подруге. Будет искать счастья там, в общежитии, сбежав из под родительского крылышка.

И правильно. Ну не тут-же в окружении местных жлобов искать счастья и успеха.

А день какой хороший выбрала, чтобы уйти красиво! Уходить вообще надо всегда красиво. Последний день зимы. Гадость и озноб оставить позади, а в новую жизнь окунуться вместе с бутонами и цветением уже весной. Жалко, конечно терять таких людей. Кто остается рядом? Никого почти. Но кто-то будет другой - я верю.

На прощание Катюша подарила нам с женой очень дорогую книгу с надписью. Зачем тратилась? Но нам будет всегда очень приятно доставать ее и вспоминать Катю. Спасибо. Даже слезы навернулись на глаза и, не придумав ничего лучшего, я подарил Катюше первое, что попалось на глаза - какую-то свою дурацкую картину в рамочке.

Сомневаюсь, что она потащит ее в чемодане аж в Одессу.

Не перестаю удивляться странностям жизни. Никогда еще не было такого чтобы рядом не было очень хорошего человечка. Причем, чаще всего - хорошие человечки именно женского пола. Хороших мужчин мне почему-то в своей жизни доводилось встречать очень мало. Наверное, виноват тестостерон, который несет агрессию.

А еще скучаю по Тамилке. Сегодня даже пошутил экспромтом "Где ты Тамилка, пушистая гомiлка?". Жена спросила - почему пушистая гомилка? Ну как почему?- во-первых, в рифму. а во-вторых она же татарка. Значит ноги должны быть волосатенькие. Я никогда не видел ее ног. По Тамилке тоже ужасно скучаю. Где она сейчас? Уехала в свою дурацкую Америку или нет?

Когда Тамилка ушла, пришла Катя. А сегодня ушла и она.

Обещала написать из Одессы, когда обустроится. Буду ждать с нетерпением.

Вот на фото Катюхин подарок и моя алаверды-картинка, но без рамочки.

Грустно.

 

     Мне, как шёпот полночный, покой разорвал

     Твой мелькнувший нечаянно лик.

     Лабиринтами снов за тобой я бежал...

     Звал...Срывался на крик...

 

      Когда ты ушла, сомкнулись пути,

      Где Ночи и Света край.

      Проснулся зачем я? Где след твой найти?

      Там, где ты была, был Рай....

 

     Воспоминания...Тяжкий дурман...

     Как в полнолунье прилив.

     Будто внезапно вздохнул Океан,

     Страсти свои обнажив.

 

      Будто навек опоздала весна.

      Хочется, чтоб грянул взрыв,

      Только бы кончились ночи без сна...

      Странно...Ведь я не ревнив...

(из бутылочной почты)

Подобно большинству одарённых людей, Ника Турбина имела трудный характер, который, как и поэтический дар, обнаружился у неё в детстве. Вся она была сплав этих двух компонентов – таланта и характера, которые, проявляясь в том или ином соотношении, чаще усложняли её и без того непростую жизнь. Это ощущали окружающие Нику люди, в первую очередь близкие, да и она сама. Ощущали все, но лишь немногие понимали, что выше сил человеческих нести ту психологическую ношу, которую судьба, как набитый свинцом рюкзак, взвалила на плечи ялтинской школьницы и с годами лишь увеличивала этот груз.

В конечном счёте судьба Ники Турбиной случилась трудной, как её характер, трагической и короткой, как её стихи, что «само по себе и не ново» для поэтов такого уровня. Но судьба эта была ещё и уникальной, ибо на вершине славы Турбина оказалась не в конце, а, наоборот, – в начале жизни.

Судите сами: стихи девочки-первоклассницы с подачи Юлиана Семёнова напечатала «Комсомольская правда», через год в Москве выходит первая книга её стихов с предисловием Евгения Евтушенко (кстати, до сих пор единственным, на мой взгляд, глубоким и доброжелательным анализом творчества Ники), затем – она становится участницей международного поэтического фестиваля «Поэты и Земля» в Италии, на котором её наградили «Большим Золотым Львом Венеции», а дальше – поездка в Соединенные Штаты, где она встречалась с Иосифом Бродским…

Вторая же половина жизни Ники Турбиной прошла, увы, в бесславии и безвестности. «Я всё сказала о себе в стихах еще ребёнком, – писала Ника, – тело женщины мне не нужно было».

Многие полагают, что трагедия Турбиной заключалась в том, что она в двадцать семь лет не могла писать лучше, чем в семь. Не совсем так, точнее, совсем не так! Если бы в конце жизни она написала то, что в семилетнем возрасте, может быть, это не вызвало бы таких восторгов и эпитетов в её адрес, так как тогда речь шла бы о талантливых взрослых стихах взрослого человека. А вот взрослые (да ещё какие!) стихи девочки воистину потрясают. Ведь нас всегда дивят недетские рассуждения детей, а здесь – недетские стихи девочки, по сути ребёнка. Это, мне кажется, удивительнее, нежели прекрасные стихи для детей пожилого автора.

Кроме того, на основании чего в большинстве публикаций делается вывод о затухании с возрастом поэтических способностей Ники? Только лишь на основании образа её жизни? Или потому, что новые стихи в периодике почти не появлялись, новые книги после «Ступеньки вверх, ступеньки вниз…», изданной в 1991 году, не выходили? Здесь нет корреляции: можно писать, но не публиковаться, сознательно или в силу иных причин. И Турбина писала, до самой смерти, в тетрадях и на клочках бумаги, ручкой, карандашом и губной помадой. Не могла не писать. Хотя был период, о котором она сказала: «Я начинаю ощущать, что бросила меня строка».

Дар Божий у Ники не угасал, просто вектор его ещё больше смещался в сторону грусти, безысходности, ухода из жизни:

Асфальт ночью горячий.
Пятки уже прирастают к земле.

Это такая

тяжёлая

Дорога

до

крематория.

Рядом с этими строками в общей тетради в клетку – рисунок автора: извилистая дорожка к домику с трубой, из которой идёт дым.

Перечитайте также её записки, датированные несколькими последними годами жизни: «Стихи пошли, как ливень дождевой», «Думаю о стихах. Стараюсь найти новую форму…», «Меня преследовала первая строфа. Она убойной силой… ломилась и ломала дверь, туманя мозг мой слабый, укрепляя душу…» и т.д.

Интересно, что, родившись в Ялте, Ника практически ничего не написала о море, к которому в школьные годы часто убегала в одиночку – наверное, потому, что на берегу ей, астматику, легче дышалось. Но задыхалась Ника не столько от астмы, сколько от окружающей действительности. Для неё «что-то хрустнуло в фальшивом мире», в котором проходила её земная жизнь. Однако, живя в нем фактически, она в то же время пребывала в своём, доступном лишь её рассудку мироздании, представляя, что «расписанные звёздами тропинки» судьбы начинаются от окна её комнаты на четвёртом этаже дома по Садовой улице. Окно как бы разделяло для неё два мира. Поэтому Ника с детства любила сидеть на подоконнике. Сидела она на нём и в последние мгновения своей жизни:

                           Как по площадке детской песочницы,

                           Блуждаю по колкому окну.

Ножницы, дайте ножницы,

Ненужную перерезать пуповину мою.

 «Киллер-судьба» дала ей эти ножницы 11 мая 2002 года.

Ничем не отличалась Ника от своих сверстников только в школе. Дома же она постоянно ожидала звук, посещавший её по ночам; он был не вдохновением, а сигналом свыше, который, пройдя через неё, превращался в стихи, зачастую короткие, потому что каждая строка несла нечеловеческую нагрузку:

Тяжелы мои стихи –

Камни в гору.

Вот что об этом своём состоянии писала сама Ника: «Я звук ждала. Он приходил. И наполнялась я энергией чудовищного мига, непонятного, как рожденье человека».

Если же звук не приходил, Ника невероятно нервничала, не спала до утра и уставала настолько, что иногда вынужденно пропускала занятия в школе. Она была как бы проводником между небесами и землёй, между Всевышним и людьми. В реальном же мире ей трудно было ориентироваться. Понимая это, её мама, Майя Анатольевна Никаноркина, и бабушка, Людмила Владимировна Карпова, которых Никуша, как они её называли, обожала, заменяли ей поводыря.

Примерно в середине жизни Ника Турбина оказалась в Москве. Новый огромный город, новое окружение, новая жизнь. Находиться рядом с ней постоянно не мог никто. Поэтому она порой «делала много ошибок, дулом направленных на себя». Иногда это было осознанно, иногда – нет, но часто – знаком протеста против того, что её как поэта забывали, печатали не её стихи, а сплетни о ней, избегали общения и не отвечали на телефонные звонки.

Будь у Ники, как прежде, поводырь, она бы уверенно шла за ним. Но поводыря не было. Были многие, ненадолго бравшие на себя эту роль, но с ними Ника лишь сбивалась с дороги:

                           Брожу по жизни,

Словно маленький ребёнок

По белой простыне,

Бросая душу

В пропасти надежд.

Девочка, по её выражению, «была изначально больна непониманием времени, людьми, не разбиралась в себе сама». Эпизодически она училась в институте культуры, снималась в кино, выезжала за границу, выходила замуж, навещала Ялту, пробовала себя на радио и телевидении. А еще – влюблялась, увлекалась режиссурой и, конечно, писала, не только стихи, но и записки, прочитав которые, кое-кто из считавших себя её ангелами-хранителями узнают, как их оценивала Ника Турбина и что в то же время она думала о себе и о своей жизни, которую, по её словам, «растренькала смеясь, тусуясь с ворами души моей».

К сожалению, я не знал Нику лично и потому живу с ощущением, что если бы мы встретились, то мне не пришлось бы писать о ней сейчас в прошедшем времени:

                           Диво-девочка, Ника-Никушка,

Что тебе предсказала кукушка?

Неужели она по секрету

Кануть юной пророчила в Лету?

Неужели была ей охота

Напророчить два майских полёта

Из окошка в московской квартире?

Ты служила мишенью, как в тире,

Для стрелков, что умели вприсядку

Бить без промаха в душу-десятку...

Я от мысли едва ли не вою,

Что тебя не увидел живою

И к тебе не явился воочью,

Словно звук, ожидаемый ночью.

В судьбе Ники Турбиной отразились все «добрые традиции» отношения нашего общества к таланту: при жизни – если не травля, то забвение, после смерти – если не запоздалое восхищение, то спекуляция причастностью к судьбе творца.

Как в воду глядела Ника, написав: «Когда умру, тихо станет. Те, кто любил меня, от горя напьются. Кто зло таил, напишут каверзные слова, обрадованные, что вновь в печати можно засветиться».

Ранний уход поэта из жизни усиливает впечатление от написанного им. Особенно, если уход этот был предопределён самим поэтом еще в дошкольном возрасте. Ника Турбина жила с таким предчувствием более двадцати лет, она не однажды и по-разному пыталась свести счёты с жизнью, но давший ей свою искру Господь не торопил события и снова дарил ей время на реанимацию души и тела:

 

Я не хотела умирать.

Летать пыталась – не свершалось,

А умерла, то потешалась

Над бренной дерзостью мечты.

Сравните две судьбы – Ники Турбиной и Владимира Высоцкого. Последнего уничтожали тем, что вообще не публиковали, чему он огорчался до слёз. Нику же публиковали с семи лет, у неё вышли две книги стихов, и обе в Москве, она выступала по Центральному телевидению, о ней писали, говорили, её возили, приглашали, носили на руках – и вдруг всё это резко прекратилось. Выдержать такой контраст в юности психологически труднее, чем лавину славы в детстве.

В конечном счёте оба – Высоцкий и Турбина – ушли молодыми и встретились на Ваганьковском кладбище.

Ника ушла из жизни двадцатисемилетней, в лермонтовском возрасте. Но если Лермонтов был убит сразу и одним человеком, то Нику убивали долго и многие, пулями невнимания, непонимания, равнодушия, зависти к её таланту, молодости, внешности. «Родилась я, – писала она, – уже птицей раненой. А набросились все, ровно солнце я затмила».

Она не хотела уходить из жизни и цеплялась за неё, как за подоконник окна, с которого от неловкости случайно соскользнула и на мгновение зависла со стороны улицы. Путь Ники в бессмертие был равен расстоянию от окна пятого этажа до земли:

Каждою клеткой тела

Девичьего дрожа,

Ты над Москвой летела

С пятого этажа.
Господи, как нелепа

Гибель от высоты.

Не из окна – из неба

Выпала, Ника, ты.

Видимо, годы вышли

Все на твоём веку,

Если тебя Всевышний

Не удержал вверху.

В ласточку-одиночку

Превращена судьбой,

Ты долетела, точку

Ставя сама собой.

Конечно же, книга «Чтобы не забыть» должна была появиться раньше, но слава Богу, что наконец-то вышла, чтобы напомнить всем о жившей недавно рядом с нами Нике Турбиной, Поэте с большой буквы, и познакомить с её творчеством новое поколение, ибо на родине последняя книга Ники была издана почти два десятилетия назад.

Первым шагом на пути к этой книге было издание в 2003 году пьесы «Ника» Людмилы Карповой, бабушки поэта. При подготовке и редактировании рукописи я окунулся в жизнь семьи, её уклад, круг общения, мир интересов, многократно перечитывал неопубликованные стихи и записки, каждый раз – и это первый признак таланта неординарного – по-новому воспринимая мысли автора. Всё это происходило в ялтинской квартире на улице Садовой, в которой Ника 17 декабря 1974 года родилась и провела полжизни, где она незримо присутствовала в гостиной, когда мы колдовали над пьесой и, забегая вперёд, обсуждали её книгу.

Наряду с известными стихами Ники Турбиной, в книгу включены также её неопубликованные стихи. Это далеко не всё, что до сегодняшнего дня было сокрыто от глаз читателя. Читая их, нетрудно убедиться, насколько они ёмки, невзирая на краткость. При этом не смущают ни отдельные огрехи формы, ни слабые рифмы или их отсутствие, равно как и порою сбивчивый ритм. Всё это второстепенно перед озарёнными оптимизмом строками:
                         Улыбки развешу по стенам жилья,

На стол доброту моих рук набросаю,

Двери настежь открою для друзей ли, врагов –

Счастьем надо делиться. 

Ей достаточно было всего двух строк, чтобы описать собственную судьбу и судьбу своих стихов:

Я – мать-одиночка

У моих стишочков.

Впервые читатель познакомился и с замечательными записками в прозе «Чтобы не забыть», представляющими собой дневниковые размышления Ники Турбиной в последние годы её жизни. Зачастую эти записки – прекрасные белые стихи, как, например, «Не надо слов, они не существуют...» Своего рода прозаические миниатюры, они являются не только дополнением к стихам Ники, но и к нашим представлениям о ней, уже взрослой, размышляющей о современной жизни, любви, творчестве, взаимоотношениях между людьми, отношении к Богу. Хотя записки и разноплановы, но, как и в стихах, здесь явно присутствует свой стиль, в первую очередь заключающийся в своеобычных расстановке и сочетании слов в предложениях. Вначале это кажется странным, но постепенно, по мере чтения, понимаешь, насколько такой приём органичен для автора.

Нет у меня не преданных друзей,

Но есть друзья предавшие однажды.

Их имена на знамени бумажном,

Сдаваемых без боя крепостей.

Есть только слово вечное-люблю,

Есть только сердце в помертвевшей боли

И я сожму тоску в свои лодони

И у обрыва встану на краю.

Обрыва необорванная нить

И небо без конца и без начала

И я сожму тоску, чтоб не кричала

И отойду, чтобы хотелось жить.

К сожалению, многие стихи и записки Ника сожгла.

В книге «Чтобы не забыть» всё, даже название, написано самой Никой Турбиной, она просто не составляла её, скорее всего, не думала об этом или не могла по разным причинам. Написать за Нику невозможно, можно только за неё объединить это невозможное под одной обложкой, что и было сделано к 30-летию поэта.

Не сомневаюсь, что так же, как когда-то Господь подарил Нике свою искру, он уже подарил ей частицу своей вечности, у которой «нет предела, есть только время на выход». Да иначе и быть не может, ведь всего за треть обычной человеческой жизни Ника Турбина успела
                           Расстегнуть все застежки души,

Согревая людей потаённою силой

Великой любви.

Александр Ратнер
Иллюстрации:
фотографии Ники разных лет;автограф на первой книге «Черновик» (Москва, «Молодая гвардия», 1984):«С любовью. Ника Турбина. 1995 г. Москва – Ялта».

Пытался читать "Замок" Кафки - вообще не пошло. Ну и хрен с ним, все книги читать не только не обязательно, но и глупо. Слишком много страниц совершенно нудного и неудобочитаемого текста, посвященного теократическому чиновничеству и "остальной мрази". Глупо так много про них писать. Остался только в памяти кусок про любовь женщин к чиновникам.

"Но мы-то все знаем, что женщины не могут не любить чиновников, более того, они уже любят чиновников заранее, хоть и пытаются отнекиваться"

Впрочем, это все банально.

Сегодня на приеме был пасечник. В смысле - настоящий. Одного со мной возраста - тоже 48. Но шире меня раза в полтора. И ведь ничего плохого не ест - все натуральное, вот только меду приходится пробовать много и часто. Впервые видел жировой гепатоз и гепатомегалию, вызванные пчелиными отрыжками, чему очень удивился. Прикольный мужичок. Честно. После УЗИ сам даже не смог застегнуться, особенно помочи ну никак ему не давались и густым басом звал жену "Ленааа, иди помогай подтяжки застегнуть". Жена у него, кстати, тоже точно такая. Так что у нас есть куда стремиться. Нет перделов совершенству человека.

Завтра у дочки день рождения. Алису я не то, что люблю, а вообще брежу ей во сне и наяву. Горжусь, обожаю и пр... Как-то в этом году все немного сместило приоритеты и не смог толком подготовить подарок. Сижу вот второпях, роюсь в закромах, пытаясь удивить коллажем из редких фоток, которые она вряд-ли узнает. Многие из этих фоток оказались у меня на компе нелегально (стырил), но я вообще редкостная сволочь, когда дело касается любви к близким. Вот буду сидеть чудесатить. Одну специально взял ту, которую она знает, но хочу удивить ее чудесами ручной кропотливой работы по восстановлению безнадежно испорченной.

Но не буду заранее загадывать. Я пока только готовлюсь к большому фотошоппиннгу. А вдруг усну в процессе? Или война? И вообще - жизнь не такая, как на самом деле.

Очень хорошо помню реакцию Алисы на таблетку активированного угля. Тогда ей было примерно года четыре. Она сощурила глаза и авторитетно заявила - "Не бывает такая цолная таблетка!" (чёрная). Врачебный ребенок, хуле там.. Я, кстати, даже в Курман за 70 километров на электричке ее в детстве возил на работу, в роддом. Новорожденных ей показывал. Или наоборот. От времена были.... Даже крымско-татарский тогда знал более-менее сносно. Не поверите, стихи на татарском писал ко дню рождения Лимары (моя операционная медсестра). Даже сейчас помню начало "Яваш ол, Лимара, наша. Машшала..." и как-то там дальше...

Я вообще не считаю, что нужно писать о чем-то конкретно. Как по мне, так нужно просто опустить пальцы на клаву и переключить туда пару перевозбуджденных извилин. И извилины успокоятся и пальцы разомнутся.

Ладно, пошел дальше фотожопить...

(с двух раз угадайте, сколько лепестков в диафрагме моего старого фотика было)

Как давно это было,